Иоганнес Бехер - Прощание
Мопс брезгливо отошел от Крейбиха, который кричал ему вдогонку:
— В чувстве любви нет ничего духовного, клянусь вам. Ровно ничего! Честное слово! Я был дважды женат. Первый раз на солидном текущем счете, второй — на толстых ляжках.
— Довольно языком трепать! Пошли! Пошли! — сердито торопил Зак.
— Какие вы все страшные! — Спасаясь от Крейбиха, Мопс жался к Гартингеру. — Что вы думаете о боге?
— Человечество настолько шагнуло вперед… — начал было Левенштейн, но его прервал хохот Крейбиха:
— Человечество шагнуло вперед!.. Человечество шагнуло вперед!..
А Зак подхватил, заикаясь:
— Ни на пять пфеннигов не шагнуло! Ни на пять пфеннигов! Пошли! Пошли! Пошли!
Крейбих выступил на середину комнаты.
— Слушайте меня! Я говорю вам: мы — пороховая бочка. Что мы намерены взрывать? Не важно. Мы ненавидим всякий смысл! А пожарик запалим на диво — огонь запляшет в жилах!
Зак приставал к Магде.
— Я хочу короновать тебя!
Магда вырвалась от него.
— Не стыдно тебе? Сумасшедший! Зюзя!
— Знаешь, — отвел я Гартингера в сторону, — есть приятная новость: я избавился от того. От Фека.
— Отпетая скотина! — крикнул Левенштейн и сплюнул Крейбиху под ноги.
— Как ты думаешь, будет война? — обратился я к Гартингеру, но тут все наше внимание привлекло то, что происходило на балконе.
Доктор Гох, уже знакомой мне невероятно замедленной поступью, то выпрямляясь, то приседая, размеренно двигался по балкону, ритмически балансируя в воздухе руками. Он монотонно декламировал, неестественно растягивая, скандируя каждый слог:
Всю ночь я жду друзей, весь день с утра.Ко мне, о новые друзья! Пора! Пора!
Все, кто был в комнате, подхватили хором:
Пора! Пора!
И наступило молчание.
— Кто со мной? — встрепенулась Магда, вспугнув тишину. — Без десяти двенадцать. Мне сегодня еще выступать в «Осе».
— Пошли всей ватагой, — скомандовал Крейбих.
* * *В «Осе» было шумно и людно. С трудом мы нашли себе места в разных концах зала. Потом один столик освободился, и Гартингер, Левенштейн, Мопс и я уселись за него. Доктор Гох и Крейбих встретили знакомых и расположились отдельно. Зак рыскал глазами по залу, присаживался то к одному столику, то к другому. Проходя мимо нас, он наклонился ко мне и шепнул:
— Ни на грош не верю я в прочный мир… Ни на грош…
Последним номером программы выступала Магда.
Магда пела песенку о «Верзиле Франце», когда хозяйку позвали к телефону.
С Францем в танце ты пройдешь,Всю тебя бросает в дрожь,С головы до пят, бывает,Вся я изнываю…
Телефонная трубка повисла на длинном шнуре, что-то потрескивало и шумело в ней, точно важная весть нетерпеливо рвалась к чьему-то уху. Хозяйка, вытирая руки о передник, подошла к телефонному аппарату и, раньше чем взять трубку, посмотрела на часы над вешалкой: половина третьего… Сердито взяла трубку. Едва она приложила трубку к уху, как на лице ее появилось выражение досады и нетерпения. «Что вам нужно от меня в такой поздний час?» — казалось, было написано на нем. Она закрыла глаза, чтобы лучше слышать, и склонила голову набок, словно для того, чтобы начальственный голос по ту сторону провода глубже проник ей в ухо. Вдруг она выпрямилась. Вислощекая глыба с двойным подбородком как будто получила приказ.
С головы до пят, бывает,Вся я изнываю… —
хором подпевала публика…
— Господа! — Хозяйка остановилась посреди зала. — Господа! — Она проглотила слюну и, сделав несколько шагов, оперлась о спинку стула. — Мне только что сообщили…
— Внимание! — загремел кто-то. — Слово имеет достопочтенная хозяйка, собственной персоной!
С Францем в танце ты пройдешь,Всю тебя бросает в дрожь.
Аккомпаниатор яростно захлопнул крышку пианино, Магда продолжала стоять на эстраде, вытянув губы, подняв руки, оцепенев.
— Это просто черт знает что! — ругался аккомпаниатор.
— Господа, — хозяйка всхлипнула, — эрцгерцог Франц-Фердинанд и его супруга…
— Ага, Францик…
— Фердюнчик… Францик…
— Внимание! К нам жалуют высокие гости! — крикнул кто-то под всеобщий хохот.
