Хербьерг Вассму - Сто лет
— Да, в прошлый раз, но они длились не так долго, — ответила она и подошла поближе.
— Но ты знаешь, что надо делать?
— Да-а... Много воды...
— Правильно. Вымой руки и вылей воду в ведро. Намочи в другом тазу полотенце. Положи ей на лоб. Держи ее за руки и подбадривай как можешь. Потом будешь делать только то, что я скажу.
— Раньше фру Крог никогда не помогали мужчины. Может, ей это не понравится, — проговорила Ане.
— Когда доктор работает, он не мужчина. Только необходимый помощник, — объяснил Вениамин, откинул перину и поднял рубашку, чтобы послушать сердце ребенка. Сердце не билось. Она даже не застонала, когда он развел ей ноги и обследовал ее. Ребенок шел спинкой. Вениамин решился. Он не стал тратить времени на то, чтобы пожать Саре Сусанне руку и, как его учили подготовить к тому, что он будет делать. Он действовал быстрее, чем думал. Скинул жилетку и расстегнул на груди рубашку. Вымыл руки чуть ли не кипятком, приказав занятой и без того Ане принести еще горячей воды. Она принесла.
Он наклонился к Саре Сусанне.
— Мне придется повернуть ребенка рукой. Постараюсь сделать это быстро, — спокойно сказал он, точно речь шла о том, чтобы помочь ей снять платье.
Она открыла глаза. Пустой взгляд. Она как будто не понимала, что ему предстоит сделать.
Полчаса, пока это длилось, вокруг них стоял пар, словно покров чего-то потустороннего или ада — это как на чей взгляд.
Один раз Вениамин заметил, как капля его пота упала на ее обнаженное бедро, но руки у него были заняты, и он ничего не мог с этим поделать.
Юханнес Крог, сгорбившись, сидел рядом с кроватью, на которой лежала маленькая фигурка, завернутая в белое покрывало. Вениамин Грёнэльв откашлялся и, положив руку на Библию, пробормотал что-то вроде благословения. На кровати было тихо. Сара Сусанне лежала с открытыми глазами. Словно мерила потолок на сантиметры. Вдоль и поперек. Керосиновая лампа все еще горела. На тумбочке от дыхания Вениамина колыхалось пламя свечи.
Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне, ибо таковых есть Царствие Небесное.
Вениамин знал эти слова наизусть. Как нельзя кстати. Можно было не утомлять этих несчастных людей, листая книгу, которая со временем стала ему совершенно чужой. Он надеялся, что они не настолько набожны, что верят, будто некрещеного ребенка ждет вечная погибель.
Вениамин сделал все, что было в его силах. Еще раз оказалось, что этого мало. Однако теперь умер ребенок, а не мать.
Он попытался вытереть лицо грязным рукавом рубашки, но не смог. Помешала Библия.
Позже, когда Вениамин вместе с Юханнесом Крогом спустился в гостиную, чтобы немного поесть, он с неловкостью молодого, еще неопытного врача пытался утешить Юханнеса:
— Она потеряла много крови, но силы быстро восстановятся. Если она захочет... Объясните ей, что в этом случае все зависит от ее воли, — услышал он собственные слова, сказанные по-датски.
Юханнес кивнул, разглядывая свои руки.
— Ддддокккктторрру лллучччшшше ппперрренннооочччеввваааттть ззздддесссь.
Вениамин понял, почему этот человек писал ем блокноте, когда они встретились в прошлый раз. Он слышал о Юханнесе, о его заикании много говорили. Схватив протянутую ему руку, Вениамин с чувством пожал ее. И другую руку тоже.
— Спасибо! Тогда я смогу еще немного понаблюдать за больной.
Он снова поднялся к Саре Сусанне, против его ожидания она не спала. По-прежнему лежала, глядя в потолок. На тарелочке рядом с постелью лежали два нетронутых ломтика хлеба.
Он сел рядом с постелью и взял ее за руку. Она этого не заметила. Женщина, которая помогала ему, вышла из комнаты.
— Ребенок все равно бы не выжил, — шепотом сказал он.
— Я это знала, — услышал он. Это прозвучало как вздох.
— Каким образом?
— Он не был желанным...
— Для отца?
— Нет, для матери
— Вы не должны казнить себя. Такое бывает. У многих. Я тоже был не особенно желанным ребенком. И у меня есть дочь, которая тоже не была желанной. Она жива, а вот ее мать умерла во время родов. В Копенгагене.
Он сам не понимал, как это вырвалось у него, ведь ей сейчас хватало и своего горя. Может, причиной послужили ее рыжие волосы? Они были так похожи на волосы Карны! Рыжие, мокрые после смертельной борьбы волосы.
— Вот видите... Вы сами... — прошептала она.
— Я только хотел сказать, что в случившемся нет вашей вины. Он не хотел... ваш мальчик... Он был уже мертвый, когда я его вынул.
