Андре Моруа - Для фортепиано соло. Новеллы
В полумраке он увидел, как по лицу ее покатились слезы. Она отвернулась и вытерла глаза.
— В конце концов, я молодая, совсем молодая, а моя жизнь кончилась… Я самая несчастная из женщин.
Он положил ладонь на ее руку.
— Нет, — сказал он, — это неправда, что для вас все кончилось… Жизнь не такова… Сезоны сменяются каждый год, со всеми присущими им цветами… Поддаваться наваждению прошлого ни полезно для здоровья, ни умно… Это значит уводить воспоминания от их гуманной роли… Да, конечно… воспоминания призваны побуждать нас к жизни, а не мешать нам жить, давать нам мужество, а не лишать его… Мы оба были счастливы в браке и потому знаем, что гармоничный брак возможен… Вы не верите мне?
Она не отняла свою руку, сквозь пелену слез вопрошающе посмотрела на него, потом замотала головой:
— Нет, не верю… Уныние — это не грусть; уныние, наверное, можно было бы побороть… Я поклялась себе оставаться верной.
— Я тоже! — ответил он с внезапной неистовостью. — Боль еще и от любви.
Подошел метрдотель, спросил, что подать на десерт. Она выбрала клубнику с сахаром, потом перевела разговор на менее личные темы.
На следующий день она, как обычно, заехала за ним, чтобы отправиться на кладбище. Всю дорогу они испытывали неловкость. Шофер, охрипший и ворчливый, без конца сетовал на прохожих, полицейских, погоду. Их одинокие думы у двух могил были более долгими, чем обычно. В самом конце аллеи они прошли перед кучей разбитых камней. Там были фусты колонн, обрывки надписей: ВЕЧНАЯ СКОР… МОЕЙ ДОРОГОЙ ЭП… Она остановилась.
— Это с тех могил на кладбище, которые перестали посещать. Если несколько лет могилу никто не посещает и она находится в запустении, ее ликвидируют, чтобы освободить место, — сказал он.
— Этьенн, — она впервые назвала его по имени, — это вызывает во мне такую горечь! Эти усопшие, у которых не осталось никого из близких и никто не хранит память о них, умерли во второй раз.
Он взял ее за руку, и она вдруг прильнула к нему.
На обратном пути в такси они заговорили о книге, которую он обещал ей дать, и предложил зайти к нему. Впервые с тех пор, как они познакомились, она вошла в его квартиру. Фотографии Люсиль были повсюду — на столиках, на стене, на письменном столе.
— Вы чувствуете, — сказал он, — как с вашим приходом этот мертвый дом оживает?
Она догадалась, что он собирается предложить ей руку и сердце, и подумала: это не должно произойти в комнате, посвященной памяти другой.
— Что вы делаете сегодня вечером? — спросила она.
— Никаких планов. Хотите, вместе поужинаем?
Она кивнула в знак согласия, протянула ему руку, которую он поцеловал, и убежала.
Прежде чем вернуться домой, она долго бродила по улице. Ошеломленная, но счастливая, она сама удивлялась, что вновь чувствует вкус жизни.
«Я уверена, — думала она, — Антуан не пожелал бы, чтобы я в свои годы отказывалась от любви… Он посоветовал бы мне снова выйти замуж… И сам он, если б умерла я…»
Все правильно, но ведь она приняла для себя твердое решение — безусловный траур, и как после такого короткого вдовства объявить друзьям, семье о решении, которое все опровергает. И что скажет Амели? Наверняка осудит ее. Но разве мы живем ради других? Бракосочетание должно пройти очень скромно, без шумихи, ограничиться только необходимыми церемониями. Она представила себе платье, которое наденет в тот день, — серое, с белым открытым воротником и с белым поясом.
Зеленый пояс
© Перевод. Ю. Рац, 2011
— Бертран, — сказала Изабель, — не могли бы вы сегодня вернуться домой к чаю? Мне было бы приятно. Я жду вечером эту бедняжку Натали, и мне тяжело принимать ее наедине. К тому же в своем письме она упомянула, что хотела бы с вами посоветоваться.
Он заглянул в свою записную книжку и сказал с досадой:
— Это расстроит все мои планы.
— Простите, что затрудняю вас, Бертран, но я страшусь этого разговора больше, чем вы можете себе вообразить… Мы не виделись с Натали со дня смерти ее мужа, а то, что с ним произошло, настолько ужасно, что я не представляю, как она жива осталась после этого. Этот припадок безумия, эта драма и гибель… Слишком тяжкое испытание для одного человека. Нет таких слов, которые могли бы ее утешить… Честно говоря, я ума не приложу, что ей сказать.