— Однако, господа, я вас не понимаю, выслушайте же меня, дайте договорить!
— Тише! Тише!
За столиками стучали ложечками о стаканы.
— …пали от руки убийцы…
— Браво! — прорычал чей-то голос из угла.
— Вот так номер! — раздался еще чей-то благодушный голос, но несколько других голосов раздраженно крикнули:
— Прекратить безобразие! Кто крикнул «браво»? — И за одним из столиков громко затянули: «Германия, Германия превыше всего…»
— Эй вы, банда, встать! — скомандовали сидевшие за этим столиком, но тут появился полицейский.
— Господа, по случаю убийства австрийского престолонаследника и его супруги предписано немедленно закрыть все увеселительные заведения.
Хозяйка всхлипывала, прикрываясь носовым платком.
Крейбих встал из-за стола, за которым пели «Германия, Германия», и подошел к полицейскому.
— Арестуйте негодяя, крикнувшего «браво».
Публика ринулась к выходу, только Магда все еще стояла на эстраде. Наклонив голову и подавшись вперед, она словно напряженно вслушивалась в неведомое, пока занавес, медленно и беззвучно сдвигаясь, не скрыл ее.
— Пойдем, пойдем, — потянул меня Гартингер за руку.
Крейбих и на улице не отставал от полицейского, а тот все повторял:
— Кого вы подозреваете? Не могу же я ни с того ни с сего арестовать человека.
Мимо нас, прижимаясь к стенам домов, прошмыгнули, словно спасаясь от погони, доктор Гох и Зак. На угловом доме уже висел экстренный выпуск «Мюнхенских новостей». Названо было имя убийцы: Принсип.
— Да здравствует Принсип! — крикнул я.
Несколько человек, стоявших поблизости, в ужасе разбежались.
Мопс отпрянул.
— И ты еще смеешь называть себя немцем! Стыдись!
Интернат святого Иоанна… Охотничий домик… Как часто Мопс, бывало, говорил мне: «Стыдись!»
И я улыбнулся ему.
Но Гартингер вцепился мне в руку:
— Однако хватит этих сумасшедших выходок! Пошли!
XLVIII
С жадностью слушал я Гартингера, рассказывавшего об антивоенных выступлениях рабочих во всех странах.
— На этот раз военная гроза прошла мимо, — уверенно сказал Гартингер, и я снял с полки путеводитель Бедекера: мы собирались наметить план интересной летней поездки. Теперь нам хотелось поехать на озеро Гарда. Гартингер водил пальцем по маршруту: Инсбрук, потом вдоль Форарльбергской железной дороги до Линдека, оттуда в Эцталь, Боцен, Меран, Риволи, или: Инсбрук-Бреннер-Триент. Палец Гартингера остановился на озере Гарда, а я прочитал вслух из Бедекера: «Вода в озере большей частью темно-голубого цвета».
— Слышали? — крикнул нам с улицы в окно Мопс. — Перед казармой на Тюркенштрассе толпятся солдаты в походной форме защитного цвета.
— Защитного? — так и подскочил Гартингер.
— Защитного! Ну, наконец-то! — вырвалось у меня.
— Я хочу записаться добровольцем! — снова крикнул Мопс, дожидавшийся нас внизу.
«Вода в нем большей частью темно-голубого цвета»… На столе все еще лежал раскрытый Бедекер…
У широких ворот казармы группами стояли солдаты лейб-гвардейского пехотного полка в новенькой походной форме.
— Что случилось? — спросил, подойдя к одному из них, Гартингер.
— Ничего не случилось! Война случилась! — Солдат благодушно рассмеялся и продолжал разговор с товарищем.
На казарменном дворе послышались слова команды, часовые взяли на караул, и отряд, возглавляемый лейтенантом, вышел на Тюркенштрассе. За марширующим отрядом сомкнулась безмолвная толпа любопытных, время от времени в это удаляющееся безмолвие падала энергичная барабанная дробь.
— Сейчас, верно, объявят, что мы вступили в состояние войны, — сказал за моей спиной запыхавшийся толстяк.
Кругом делились новостями: в Обервизенфельде пойманы два сербских шпиона, переодетых монахинями. Эти разбойники, эти негодяи намеревались отравить колодцы… Над Нюрнбергом уже видели вражеский самолет… Да, да, это правда, в Восточную Пруссию ворвались казаки, они рубят женщин, стариков, детей — всех без разбору…
Порывисто обернувшись к нам, Мопс сказал:
— Наконец-то пришло великое слияние. Наконец-то все мы — единый народ… Я иду добровольцем…
Раздалась барабанная дробь, и лейтенант объявил, что Германия вступила в войну. Многие в толпе нерешительно сняли шляпы. И еще долго после того, как отряд покинул площадь, люди, точно пригвожденные, не двигались с места.