Вениамин встретил ее внимательный взгляд. Глаза лежали в глубоких синеватых чашах. Нос заострился, белый и какой-то одинокий. Губы были искусаны и потеряли форму. Высокие скулы отчаянно боролись, чтобы заполучить еще оставшуюся в ней кровь.
У нее был жар.
Вениамин Грёнэльв глотнул воздуха. Можно ли надеяться, что он в будущем привыкнет к этой боли?
К горю. К самобичеванию.
Как он осмелился думать, что что-то умеет?
И, словно забыв о несчастье, Венимаин подумал, что в этой боли есть своя особая красота.
— Как бы вы назвали этого ребенка? — спросил он через некоторое время.
— Йенс...
— Тогда я запишу его в свою книгу как Йенса Крога.
Она закрыла глаза и не двигалась.
— Сколько у вас детей? — помолчав, спросил он.
— Шестеро... и Йенс...
Она провела рукой по лицу. Губы дрогнули. Но слез не было.
— Вы сейчас поедете домой? Там, по-моему, идет дождь? — прошептала она.
— Нет, ваш муж предложил мне переночевать у вас. Так что утром я смогу снова вас навестить. Посмотреть прошел ли жар.
— Спасибо!
У нее на висках и на руках, лежавших на одеяле, проступили большие темные жилы.
Он отметил слабое движение, кивок.
Посидел еще немного, но так и не нашел, что сказать.
Потом пожелал ей спокойной ночи и вышел из спальни.
Бог не хочет принимать маленьких детей
— Значит, у него не будет могилы?
— Во всяком случае, на кладбище. Ведь он некрещеный.
— Это потому, что он родился мертвым?
Сара Сусанне еще лежала в постели, и потому им пришлось послать за пастором. Он сидел на некотором расстоянии от кровати, и ему было не по себе. Словно несчастная роженица могла оскорбить его духовный сан.
Сару Сусанне охватил гнев, однако у нее не хватило сил, чтобы обнаружить его. Юханнес стоял у двери, опустив плечи и сжав кулаки.
— Но доктор Грёнэльв прочитал над ним из Писания, держа руку на Библии. То место, где говорится, что Бог и Царствие Небесное принадлежат детям.
— Доктор Грёнэльв — врач, а не пастор, фру Крог.
— Разве это нельзя считать домашним крещением?
— Ребенок был уже мертвый.
— Это не касается никого, кроме Бога! — Она услышала визгливые истерические нотки в своем голосе. В ее словах не было ни смысла, ни властности.
— Фру Крог...
— А если бы он был жив и мы крестили бы его дома, тогда все было бы в порядке? — выдохнула она и продолжала, не дожидаясь ответа: — Неужели Бог настолько безжалостен, что отказывает ребенку в маленькой могилке рядом с моим братом и моим отцом? Я в это не верю! Вы лжете мне в глаза, господин пастор! Мы никого не обидим. У нас есть свое место на кладбище в Кьопсвике!
— Надо соблюдать церковные правила.
— Если на кладбище нет места для моего ребенка, я тоже не хочу лежать там! И не допущу, чтобы вы меня отпевали! — сказала она ледяным голосом.
— Думайте, что вы говорите, фру Крог! Вы сейчас вне себя от горя, и это естественно, но вы не должны с помощью угроз добиваться того, на что у вас нет права.
Пастор сидел и поглаживал бороду рукой. Сидел и говорил с ней как с прислугой, как с неразумным ребенком. Он никогда не вынимал из тела матери мертвого ребенка. И его жена тоже. Но он дышал со свистом, чего она не замечала раньше, когда слушала в церкви его проповеди. Его посиневший от злоупотребления пуншем нос был хорошо виден в сумраке спальни. Саре Сусанне показалось, что пастор выглядит отвратительнее, чем она со своей кровавой пеленкой под одеялом. И этот человек берет на себя смелость выступать от имени Бога! Да будь он проклят, как бы он ни был прав! Возлагая на Юханнеса и на нее заботу о теле маленького Йенса.
Неожиданно, несмотря на охватившее ее бесплодное бешенство, Саре Сусанне стало тепло при мысли, что пастор Фриц Йенсен из Стейгена никогда бы не отказался похоронить ее ребенка в могиле на кладбище! Никогда!
Все молчали. На стуле возникло беспокойство.
— Неужели вы считаете, что я должна бросить творение Божие в яму и забросать сверху навозом? Неужели этого хочет Бог?
— Милая фру Крог, истерики и богохульные речи ничему не помогут. Да простит вас Бог! Конечно, я могу позаботиться, чтобы кто-нибудь помог вам похоронить ребенка, если вы сами не... — Пастор встал со стула. Повернувшись, он хотел на прощание пожать руку Юханнесу. Но в эту минуту Юханнес держал руки за спиной, глаза же его смотрели на Сару Сусанне.
