Уильям Теккерей - Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим
Этимъ воинственнымъ шумомъ насладились мы вдоволь, лежа въ троемъ на желѣзныхъ кроватяхъ, въ старой комнатѣ, окна которой выходили на скверъ. Нельзя было выбрать лучшаго мѣста для наблюденій за характеромъ гарнизона въ ночное время. Около полуночи, въ дверь къ намъ толкнулась партія молодыхъ офицеровъ, которые, клюкнувши порядкомъ, хотѣли конечно выпить еще немножко. Когда мы показались въ открытыхъ окнахъ, одинъ изъ нихъ, молодымъ, пьянымъ голосомъ спросилъ насъ о здоровы нашихъ матушекъ и поплелся прочь, покачиваясь изъ стороны въ сторону. Какъ очарователенъ разговоръ подгулявшей молодости! Не знаю, исправны ли будутъ эти молодчики на караулѣ; но еслибъ вздумалось пройдтись по городу въ такой поздній часъ студенту, его непремѣнно посадили бы на гауптвахту и поутру представили бы къ губернатору. Въ кофейной слышалъ я, что сэръ Робертъ Вильсонъ засыпаетъ не иначе, какъ положивъ подъ подушку ключи Гибралтара. Это обстоятельство рѣзко дополняетъ понятіе о спящей крѣпости. Представьте носъ и колпакъ Вильсона, высунутые изъ-подъ одѣяла, и огромный ключъ, выглядывающій изъ-подъ подушки.
Я говорю преимущественно о трактирахъ и колпакахъ, потому что эти предметы болѣе извѣстны мнѣ, нежели исторія и фортификація. На сколько понимаю я первую, Гибралтаръ представляется мнѣ большимъ складочнымъ мѣстомъ контробанды, назначенной для тайнаго провоза въ Испанію и Португалію. Ею наполнены всѣ корабля, стоящіе на якорѣ въ гавани; всѣ эти смуглые Испанцы, разгуливающіе въ плащахъ и съ сигарами во рту, всѣ почтенные купцы города, всѣ они безъ исключенія контробандисты. На другой день по прибытіи нашемъ въ Гибралтаръ, одинъ испанскій корабль, преслѣдуя контробанду, не остановился въ пылу погони на опредѣленной чертѣ и былъ за это пробитъ насквозь ядрами крѣпости. Въ этомъ маленькомъ уголкѣ своихъ владѣній, Англія объявляетъ войну таможнямъ и покровительствуетъ свободной торговлѣ. Можетъ быть, со временемъ сдѣлается она для всего міра тѣмъ же, чѣмъ сталъ теперь Гибралтаръ для Испаніи, и послѣдняя война, въ которой примемъ мы энергическое участіе, будетъ войной таможенною. Когда Европа перерѣжется желѣзными дорогами и уничтожатся въ ней пошлины, за что-же останется воевать въ то время? Иностранные министры и посланники будутъ наслаждаться тогда полнымъ спокойствіемъ; армія обратится въ мирныхъ констэблей, не имѣющихъ надобности въ штыкахъ; бомбы и осьмидесяти-четырехъ фунтовыя орудія исчезнутъ изъ Алямеды; на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ сложены въ ней ядра, явятся другіе, пріятнѣйшіе для глазъ предметы; огромный ключъ Гибралтара не будетъ выниматься по ночамъ изъ воротъ крѣпости; всякому представится полная свобода вертѣть его въ обѣ стороны, и сэръ Робертъ Вильсонъ заснетъ покойно.
Лишь только задумалъ я покороче познакомиться съ утесомъ и осмотрѣть подземные переходы и галереи его, какъ получилъ приказаніе садиться на «Тагъ» и ѣхать немедленно въ Мальту. И такъ, пришлось проститься съ грознымъ утесомъ, который выхватили мы изъ рукъ природныхъ его владѣтелей сто сорокъ лѣтъ назадъ тому и съ полнымъ знаніемъ дѣла приспособили къ его настоящему назначенію. Захватить и присвоить — дѣло, безъ сомнѣнія, очень хорошее; оно принадлежитъ къ числу тѣхъ проявленій храбрости, о которыхъ можно читать въ рыцарскихъ романахъ, гдѣ говорится, напримѣръ, что сэръ Гюону Бордоскому присуждено было, для доказательства правъ его на рыцарское достоинство, ѣхать въ Вавилонъ и вырвать у султана бороду.
