Оноре Бальзак - Столетний старец, или Два Беренгельда

Проезжая мимо таинственного незнакомца, генерал и его денщик, не сговариваясь, взглянули на него и снова были поражены странным обликом старика. На этот раз им удалось уловить в его внешности нечто новое, чего в ней не было, когда они впервые увидели его. И это новое вновь повергло Беренгельда и Смельчака в изумление.

Когда незнакомец впервые появился у входа в Дыру Граммона, глаза его светились красноватым светом, напоминающим отблески догорающего костра; теперь же костер бушевал, ветер раздувал его пламя, и взор этих горящих глаз внушал неподдельный ужас. Генерал и Смельчак молча переглянулись, а когда карета изрядно обогнала незнакомца, Смельчак спросил хозяина:

— Как вы думаете, генерал, не может ли это быть тот самый призрак, о котором моя тетка Лаградна и мой дядюшка Бютмель часто рассказывали в замке Беренгельдов? Появление его вызывало столько толков в деревне!

Генерал, по-прежнему пребывавший в сильном волнении, ничего не ответил; погруженный в свои мысли, он молчал, а денщик не осмелился нарушить воцарившуюся тишину.

В молчании они подъехали к Туру.

Въезд в город преграждали великолепные чугунные ворота: они были поставлены на том самом месте, где в те времена, когда городские стены одновременно служили крепостью, находился подъемный мост. По обе стороны решетки сохранились остатки оборонительных сооружений, а вправо и влево от нее шли широкие рвы. Перед воротами, на тех местах, где раньше стояли сторожевые башни, теперь красовались будки городской таможни.

Возле ворот сидели двое простолюдинов в грубой одежде. Заслышав шум колес, они встали, бросились навстречу карете и преградили ей путь. Отпечаток таинственности, лежавший на их лицах, странные телодвижения, энергичные взмахи руками — все это возбудило любопытство Смельчака. И хотя препятствие в лице незнакомцев было легко устранить, он решил не спускаться с козел, чтобы отшвырнуть их прочь. Положив руку на эфес сабли и подкрутив усы, он с важным видом воззрился на них, словно прокурор, намеревающийся приступить к дознанию.

Последовав примеру Смельчака, кучер тоже подкрутил усы и, окинув вопрошающим взором странную пару, натянул вожжи. Мчавшиеся во весь опор кони резко остановились: генерал ощутил сильный толчок, выведший его из состояния оцепенения. Приоткрыв дверцу кареты, он высунулся, чтобы узнать, в чем причина столь стремительной остановки.

Но прежде чем кучер успел отъехать в сторону, один из незнакомцев схватил лошадей под уздцы, поэтому Смельчаку все же пришлось спрыгнуть на землю и, схватив наглеца за шиворот, хорошенько его встряхнуть; затем, привычно выругавшись, бравый воин безотлагательно приступил к допросу.

— Сержант, — взмолился приятель назойливого оборванца, — мы — честные работники мануфактуры г-на Ламанеля. Нас очень беспокоит участь одной молодой особы, которую вы, коли вы едете со стороны холма Граммона, непременно должны были встретить. Мы просто хотели расспросить вас о ней.

Сочтя объяснения рабочего удовлетворительными, Смельчак выпустил его воротник и произнес:

— Ну что ж, спрашивайте, ибо вы не ошиблись, и мы действительно едем от самого подножия скалы Граммона.

— Не встретилась ли вам дорогой, — вступил в разговор второй рабочий, — молодая девушка в перкалевом платье с красным поясом? Вокруг головы у нее была повязана шаль на манер тюрбана, и…

— Да, мы ее видели, — резко ответил гренадер.

При этом ответе взволнованные лица работников мануфактуры озарил поистине неземной восторг, они переглянулись, без слов поздравляя друг друга с радостной вестью.

Прислушавшись к разговору, генерал подозвал Смельчака. Затем денщик сделал знак обоим мужчинам приблизиться к дверце кареты; задав одному из них несколько вопросов, Беренгельд убедился, что перед ним был человек, рассказавший Фанни о чародее-старике.

Беренгельд приказал поставить карету возле парапета, чтобы она не мешала проезду, и тоном, от которого у собеседников его кровь заледенела в жилах, произнес:

— Я видел интересующую вас девушку и знаю, что с ней произошло; она поведала мне историю своих ночных прогулок. Но скажите мне, сами вы знаете, кто этот старик? А если знаете, то почему вы осмелились рассказать о нем Фанни?.. Прошу вас, говорите все без утайки. При каких обстоятельствах вы встретились с ним? Не скрывайте от меня ничего! Перед вами генерал Беренгельд… и он честью клянется, что, даже если вы повинны в преступлении, тайна ваша будет надежно похоронена в глубине его сердца, и ничто не заставит его выдать вас. Итак, я слушаю! Я же обещаю рассказать вам, что стало с бедной Фанни.