— Я тоже, — ответил он. — Не кажется ли вам, что в таких случаях лучше всего говорить как можно меньше? Я думаю, когда она вас увидит, сразу начнет плакать… Вы тоже заплачете… Вот и обнимите ее, приласкайте, доверьтесь интуиции…
Подумав, он прибавил:
— Я прекрасно понимаю, насколько этот разговор будет тягостен для вас; я все улажу и буду с вами.
Вечером, за несколько минут до назначенного часа, он появился в маленькой гостиной Изабель.
— Я так волнуюсь, — пожаловалась она, — я пыталась читать, но мысли мои заняты только этой несчастной… Я смотрю на дверь, в которую она сейчас войдет, и все слова улетучиваются у меня из головы… Это просто ужасно.
— Да успокойтесь же, — сказал Бертран. — Не нужно никогда специально готовиться к тяжелому разговору… Бросайтесь в него, как опытный пловец в ледяную воду — это совет Стендаля… Вы распорядились подать чай?
— Да, я велела Марии подавать через пять минут после приезда Натали… Надеюсь, при посторонних она сдержит первые рыдания, а потом разговор пойдет легче.
Бертран взял какую-то книгу, открыл и, вздохнув, закрыл снова. Оба молчали. Тишину разорвал негромкий звон колокольчика. Изабель встала.
— Это Натали, — сказала она.
— Сидите же, не вставайте, — взмолился он.
В передней послышался чистый, ясный голос:
— О, как у вас тепло! Я сниму пальто.
Дверь открылась. На пороге появилась Натали. Ее хорошенькое личико немного осунулось и побледнело, но она почти не изменилась и выглядела все такой же юной.
— Добрый день, — сказала она… — О, Бертран, это так мило с вашей стороны… Я не смела надеяться, что вы найдете для меня время… Как у вас тепло, Изабель…
Когда час спустя Бертран, проводив гостью, вернулся в гостиную, Изабель взорвалась.
— Это невероятно! — воскликнула она. — Вам не кажется, дорогой? Я вся дрожала при мысли о разговоре с ней… А она хоть бы слово сказала о своем горе!
— Только общие фразы, — подтвердил Бертран. — Время от времени у нее проскальзывало: «в моем положении»… Но действительно, ничего прямым текстом. И мне совершенно не понятно, почему она хотела меня видеть… Вы говорили, ей нужен мой совет? Но она меня ни о чем не спрашивала.
— Это не моя вина, Бертран; я просто передала вам содержание ее письма… Нет, я до сих пор не могу опомниться! Вы видели что-нибудь подобное? Эти бесконечные рассуждения о рукавах буфами… Кстати, вам действительно нравятся такие рукава, как вы ей сказали?.. Я полагала, вы предпочитаете облегающие?
— Ну конечно, — ответил Бертран, — но вы почти все время молчали, вот я и пришел вам на помощь.
— Я два раза пыталась заговорить с ней о ее муже, — сказала Изабель. — И каждый раз она уходила от разговора, отвечая мне коротко и сухо, и вновь возвращалась к своим планам: поездка в Грецию, этот круиз, каюта, которую она хочет получить!.. В сущности, она его никогда не любила.
— Кто знает?.. — заметил Бертран.
— А ее дети?.. Вы слышали, что она мне ответила, когда я ее убеждала, что дети будут ей утешением?.. «Вы так считаете? — спросила она… — А вы сами любите детей?.. Я — нет… Когда я вхожу в комнату, где они играют, меня даже не замечают… Я смотрю на них, и мне грустно…» Что тут скажешь? Зато о вашей последней книге она говорила без умолку.
— Ну, это не преступление, — возразил Бертран, — видно, что она ее внимательно прочитала.
— Вот как раз этого я ей не могу простить, — сказала Изабель. — Как она может внимательно читать, когда должна быть в полном отчаянии? И наконец, этот невозможный зеленый пояс!.. Вы обратили на него внимание?
— Да, — сказал Бертран. — Кстати, очень красиво: все черное, и на этом фоне такая яркая нота.
— «Красиво», Бертран! Может быть, но это тем более возмутительно!.. Ужасно! Не прошло и трех месяцев со дня смерти ее мужа, причем при трагических обстоятельствах, как она позволяет себе появляться в неполном трауре! О, я знаю, вы не придаете большого значения таким мелочам… Впрочем, я тоже. Но все-таки надо соблюдать хоть какие-то приличия… Этот пояс изумрудно-зеленого цвета!.. Я глаз не могла от него отвести.
— Милая моя Изабель, — сказал Бертран, беря ее за руку. — Вы ведь так переживали из-за этой бедняжки…
— Она этого совершенно не заслужила… А с каким аппетитом ела! Сначала я едва осмелилась предложить ей чашку чая… Но она перепробовала все: торт, печенье… «Ваши сандвичи с перцем просто чудо», — объявила она мне… Я даже не знала, что ей ответить…