Надобно признаться, что такой поступокъ доблестнаго рыцаря былъ очень непріятенъ для бѣднаго султана. Если бы въ Лэндсъ-Энде, на горѣ св. Михаила, построили Испанцы неодолимую крѣпость, тогда, вѣроятно, непріятность подобнаго поступка мы поняли бы еще лучше. Но позволимъ себѣ надѣяться, что испанскій султанъ въ этотъ долгій періодъ лишенія успѣлъ привыкнуть къ потери. Но какъ бы то мы было, правда или несправедливость понудили насъ овладѣть Гибралтаромъ, все же не найдется ни одного Англичанина, который не гордился бы этимъ подвигомъ своихъ соотечественниковъ и тѣмъ мужествомъ, стойкостью и чувствомъ долга, съ которыми отразили они приступъ пятидесяти-тысячной арміи Крилльона и нападеніе испанскаго флота. Въ блестящемъ успѣхѣ нашей обороны заключается болѣе благородства, нежели въ самой атакѣ. Послѣ неудачнаго приступа, французскій генералъ посѣтилъ англійскаго коменданта, и былъ принятъ со всевозможною учтивостью. При выѣздѣ изъ крѣпости, англійскій гарнизонъ привѣтствовалъ его громкими криками, въ отвѣтъ на которые, вѣжливый Французъ сыпалъ комплиментами, выхваляя гуманность нашего народа. Если мы и теперь убиваемъ другъ друга на старинный ладъ, какъ жаль, что битвы наши не кончаются по прежнему!
Одинъ изъ пассажировъ, страдавшій морской болѣзнью все время, пока плыли мы вдоль береговъ Франціи и Испаніи, увѣрилъ насъ, что на Средиземномъ моръ не существуетъ этого зла. Въ-самомъ-дѣлъ, здѣсь не слышно о морской болѣзни; цвѣтъ воды такъ хорошъ, что, за исключеніемъ глазъ леди Смитъ, я не видалъ ничего синѣе Гибралтарскаго залива. Я былъ увѣренъ, что эта сладостно-безпорочная лазурь, также какъ и глазки, о которыхъ упомянулъ я, никогда не можетъ смотрѣть сердито. Въ этой увѣренности, миновали мы проливъ и поплыли вдоль африканскаго берега.
Но когда, на перекоръ обѣщанію нашего спутника, мы почувствовали себя хуже, нежели было намъ въ самой негоднѣйшей части Бискайскаго залива, или даже у бичуемыхъ бурями скалъ Финистере, мы объявили его величайшимъ лгуномъ и готовы были поссориться съ нимъ за то, что онъ ввелъ насъ въ такое заблужденіе. Небо было чудно свѣтло и безоблачно, воздухъ былъ напитанъ благоуханіемъ прибрежныхъ растеній, и самое море блестѣло такой кроткой лазурью, что, казалось, не было никакой причины страдать намъ морской болѣзнью, и что маленькія безчисленныя волны, прыгая вокругъ парохода, разыгрываютъ только на нашъ счетъ anerithmon gelasma. (Это одна изъ моихъ греческихъ цитатъ; довольствуясь ею, я поберегу остальныя три, пока дойдетъ до нихъ очередь.) Вотъ замѣтка въ моемъ журналъ: «Середа, 4 сентября. Ѣсть совсѣмъ не хочется. Расходъ на тазы огромный. Вѣтеръ противный. Que diable allais-je faire dans celle galère? Ни думать, ни писать невозможно.» Эти краткія фразы, даютъ, кажется, полное понятіе о жалкомъ состояніи души и тѣла. За два дня передъ этимъ, прошли мы подлѣ укрѣпленій, моловъ и желтыхъ зданій Алжира, величаво выступающихъ изъ моря и окаймленныхъ темно-красными линіями африканскаго берега. По горамъ дымились разложенные огни, мѣстами виднѣлись разбросанныя по одиначкѣ деревни. 5-го числа, къ нашей общей, невыразимой радости, достигли мы Валеты. Входъ въ гавань этого города представляетъ одну изъ самыхъ прекрасныхъ сценъ для одержимаго морской болѣзнью путешественника. Маленькая бухта загромозжена множествомъ кораблей, шумно нагружаемыхъ товарами, подъ флагами разныхъ націй; десятокъ черныхъ пароходовъ, со свистомъ и уханьемъ, снуетъ взадъ и впередъ по гавани; маленькія канонирскія лодки движутся во всѣхъ направленіяхъ, взмахивая длинными веслами, которыя, словно крылья, блестятъ надъ водою; вдали пестрѣютъ раскрашенные городскіе ялики, съ высокимъ носомъ и кормою, подъ бѣлымъ тенделетомъ, а подлъ парохода вертятся крошечныя суденышки съ голыми, чернокожими нищими, которые умоляютъ васъ позволить нырнуть имъ за полпенса. Вокругъ этой синей воды подымаются скалы, освѣщенныя солнцемъ и застроенныя всевозможными укрѣпленіями: направо С. Эльмо, съ маякомъ и пристанью; налѣво военный госпиталь, похожій на дворецъ, и между нихъ великолѣпнѣйшіе домы жителей города.
