Сельма Лагерлёф - Сага о Йёсте Берлинге
— Дорогая графиня Элисабет! — только и вымолвил он.
— Здравствуй, Йёста!
Она протянула ему руку, которая снова казалась такой нежной и прозрачной. Она молча ожидала, пока он пересилит свое волнение.
Глядя на Йёсту, Элисабет не испытывала теперь никаких бурных чувств. Ее удивило лишь, что он смотрел на нее с таким обожанием, хотя должен был понимать, что речь сейчас шла только о ребенке.
— Йёста, — сказала она мягко, — теперь ты должен выполнить свое обещание и помочь мне. Ты знаешь, что мой муж оставил меня, и у моего ребенка теперь нет отца.
— Да, я знаю это, графиня, но ведь не все еще потеряно. Теперь, когда появился ребенок, безусловно можно заставить графа снова узаконить ваш брак. Будьте уверены, я помогу вам в этом, графиня!
Графиня улыбнулась.
— И ты думаешь, что я стану навязываться графу Дона?
Кровь бросилась в голову Йёсты. Чего же она тогда хочет? Чего добивается от него?
— Поди сюда, Йёста! — сказала она, снова протягивая ему руку. — Не сердись на меня за то, что я сейчас скажу тебе, но я думаю, что ты... что ты...
— Отрешенный пастор, пьяница, кавалер, убийца Эббы Дона — я знаю наизусть весь свой послужной список.
— Ты уже рассердился, Йёста?
— Мне очень хотелось бы, чтобы вы, графиня, ничего больше к этому не прибавляли.
Но Элисабет продолжала:
— Я знаю, Йёста, многие хотели бы стать твоей женой по любви, но не так обстоит дело со мной. Если бы я любила тебя, то никогда не посмела бы говорить с тобой так, как я сейчас говорю. Ради самой себя я не стала бы просить тебя об этом, Йёста, но я делаю это ради ребенка. Ты, как видно, уже догадался, о чем я собираюсь просить тебя. Для тебя, это, конечно, большое унижение: я ведь незамужняя женщина, имеющая ребенка. Я думала, что ты согласишься на это не потому, что ты хуже других, — а потому, что ты добр, Йёста, потому что ты герой и сумеешь пожертвовать собой. Но, может быть, я требую от тебя слишком многого? Такого, может быть, нельзя требовать от мужчины? Если ты слишком презираешь меня, если тебе противно называться отцом чужого ребенка, то скажи мне об этом прямо! Я не рассержусь. Я понимаю, что требую слишком многого, но ребенок так слаб, Йёста. Так ужасно, что при крещении нельзя будет назвать имени его отца.
Он слушал ее и испытывал те же чувства, как и тогда, когда в весенний день он должен был высадить ее на берег и бросить на произвол судьбы. Теперь ему предстояло погубить все ее будущее. Он, который любил ее, должен был ее погубить.
— Я сделаю все, что вы пожелаете, графиня, — сказал он.
На следующий день Йёста переговорил с пробстом из Бру, который ведал приходом Свартшё; там должно было произойти оглашение.
Добрый старый пробст был тронут рассказом Йёсты и пообещал взять все хлопоты на себя.
— Да, Йёста, — сказал он, — ты должен помочь ей, непременно должен помочь, иначе она может лишиться рассудка. Ей кажется, что это она лишила ребенка принадлежащего ему по праву места в жизни. У этой женщины необыкновенно чуткая душа.
— Но я боюсь, что сделаю ее несчастной! — воскликнул Йёста.
— Вот этого, Йёста, ты, право, не должен делать. Теперь ты должен остепениться, тебе ведь придется заботиться о жене и ребенке.
Пробст съездил в Свартшё и переговорил с пастором и лагманом. И в следующее же воскресенье, первого сентября, в церкви Свартшё состоялось оглашение помолвки Йёсты Берлинга с Элисабет фон Турн.
Затем Элисабет с величайшими предосторожностями перевезли в Экебю, где и окрестили ребенка.
Пробст сказал ей, что есть еще время и она может изменить свое решение и не выходить замуж за такого человека, как Йёста Берлинг. Ей следовало бы сперва уведомить об этом отца.
— Я ни о чем не жалею, — отвечала она, — но я не хочу, чтобы мой ребенок умер, не имея отца.
Когда их оглашали в третий раз, Элисабет уже совершенно оправилась. К вечеру в Экебю приехал пробст и обвенчал ее с Йёстой Берлингом. Гостей не было, и никто не считал это свадьбой: просто ребенку дали отца, только и всего.
Молодая мать сияла тихой радостью; она словно достигла самой великой цели в своей жизни. Жених был грустен. Он думал о том, что, вступая с ним в брак, она губит все свое будущее. Он замечал, что почти не существует для нее; вся она была поглощена заботами о ребенке.
Несколько дней спустя отца и мать постигло несчастье: у ребенка начались судороги, и он скончался.
