Пэлем Вудхауз - Том 15. Простак и другие
— Ты еще можешь их осуществить.
Простак покачал головой. Даже сам Оскар Фричи, и то не мог бы покачать головой унылее.
— Ни единого шанса. Да, я один из тех, кому такое не дано. Есть люди, скроенные для больших дел, и люди, для них не скроенные. Я вот не скроен. Не хватает у меня мозгов, недостает серых клеточек. Вспоминаю своего дядю Теодора. Как-то я разбил его пенковую трубку, пытаясь принести пользу в доме, прихлопнув в библиотеке надменно жужжавшую муху, и он сказал, что у меня разума не больше, чем у деревенского дурачка. Правда, он немножко разгорячился — эту свою трубку он любил самозабвенно, часами ее полировал, и потому позволил жаркому гневу затмить хладнокровность суждений. Но теперь я понимаю, дядя был совершенно прав. В сущности, он дал мне верную оценку. Я никчемный человек. Я безнадежен. Я просто бедный старый Простак, деревенский дурачок.
— Обожаю деревенских дурачков!
— Неужели ты хочешь сказать, — уставился на нее Простак, — что ты еше собираешься выйти за меня замуж?
— Бери лицензию и посмотришь, как у меня пятки засверкают, когда я помчусь в церковь.
На дне пропасти, куда свалился Простак, забрезжил лучик солнечного света. Он не улыбнулся, это было бы трудно, но глубокая скорбь заметно просветлела. Он поцеловал Динти даже с некоторым оживлением.
Потом тревога вернулась, и он с тяжелым вздохом отпустил невесту.
— Ты сама не понимаешь, во что ввязываешься. Прекрасным я буду кормильцем при нынешнем своем положении. Сомневаюсь, что и на кусок хлеба заработаю, не говоря уж о том, чтобы обеспечить для тебя тот стиль жизни, к которому ты привыкла.
— Однокомнатный номер в «Астории».
— Моих ресурсов даже и на это не хватит.
— Ты можешь найти работу.
— Очень сомневаюсь. Нас, Фиппсов, нелегко куда-то пристроить.
— У тебя же была раньше работа.
— Правильно. Я занимал должность портье под началом Дж. Г. Андерсона. Но пост этот я получил не благодаря своим заслугам, а благодаря связям. Мой дядя Теодор разводит сиамских кошек, и, по случайности оказавшись в Нью-Йорке, он ежегодно ездил к моему покойному дедушке, узнал, что владельцы собираются на встречу в Бессемере, штат Огайо. Он решил поучаствовать, и остановившись в отеле Дж. Г. Андерсона, познакомился с ним, подружился, а там — воспользовался выгодой быстро расцветшей дружбы, чтобы пристроить меня в качестве, как я уже заметил, портье. Но при трезвом свете дня Дж. Г. Андерсон дал мне, как выражается Поттер, пинка под зад.
— Обратно он тебя не возьмет?
Простак рассмеялся слабым обморочным смехом. Он и думать не мог, что будет когда-то в состоянии засмеяться снова, пусть даже слабо, но этот наивный вопрос невольно рассмешил его.
— Если я правильно прочитал выражение его глаз при нашем расставании, то не возьмет. Но, черт возьми, мы не должны тратить попусту время, рассуждая о всяких работах. Нам надо решить, что ответить Дж. Бромли. Он вот-вот прискачет, горя нетерпением узнать, какой тут у нас счет. Нужно ему что-то сказать.
— Предположим, — размышляла Динти, — мы согласимся на то, чего он хочет.
— В остатке и делить будет нечего.
— Да, правда.
— По половине из 33 и одной трети процента мне и Оскару… — Простак лихорадочно расхаживал по офису. Совесть буквально грызла его. — Я себя так паршиво чувствую из-за того, что втравил Оскара в это дело. Жил он себе и жил, бедный сломанный цветочек, совершенно счастливо, имел хорошую работу и сбережения в старом носке, а тут я и вламываюсь в его жизнь… Свят, свят, свят! — воскликнул Простак на стук в дверь. — Не может быть, что это уже Дж. Бромли?
— Войдите, — крикнула Динти. — Конечно, не может. Он придет не раньше, чем минут через двадцать. Возможно, это… А, привет, мистер Поттер!
— Привет, — сказал и Простак.
Хотя вечеринка, данная в его честь накануне вечером друзьями и поклонниками, закончилась в шесть утра, выглядел Мэрвин на редкость жизнерадостно, так и бурлил природной энергией.
Он принадлежал к тем счастливчикам, которые будто только расцветают от недостатка сна. Покритиковать можно было бы только его наряд: хотя давно наступил день — время шло к обеду — он все еще щеголял в белом галстуке и во фраке, более подходящими для вечерних часов. Эксцентричность подчеркивалась надписью, которую чья-то любящая рука нанесла губной помадой на его манишку: «Привет, малыш!»