При ближайшемъ осмотрѣ, Валета не разочаруетъ васъ, какъ многіе изъ иностранныхъ городовъ, прекрасныхъ только издали. Улицы наполнены одушевленнымъ и благоденствующимъ на взглядъ народонаселеніемъ; самая бѣдность живетъ здѣсь въ красивыхъ каменныхъ палатахъ, испещренныхъ балконами и лѣпной работою. Чего не найдете вы здѣсь? Свѣтъ и тѣнь, крики и зловоніе, фруктовыя лавки и садки съ рыбою, всевозможныя одежды и нарѣчія; солдаты въ красныхъ, а женщины въ черныхъ плащахъ; нищіе, матросы, боченки съ маринованными сельдями и макаронами; пасторы въ угловатыхъ шапочкахъ и длиннобородые капуцины, табакъ, виноградъ, лукъ и ясное солнышко; распивочныя съ бутылками портера, — все это бросается въ глаза путешественнику и составляетъ такую забавно-разнохарактерную, живую сцену, какой никогда еще не удавалось мнѣ видѣть. Суетливость дѣйствующихъ лицъ этой драмы, получаетъ высокій характеръ отъ самой обстановки сцены. Небо удивительно ясно; зданія и орнаменты ихъ изящны и благородны; замки, павильоны, башни и стѣны крѣпости имѣютъ такой свѣжій и величавый видъ, какъ-будто они вчера только воздвигнуты.
Strada Reale такъ хороша, что едва ли можно описать ее. Здѣсь отели, церкви, библіотеки, прекрасные лондонскіе магазины и щегольскія лавки съ благовоннымъ товаромъ. По ней-то фланируютъ веселые молодые офицеры, въ пестрыхъ джакетахъ, которые слишкомъ узки для нихъ; моряки разъѣзжаютъ верхомъ, на лошадяхъ, взятыхъ изъ манежа; пасторы, въ костюмѣ опернаго Дона Базиліо, важно проходятъ вдоль нея мѣрными шагами; нищіе по профессіи съ криками преслѣдуютъ иностранца, и агенты берейторовъ, гостинницъ и разныхъ заведеній, выступая вслѣдъ за нимъ, выхваляютъ рѣдкія достоинства своихъ товаровъ. Домы, въ которыхъ продаются теперь ковры и помада, были прежде дворцами мальтійскихъ рыцарей. Перемѣна самая прозаическая; но она совершилась въ то время, когда люди, носившіе имя рыцарей, нимало не походили на воиновъ св. Іоанна. Геройскіе дни этого ордена кончились вмѣстѣ съ отплытіемъ послѣдней турецкой галеры, послѣ достопамятной осады. Великолѣпныя зданія построены во время мира, блеска и упадка ордена. Я сомнѣваюсь, чтобы «Auberge de Provence», гдѣ процвѣтаетъ теперь англійскій клубъ, была когда нибудь свидѣтельницею сценъ, болѣе романическихъ, нежели тѣ веселые залы, которые теперь даются въ ней.
