Интервью со смертью - Ганс Эрих Носсак
И тут вдруг вечерний воздух наполнился ревом — то ревел, уж не знаю почему, скот, предназначенный для завтрашнего жертвоприношения. Мы все трое содрогнулись. Я, по-моему, даже втянул голову в плечи.
«Хорошо, оставайся со мной», — сказал Агамемнон, когда все смолкло. И голос его был теперь ласков и тих.
Наконец-то я смог пошевелиться. Я быстро вышел из палатки, но не стал уходить далеко, а нарочно замешкался поблизости, чтобы меня сразу могли найти, если понадоблюсь. И в самом деле, Агамемнон очень скоро вышел и кликнул меня. Сначала я боялся взглянуть на него, но он был точно такой же, как всегда.
«Остались еще какие-нибудь дела, Пилад? — спросил он. — Ну хорошо. Я пошел спать. Не забудь разбудить меня».
А я всю ночь не спал. Я сел на лагерный вал и попытался надо всем поразмыслить. На палатках плясали алые отсветы факелов, зажженных плотниками, работавшими на кораблях. Я смотрел на бурую равнину, перенесшую столько битв. Ничто не шевелилось. Где-то там, вдали, возвышалась во тьме гигантская груда камней. Это была Троя, и мы ее разрушили. Я слышал, как кричит сова. И слышал, как вкрадчиво шелестит ночной ветер в деревьях Иды. Мне было очень тоскливо. Я был слишком молод, чтобы все это понять.
Только ты не подумай, Телемах, что Агамемнон просто был охотник до юбок. Раньше, давно, может быть в начале войны, — да. Рассказывают, из-за одной девки он даже ввязался в шумную ссору. А что тут такого, в конце концов? Мы были солдаты, а со многими рабынями это дело проще простого. Но с тех пор как я прибыл под Трою — а я ведь был при нем день и ночь, — он ни разу ни с одной не спутался. У него просто и времени не было.
— Что ты все его оправдываешь? Ни к чему это, — сказал я Пиладу.
— Да я не оправдываю. Но все-таки лучше поменьше об этом болтать. Люди все поймут не так. А эта… с этой вообще все было по-другому.
— А на следующее утро? — спросил я.
— Да, мне, стало быть, велено было его разбудить. Незадолго до того, как солнце поднялось из морских волн, я вошел в палатку. Но тут я вдруг растерялся. Обычно я просто подходил к его ложу, и чаще всего глаза его уже бывали открыты. А тут я все медлил… Ты понимаешь. Но она, как видно, услыхала мои шаги или увидела мою тень на полотнище палатки. Она не спала и сразу вышла мне навстречу. «Уже пора?» — спросила она, и я кивнул. «Хорошо, — сказала она, — я его разбужу».
А потом уже у меня не было времени следить за ними. Дел было по горло: снимать палатки, укладывать, грузить на корабли и все такое. Лишь после отплытия, уже на корабле, я перевел дух…
А я об этом и отца спросил. Не в тот вечер, когда он нам все рассказывал, а на другой день. Матери тогда не было. Мы сидели в оружейной комнате и осматривали доспехи. Я спросил его, видел ли он Агамемнона еще раз до отплытия.
— Конечно, — ответил отец. — Мы же попрощались.
— А Кассандра?
— Кассандра стояла за его спиной как тень.
— А потом?
— Я кивнул ей. Потом Агамемнон пошел по сходням на корабль, а Кассандра за ним, ступая точно след в след. Вот и все. Старые соратники не очень-то чувствительны. Или, во всяком случае, делают вид, что они не таковы.
Но я не мог поверить, что это все, и отец, как видно, это заметил. Спустя некоторое время мы подошли к окну и посмотрели вниз на Итаку, на гавань, на корабли и на голубое море. Совсем близко от нас с резким криком прочертила воздух чайка: решила, что мы собираемся ее покормить.
— Вот сидят теперь, — снова начал отец, — эта умиль— ная, почтенная пара, Менелай и Елена, в Спарте, и с таким же успехом можно было бы не вести вообще никакой войны. Если вдуматься, что-то тут не так. Не спорю — такие люди тоже должны быть. Но подлинным завершением странной этой войны была все-таки та, другая пара.
О том, что ему самому понадобились долгие годы, чтобы вернуться на родину — нищим, без солдат, — что и после этого не улеглась в нем тревога, разбуженная войной, и снова потом погнала его по свету, — об этом отец не сказал.
Расчет стоимости
Только после того, как меня вздернули, до меня дошло, что счет за мою казнь пришлют моей жене. Какая опрометчивость! Я совсем забыл заранее обсудить с ней этот вопрос.
Я тотчас поспешил в судебную канцелярию. Действительно, один из этих бюрократов как раз сидел за пишущей машинкой и печатал расчет стоимости моей казни, списывая его с какой-то бумажки, покрытой неразборчивыми каракулями. Со всеми дополнительными и побочными расходами сумма составила 706,08 рейхсмарки. Эта совершенно немыслимая сумма страшно меня разозлила, и я сломал головку литерного рычага для нуля. Теперь этот тип не сможет печатать нули. Отлетевшая свинцовая литера угодила ему в подбородок. Он испуганно схватился за ушибленное место, а лицо его при этом приобрело абсолютно глупое выражение, какое редко увидишь у таких людей. Он ощупал машинку, испачкавшись о ленту, и, ничего не поняв, сдался. То есть он вытащил откуда-то кусок хлеба с кровяной колбасой и долго крутил его перед своим носом, выискивая место, где можно было ловчее укусить бутерброд.
Я, между тем, занялся старым небритым бухгалтером. Он корпел не над моим счетом, но делал что-то подобное. Я сделал так, что в его старой
