Интервью со смертью - Ганс Эрих Носсак

— Почему ты стоишь? — спросил он. — Подойди сюда и сядь со мной. Хочешь глоток вина?

— Спасибо, — прошептала Кассандра.

Она подошла ближе, но остановилась все-таки в некотором отдалении от стола. Будто лань, говорил потом отец. Из рассказа Пилада можно было заключить, что она была очень маленькой и хрупкой. По словам же отца — а он был все-таки наблюдателен, — она совсем не была низкорослой. Видимо, это впечатление создавалось от ее робости. Отец нашел, что вид у нее несколько одичалый, неряшливый. Не помню уж, в какой связи он об этом упомянул. Может быть, он удивился ревности Елены или любви бога.

— Не бойся, — попробовал он успокоить ее, — я не буду выспрашивать тебя о своей судьбе.

— Это и не нужно, — ответила она, быстро взглянув на отца и снова опустив глаза.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что все и так ясно.

Отец все-таки не понял ее, но решил не вдаваться в подробности, а спросил наобум:

— А с Агамемноном, значит, не все ясно?

Она, казалось, опять задрожала и оглянулась, будто хотела убежать.

— Ну ладно, ладно, — быстро сказал отец, — я просто так спросил. Царь — мой друг, и я забочусь о нем, вот и спросил… И ты сразу это по нему заметила?

— Когда вы проходили втроем. Бывает облако вокруг людей. Вот и вокруг него оно тоже есть.

— И потому ты пришла сюда?

— Да.

— Чтобы сказать ему?

— Не знаю. Может, я снова уйду. Я сама еще не знаю.

Похоже, она и впрямь не знала, и это ее мучило. Она пришла против воли.

— А стоит ли? — сказал отец. — Люди все равно этому не верят.

— Он поверит.

— Ты убеждена?

— Да.

— Но ведь предсказывала же ты троянцам поражение за много лет, а они не поверили.

— Тут и предсказывать было нечего.

— А как же ты это распознала?

— Река наполнилась кровью, равнина была вся в клубах пыли и усеяна мертвецами. А прежде всего запах. Уже тогда, в те годы, пахло, как сейчас — сожженными домами и погребенными под ними трупами. Но мои сородичи умащались благовониями и ничего не замечали. Меня они ненавидели.

— А ведь совсем еще немножко — и войну проиграли бы мы, а не вы. Не так уж все было ясно.

— Да нет, ясно.

— Этот дар у тебя от Феба?

— Это наказание.

— Значит, люди правду говорят?

— О чем?

— Что ты оскорбила Феба…

Кассандра не ответила, только вопросительно взглянула на отца.

— Я спрашиваю не из любопытства, — пояснил он, — ты не думай. Меня считают очень умным — ты это, наверно, слыхала. Ну хорошо, такова моя слава среди людей. Прослыть умным нетрудно — надо только молчать и ждать, пока другие выговорятся. Когда они все утомятся и уже перестанут соображать, что к чему, надо сказать два-три слова. И тебя сочтут мудрецом. Невелика хитрость. Предвидеть будущее, как ты, я не могу. Но примерно можно прикинуть, как тот-то и тот-то поступит в таком-то и таком-то положении. Поэтому я никогда не сказал бы человеку: «Сделай то-то и то-то!» — потому что он все равно не станет этого делать. Но я попытался бы поставить его в такое положение, чтобы он вынужден был действовать так, как это в его силах. Стало быть, я, в отличие от тебя, делал бы прямо противоположное. Конечно, это очень редко удается. Не знаю, понятно ли я говорю… Итак, ты пришла сюда, чтобы возвестить Агамемнону его судьбу.

— Я сама еще не знаю! — возразила Кассандра.

— Хорошо, ты сама еще не знаешь. Но, может быть, потом, когда ты заговоришь с ним, ты решишь, что знаешь. А вдруг ты ошибаешься?.. Послушай меня хорошенько, Кассандра. Я скажу тебе, почему я спросил о Фебе. Немного найдется таких людей, о которых пекутся боги. Все остальные для них — колосья в поле. А из тех немногих лишь самые немногие способны осознать явление бога. Наши органы чувств слишком для этого несовершенны… К примеру, об Агамемноне боги не пекутся.

— Нет, он совсем ими оставлен.

— Да, можно сказать и так. Это даже очень хорошо сказано. Лучше бы они его ненавидели. Но я сейчас имею в виду другое. Я внес свою лепту в то, чтобы был уничтожен твой народ. Будь ты не Кассандра, ты должна была бы считать меня своим врагом. Но для нас с тобой обычное разделение на друзей и врагов утратило смысл. Мы должны общаться друг с другом на ином языке. Я всегда считал, что для нас, этих немногих, крайне важно при встречах общаться вне принятых норм и все, что мы утаиваем от остальных, открыто говорить друг другу. Ибо, если ошибется один из нас — это много хуже того ничтожного вреда, который наносят ошибки других. Я, может быть, тоже однажды повстречался с богом.

(Отец нам так и не сказал, что ответила на это Кассандра. Если она в самом деле была такой, какой он ее описал, я почти готов предположить, что она кивнула. Ведь сегодня повсюду рассказывают, что боги принимали участие в отцовской судьбе и не раз лично в нее вмешивались. И Кассандра должна была бы это понять. Конечно, мы-то — то есть я, да и, пожалуй, моя мать — тогда еще ничего об этом не знали.)

— А что, если мои чувства обманули меня и я себе это только вообразил? Разве мы можем сказать наверняка: вот так и так это было?.. Я ведь хочу того же, что и ты, Кассандра. Я хочу воспрепятствовать тому, чтобы Агамемнон, победитель Трои, попал в еще бо`льшую беду.

— Что же ты хочешь узнать от меня? — спросила тогда Кассандра.

— Это в самом деле был Феб?

— Да.

— И ты не ошиблась?

— Как же можно в нем ошибиться?.. Это видно сразу. Он стоял среди масличных деревьев, в полдень… Чего об этом спрашивать? Ты же все прекрасно знаешь. Как только я