Несмотря на внушающий доверие тон Беренгельда, рабочий колебался, бросая взгляды то на генерала, то на дорогу, то на своего товарища, то на Смельчака. Во взоре его промелькнуло беспокойство и некое чувство, похожее на стыд. Внезапно он покраснел.

Молчание его возбудило любопытство генерала и он сказал:

— Вглядитесь же в мое лицо и убедитесь, что я очень похож на того старца. — Рабочий вздрогнул. — Мне доводилось встречаться со старцем, — продолжал генерал, — поэтому все, что относится к нему, живо меня интересует. А если вы не расскажете мне, при каких обстоятельствах познакомились с ним, то вина за возможные последствия вашего молчания падет на вас.

Схватив руку генерала и судорожно сжав ее, работник мануфактуры наклонился к его уху и зашептал:

— Генерал, а вы уверены, что сумеете оказаться выше общепринятых предрассудков?

— Разумеется! — ответил Беренгельд. Презрительная улыбка, заигравшая на его губах при слове «предрассудки», была наилучшим тому доказательством.

Тогда собеседник генерала приказал своему товарищу отойти. Смельчак остался: генерал поручился за его молчание, а у работника мануфактуры не было причин не доверять солдату; к тому же величественный вид Жака Бютмеля, прозванного Смельчаком, мог внушить почтение любому.

Опираясь на распахнутую Беренгельдом дверцу кареты, работник начал свой рассказ, стараясь говорить тихо, чтобы слова его долетали только до ушей тех, кому были предназначены. Он начал так:

— Генерал, я родился и вырос в Анжере. До революции я был мясником. Внезапно, не оставив наследника, умер городской палач, и мне выпал роковой жребий стать его преемником!..

Услышав такое признание, Смельчак, несмотря на раскаяние, прозвучавшее в голосе рассказчика, отвернулся от него; став вполоборота, доблестный гренадер принялся насвистывать военный марш. На лице его явственно читалось отвращение. Рассказчик заметил, какое впечатление произвели его слова на слушателей, глаза его наполнились слезами, однако он сумел сдержать их. Видя, какой оборот принимает дело, генерал решил приободрить его: соображения гуманности возобладали над предрассудками.

— Сударь, — взволнованно произнес работник, — никто в городе, за исключением моей жены, не знает, каким страшным ремеслом мне приходилось заниматься прежде. — В голосе его звучало страдание, однако он продолжил: — Шел тысяча семьсот восьмидесятый год, я недавно женился. Неожиданно моя жена опасно заболела. Сначала ее терзала жестокая лихорадка, потом я боялся, что у нее обнаружится рак — словом, множество непонятных болезней причиняли ей неимоверные страдания. И ни один врач не пожелал прийти ко мне, чтобы помочь ей.

Однажды вечером жена уже приготовилась отойти в лучший мир. Я сидел подле ее кровати, спиной к двери; внезапно дверь заскрипела, жена открыла глаза, но, взглянув в ту сторону, откуда раздался скрип, издала ужасный вопль и потеряла сознание. Я повернулся и замер в изумлении!.. Мне показалось, что ко мне явился дух первого обезглавленного мною преступника.

На меня медленно надвигалась чудовищная фигура старика гигантского роста; глаза его горели, словно раскаленные угли, отчего я решил, что передо мной все же живое существо. Дрожа от страха, я вскочил, не решаясь вымолвить ни слова, и уже приготовился защищать свою жизнь, когда существо знаком приказало мне занять прежнее место.

Пододвинув стул, старик сел рядом с кроватью и взял руки моей жены в свои. Внимательно рассмотрев их, он повернулся ко мне и предложил страшную сделку…

Рассказчик запнулся, но, подбадриваемый генералом, наконец тихо произнес:

— Он попросил у меня тело живого человека. — Беренгельд содрогнулся. Бывший палач, с тревогой наблюдавший за своим собеседником, видимо, решил, что ужас, исказивший лицо генерала, имел причиною отнюдь не его поступок, и быстро добавил: — Я согласился! — Он помолчал и продолжил: — Но это произошло не сразу, а только после долгой борьбы с самим собой; этот странный человек зачастил ко мне, и в конце концов доводы его меня убедили. Впрочем, думаю, что решающую роль здесь сыграла моя любовь к жене.