Озорные рассказы - Оноре де Бальзак
Славный притворщик не произнес больше ни слова о своих желаниях, но устроил госпоже д’Октонвиль должность в свите королевы. И вот однажды, когда Изабо уехала в Венсен, чтобы проведать заболевшего короля, и оставила герцога за хозяина во дворце Сен-Поль, он приказал поварам приготовить роскошный ужин и накрыть стол в покоях королевы. Затем послал пажа, чтобы тот срочно вызвал упрямицу во дворец. Графиня д’Октонвиль, полагая, что королева Изабо желает дать ей какое-то поручение или что-то обсудить, поспешила явиться на зов. Ее коварный преследователь сделал все, чтобы никто не предупредил благородную даму о том, что королева уехала, и графиня прошла в тот прекрасный зал дворца Сен-Поль, за которым находится опочивальня королевы. Там не было никого, кроме герцога Орлеанского. Графиня сразу заподозрила, что дело нечисто, быстро заглянула в спальню, королевы не нашла, зато услышала громкий смех герцога.
— Я погибла, — воскликнула она и попыталась бежать.
Но славный охотник за женщинами расставил кругом своих верных слуг, которые, не зная зачем, заперли все входы и выходы, и по этому огромному дворцу, который один занимал четверть Парижа, госпожа д’Октонвиль бродила, словно по пустыне, под защитой лишь своей святой покровительницы и Господа Бога. Наконец, поняв, что происходит, бедная дама содрогнулась всем телом и упала в кресло, и тут влюбленный герцог, смеясь ей прямо в лицо, дал понять, что она попалась в подстроенную им ловушку. Когда же он захотел приблизиться к ней, женщина вскочила на ноги, а затем, вооружившись для начала своим языком, с ненавистью в глазах промолвила:
— Вы насладитесь мною только мертвой! Ах, герцог, не принуждайте меня к борьбе, о которой непременно станет известно. Сейчас я еще могу уйти, и господин д’Октонвиль не узнает о том, как вы навсегда испортили мою жизнь. Герцог, вы слишком любите женщин, чтобы найти время и изучить мужчин, и вы не сознаете, какой человек служит вам. Господин д’Октонвиль на все готов ради вас, он предан вам в память о ваших благодеяниях и потому, что вы нравитесь ему. Но как он любит, так и ненавидит. И я знаю, что он не побоится размозжить вам голову и отомстить за одну-единственную слезинку, которую я уроню по вашей вине. Вы хотите моей и своей смерти? Будьте уверены, что бы ни случилось со мной, хорошего или дурного, я, как честная женщина, того в секрете держать не стану. Так вы позволите мне уйти?
Насмешник принялся насвистывать. Услышав сей свист, добрая женщина бросилась в спальню королевы и вытащила из известного ей тайника острый кинжал. И когда герцог последовал за ней, дабы понять, что означает сие бегство, она указала ему на порог и сказала:
— Перешагнете через эту черту, и я убью себя.
Герцог, ничуть не смутившись, взял стул, поставил его у порога и начал переговоры, полагая, что сломит сопротивление, распалив и ослепив эту отважную женщину, возбудив ее мозг, сердце и все остальное сладострастными картинами. Вкрадчивым и любезным тоном, коим прекрасно владеют королевские особы, он для начала сказал, что целомудренные дамы слишком дорого платят за свое доброе имя, ибо в заботе о неопределенном будущем они теряют все самое прекрасное в настоящем; засим заметил, что мужья из высших соображений и интересов брака держат на замке ларчик с сокровищами любви, ибо сии сокровища обладают блеском, сладостью и приятностью столь несравненными, что женщину уже ничто не сможет удержать в холодных границах супружества; что такой брак есть тяжкое преступление, поелику муж в знак признания благоразумности своей доброй жены и ее неоценимых достоинств должен выбиваться из сил, надрываться, надсаживаться, напрягаться, работать на износ, чтобы потрафить ей, услужить во всем, наградить лаской, поцелуями, объятиями и прочими нежностями и наслаждениями любви; и что коли жена попробует капельку неземной сладости неизвестных ей приемов, то все остальное в этой жизни покажется ей пустым и ничтожным; и что, будь на то ее воля, муж был бы нем как могила, и, таким образом, никакой скандал не опорочил бы ее добродетели. Засим хитрый распутник, видя, что дама не собирается заткнуть себе уши, попытался описать ей в манере восточных сказителей, которые в ту пору были в большой моде, похотливые изобретения разврата. Глаза его загорелись огнем; подкрепляя слова пылкостью, голос зазвучал, точно песня, он сам испытывал удовольствие, вспоминая все, что вытворяли его любовницы, коих он называл госпоже д’Октонвиль по именам. Герцог рассказал ей даже, какие ласки, уловки и нежности предпочитает королева Изабо, и прибегнул к столь изысканному и возбуждающему красноречию, что ему показалось, что дама вот-вот выронит из рук свой маленький грозный кинжал, и он сделал вид, что хочет подойти к ней. Она, устыдившись того, что позволила себе заслушаться, бросила горделивый взгляд на дьявольского левиафана, искушавшего ее, и сказала:
— Благодарю вас, сир. Вы заставили меня еще больше возлюбить моего благородного мужа, ибо слова ваши дали мне понять, что он глубоко почитает меня и из величайшего уважения ко мне не бесчестит свое ложе грязными уловками порочных и одержимых похотью женщин. Я сочла бы себя проклятой и обесчещенной навеки, коли хотя бы одной ногой ступила в грязное болото, в коем копошатся сии продажные твари и бесстыжие потаскухи. Жена — это одно, любовница — совсем другое.
— Держу пари, — ухмыльнулся герцог, — отныне вы все же станете требовать чуть больше пылкости от господина д’Октонвиля.
Добрая женщина содрогнулась и воскликнула:
— Вы негодяй! Я презираю вас, вы мне отвратительны! Как! Не сумев отнять у меня честь, вы хотите испачкать мою душу! Ах! Мой господин, эта ночь вам дорого станет.
Коль даже я прощу вам это,
Всевышний призовет к ответу, —
не вы ли сочинили эти стишки?
— Сеньора, — герцог побледнел от ярости, — я могу связать вас…
— О нет, не можете! — Она угрожающе взмахнула кинжалом.
Насмешник расхохотался.
— Не сомневайтесь, — сказал он. — Я сумею погрузить вас в то болото, где, как вы изволили выразиться, копошатся потаскухи.
— Живую — никогда!
— Вы отправитесь туда сами вместе с вашими ногами, руками, белоснежной грудью и прочими частями тела, с зубами, волосами, со всем!.. Пойдете по доброй воле, погрузитесь со сладострастием и доведете до изнеможения своего наездника, как бешеная кобыла, что рвет ремни, бьет копытами, скачет и фыркает! Клянусь всеми монахами!
Он свистнул, подзывая пажа, а когда паж явился, тихо приказал ему немедленно разыскать господ д’Октонвиля, Савуази,