Но актер не придавал особого значения всяким мелочам. Если бы вы попеняли ему, то он ответил бы, что главное в человеке — душа. «Лишь бы душа у вас цвела и благоухала — сказал бы он вам, — а уж внешняя оболочка пусть сама о себе заботится».
Мэрвин ослепительно улыбнулся старому другу, равно как и его юной подружке, и осведомился, читали ли они газеты.
— Настоящий триумф! — воскликнул Мэрвин. — Столько похвал со всех сторон. Спектакль продержится не меньше года. Но я пришел не только за тем, чтобы сообщить вам об этом, хотя все это очень здорово. Я явился, Фиппс, старый дружище, в роли посла. Если ты не возражаешь, я присяду. Кому-нибудь еще, кроме великого белого вождя, позволяется садиться в это кресло? Сгони меня, если я нарушаю правила.
Устроившись в крутящемся кресле, Мэрвин закинул ноги на стол.
— Да, — возобновил он свою речь, — я полномочный представитель. Один из тех ребят, которые ведут неофициальные предварительные переговоры. Меня попросили поговорить с тобой по вопросу чрезвычайной важности. Сегодня утром я прикорнул на полу своей спальни и спал сном младенца. Тут мне позвонили снизу и сообщили, что ко мне пришли. Какой-то, видишь ли, посетитель. «Придушите его голыми руками, — распорядился я. Но они не решились. — Ну, тогда пришлите этого изверга наверх», — сказал я. Они прислали. И кто, как ты думаешь, им оказался? Представь, наш старый приятель Дж. Г. Андерсон. После обычного обмена любезностями он стал просить меня, чтобы я уговорил тебя купить его отель. Как я понимаю, в вашу предыдущую встречу у тебя не хватило денег на взнос, но теперь, когда ты еженедельно огребаешь миллионы, он решил, что беседу можно продолжить. Отдаст тебе отель за семьдесят пять тысяч.
— Гу!
— Прошу прощения? Что ты сказал?
— Гу!
Мэрвин озадачился.
— Этим междометием ты поместил себя в один небольшой класс с боевой лошадью, отпустившей, если ты помнишь, похожее замечание среди пения труб, но что оно означает? Объясни поподробнее, пожалуйста.
Простак прошествовал к бачку с водой и наполнил бумажный стаканчик.
— Когда он сказал «семьдесят пять тысяч», он имел в виду доллары или центы?
— Доллары, насколько я понял.
— Хотя это и не играет особой роли. Даже и семьдесят пять тысяч центов мой личный бумажник не потянет.
— У нас, Мэрвин, дурные новости, — вмешалась Динти. — Расскажи ему, Простак.
Путаясь, Простак выложил всю историю, и Мэрвин Поттер, покачивая головой, согласился, что «дурные» — очень правильное определение.
— И что вы намерены делать? — поинтересовался он.
— Сами не знаем. Мы как раз обсуждали это, когда ты пришел.
— Боюсь, тебе придется отдать ему его фунт мяса. Юристы — настоящие дьяволы. В Голливуде я увязал в них, как в трясине. Они разнюхивали, что я ем и на чем сплю, шпионили за каждым моим шагом. Помню, однажды…
Но любопытная история так и не была рассказана, потому что в этот момент распахнулась дверь, и ворвалась Фанни Леман, уверенная и решительная, как всегда. Казалось, будто она влетает на сцену, готовясь сразить зрителей наповал номером с шестью булавами. Пребывала она в отличнейшем настроении. Глаза у нее сияли, лицо раскраснелось. Так выглядит женщина, которая вот-вот обдурит кого-то.
— Привет, дети мои! — воскликнула она. — Привет, мистер Поттер!
— Доброе утро, — сказали и Динти, и Поттер.
В эту минуту, когда нужно было расправиться с трудными проблемами и принять жизненно важное решение, Простаку меньше всего хотелось, чтобы ему мешали, пусть даже и женщина, которая всегда была ему по сердцу. Но хотя ему недоставало серых клеточек, любезности было не занимать.
— А-а, привет, миссис Леман, — ответил он, надеясь, что слова не сменились предсмертным хрипом.
Однако именно хрипом они и вырвались. Брови у Фанни вскинулись, глаза стрельнули на Динти и обратно. Она остро улавливала настроение, но даже и самый тупой наблюдатель ощутил бы в атмосфере напряженность.
— Ради Бога! — воскликнула Фанни. — Что у вас стряслось? Вы должны веселиться напропалую. Разве вы не знаете, что у вас получился хит?
— О, ну да. Я знаю, спектакль прошел с успехом.
— С успехом? Он в три раза больше, чем вы надеялись. Сиена в притоне их добила. Полиция пытается закрыть из-за нее спектакль, а вам известно, что тогда получается. Публика на люстрах будет висеть.
Простак сглотнул. Теперь к Дж. Бромли Липпинкотту прибавилась нью-йоркская полиция, и он почувствовал себя электрическим зайцем, которого преследует целая свора борзых.