Многим казалось, что Элисабет переживает утрату ребенка вовсе не так тяжело, как этого можно было ожидать. Лицо ее, казалось, было окружено сиянием торжества. Казалось, она даже радовалась тому, что погубила все свое будущее во имя ребенка. Но ведь малютка, вознесясь к ангелам, теперь будет помнить, что на земле у него осталась мать, которая любит его.
Все эти события прошли тихо и незаметно. Когда в церкви Свартшё огласили помолвку Йёсты Берлинга с Элисабет фон Турн, многие даже не знали, кто она такая. А пасторы и важные господа, которые знали всю подноготную, предпочитали молчать. Казалось, они боялись, как бы те, кто утратил веру в неподкупную совесть человека, не истолковали дурно поступок графини Элисабет. Казалось, они боялись, чтобы кто-нибудь не сказал: «А ведь она просто не сумела побороть своей любви к Йёсте и теперь выходит за него замуж под благовидным предлогом». Ах, эти важные господа! Они все еще заботились о ее репутации. Они не потерпели бы, чтобы про нее говорили дурное. Они не могли даже представить себе, что она способна грешить. Они считали, что она не может запятнать грехом свою душу, чуждую всякого зла.
Кроме того, в это время произошло одно важное событие, которое отвлекло внимание людей от бракосочетания Йёсты.
С майором Самселиусом случилось несчастье. Он становился все более странным и нелюдимым. Большую часть времени он проводил среди животных; он даже устроил у себя в Шё небольшой зверинец.
Он становился все более опасен для окружающих, так как повсюду носил с собой заряженное ружье и любил стрелять из него, не особенно задумываясь над тем, куда целит. Однажды его укусил ручной медведь, которого он нечаянно ранил. Рассвирепевший зверь бросился к решетке, возле которой стоял майор, и сильно укусил его за руку. После этого медведь вырвался из клетки и убежал в лес.
Майор слег в постель и незадолго до рождества умер. Если бы майорша знала об этом, она могла бы вновь завладеть Экебю. Но кавалеры были уверены, что она не появится раньше, чем истечет годовой срок их контракта с нечистым.
Глава тридцать первая
AMOR VINCIT OMNIA[27]
В церкви Свартшё, в чулане под лестницей, ведущей на хоры, свалены заржавленные лопаты могильщиков, сломанные церковные скамьи, жестяные щиты и прочий хлам.
И там, в глубине чулана, как бы скрываясь от людских взоров под толстым слоем пыли, стоит ларец прекрасной работы с инкрустацией из перламутра. Стоит стереть с него пыль, как он весь заиграет и засверкает, точно стены сказочной горной пещеры. Ларец заперт, и ключ от него запрятан очень далеко. Ни одному из смертных не дано заглянуть в этот ларец. Никто не знает, что в нем хранится. Лишь на исходе девятнадцатого столетия можно будет вложить ключ в замок, поднять крышку и увидеть спрятанные в нем сокровища.
Такова была воля владельца ларца.
На медной дощечке, прикрепленной к крышке ларца, написано: Labor vincit omnia[28]. Но другая надпись была бы здесь более подходящей: Amor vincit omnia — следовало бы здесь написать. Ведь и сам ларец, о котором идет речь, тоже говорит о могуществе любви.
О Эрос, всесильное божество!
Ты, о любовь, воистину бессмертна! С тех пор как люди живут на земле, ты следуешь за ними неотступно.
Что сталось с восточными божествами, всемогущими героями, громовержцами, в честь которых у священных рек приносились жертвы из молока и меда? Их нет в живых. Умер непобедимый Бэл[29], умер Тот[30], боец с головой ястреба! Умерли блистательные боги Олимпа. И та же участь постигла прославленных богов за оградой Валхаллы. Умерли все древние боги; все — кроме Эроса, всесильного Эроса.
Все, что нас окружает, — создал он. Эрос — хранитель рода людского. Его ты можешь заметить повсюду! Где ни пройдешь, повсюду увидишь следы его босых ног. Что, как не шум его крыльев слышит всегда твое ухо? Он живет в сердцах людей, в дремлющих семенах и даже в камне.
Разве найдется на земле хоть один человек, кому незнакомы соблазны любви? Разве хоть кто-нибудь избежал власти Эроса? Все боги мщения, все боги силы и зла должны пасть перед ним ниц.
Лишь ты, о любовь, воистину бессмертна!
Старый дядюшка Эберхард сидит за своим великолепным, отделанным потемневшей бронзой бюро с сотней ящиков и мраморной крышкой. Оставшись один в кавалерском флигеле, он прилежно работает.
О дядюшка Эберхард, почему не бродишь ты вместе с остальными кавалерами по лесам и полям в последние дни уходящего лета? Да будет тебе известно, что никому не дано безнаказанно поклоняться богине мудрости. В шестьдесят лет с небольшим спина твоя сгорблена и ты облысел, морщины избороздили твое чело, глаза ввалились, а складки вокруг беззубого рта говорят о старческой дряхлости.
