Оноре Бальзак - Вендетта
В этот день ей не раз случалось замирать с палитрой в одной руке, с кистью в другой, забывая обмакнуть кисть в краску; не сводя глаз с офицера, полуоткрыв рот, она слушала, держала кисть наготове, но так и не сделала ни одного мазка. Встречаясь со взором рассказчика, она не удивлялась, читая нежность: она и сама чувствовала, что взгляд ее становится нежным, вопреки ее желанию придать ему строгое или спокойное выражение. Но потом она стала рисовать и рисовала долго, с особенным старанием, потому что он был здесь, рядом, смотрел, как она работала.
Когда он впервые сидел рядом с ней, молчаливо ее созерцая, она сказала дрогнувшим голосом после долгой паузы:
— Вам нравится смотреть, как пишут картины?
В этот день она узнала, что его зовут Луиджи. Прощаясь, они условились, что, если в дни занятий понадобится дать знать о важных политических событиях, Джиневра будет вполголоса напевать ту или иную итальянскую песенку.
На другое утро мадемуазель Тирион сообщила всем своим соученицам по секрету, что в Джиневру ди Пьомбо влюблен некий молодой человек, который в часы занятий забирается в чулан.
— Вы ведь ее сторонница, — сказала она Матильде Роген, — присмотритесь к ней хорошенько и тогда вы увидите, чем она занимается.
Таким образом, за Джиневрой установили бдительное и злобное наблюдение. Ее песенки подслушивали, ее взгляды подсматривали. Когда она думала, что ее никто не видит, за ней неотступно следило несколько пар глаз. А так как девушки были предупреждены, им удалось правильно истолковать и смену чувств на сияющем лице итальянки, и смысл каждого ее движения, и особенный оттенок, звучавший в ее песенке, и внимание, с каким она прислушивалась к невнятным звукам из-за перегородки, доступным только ее слуху. Через неделю лишь одна из пятнадцати отказывалась посмотреть в щелку на Луиджи. Это была Лора, хорошенькая, но бедная девушка и усердная ученица маэстро, которую тянуло к прекрасной итальянке в силу инстинкта, свойственного слабым существам; она искренне любила Джиневру и все еще ее защищала.
Мадемуазель Роген попыталась подговорить Лору остаться в мансарде после урока, чтобы удостовериться в близких отношениях между Джиневрой и молодым красавцем, застав их наедине. Но Лора отказалась унизиться до шпионства, которое нельзя было оправдать любопытством, и навлекла на себя всеобщее порицание.
В скором времени дочь «придверника» при кабинете короля, Амели Тирион, сочла, что ей не приличествует посещать мастерскую художника, не то патриота, не то бонапартиста, — впрочем, по тогдашним понятиям это было одно и то же. Поэтому она больше не появлялась у Сервена, а он вежливо отклонил просьбу давать ей уроки на дому. Однако если Амели забыла о Джиневре, то посеянное ею зло дало свои плоды. Мало-помалу все остальные девицы — кто случайно, кто по неумению держать язык за зубами, кто из ханжества — донесли маменькам о диковинном происшествии в мастерской. В один прекрасный день не пришла Матильда Роген, на следующий урок — другая девушка; в конце концов перестали ходить и остальные ученицы. В течение нескольких дней единственными обитательницами опустевшей мастерской остались Джиневра и ее маленькая подружка Лора. Итальянка нисколько не замечала царившей вокруг нее пустоты и даже не задумывалась над причиной отсутствия своих товарок. После того как она изобрела тайный способ общения с Луиджи, она жила в мастерской своей жизнью, одна среди людей, в чудесном затворничестве, думая только об изгнаннике и опасностях, ему угрожавших. Искренне восхищаясь благородством людей, не желающих отречься от своих политических убеждений, девушка все же уговаривала Луиджи признать власть короля, хотела удержать его подле себя, во Франции. Луиджи отказывался выходить из своего тайного убежища. Если правда, что страсть возникает и развивается только под влиянием необычайных и романтических событий, то можно сказать, что никогда еще столько обстоятельств не благоприятствовало слиянию двух душ в едином чувстве. Джиневра и Луиджи за месяц стали так близки друг другу, как не сблизились бы светские люди и за десять лет, встречаясь в гостиной. И разве несчастье не служит пробным камнем для характера? Джиневре нетрудно было оценить по достоинству Луиджи и узнать его; оттого они так скоро прониклись уважением друг к другу. Джиневра, хотя и старше его годами, находила необычайную отраду в поклонении возлюбленного, уже проявившего высоту духа и испытанного судьбой; в юноше опыт мужчины сочетался с обаянием молодости. В свою очередь, Луиджи находил, по-видимому, неизъяснимое наслаждение, позволяя опекать себя двадцатипятилетней девушке. В этом чувстве была известная доля необъяснимой гордости. Может, это и было доказательством любви? Сочетание мягкости с твердостью, силы со слабостью делало Джиневру неотразимо привлекательной, и Луиджи был ею покорен. Они любили друг друга так глубоко, что им незачем было ни отрицать, ни подтверждать это.
Однажды вечером Джиневра услышала условный сигнал: Луиджи легко постукивал булавкой по переборке; коснись ее паук, развешивая свою паутину, он произвел бы не больше шума; это постукивание означало, что затворник просит позволения выйти из своего убежища. Итальянка окинула беглым взглядом мастерскую и, не заметив крошки Лоры, ответила утвердительным сигналом. Отворив дверь и увидев ученицу за мольбертом, Луиджи отпрянул. Джиневра удивленно оглянулась по сторонам, обнаружила Лору и, подойдя к ее мольберту, сказала:
— Как поздно вы работаете, дорогая! По-моему, эта головка вполне закончена. Остается только положить еще один блик — вон там, на верхней пряди волос.
— Может, вы будете так добры, — с волнением сказала Лора, — подправить мою копию? У меня хоть останется память о вас...
— Охотно, — ответила Джиневра, рассчитывая таким образом спровадить Лору. — А я думала, — продолжала она, накладывая легкие мазки, — что от мастерской до вашего дома очень далеко.
— О Джиневра, я ухожу совсем, ухожу навсегда! — печально ответила Лора.
Случись это месяц назад, итальянка ближе приняла бы к сердцу горестные слова подруги.
— Вы расстаетесь с господином Сервеном? — спросила она.
— Джиневра! Разве вы не замечаете, что с некоторых пор здесь никто не бывает, кроме нас с вами?
— Правда, — ответила Джиневра, точно ее вдруг осенило. — Что же случилось? Неужто все наши девицы заболели или замуж повыходили? Или, может быть, у всех отцы прислуживают при дворе?
— Все бросили господина Сервена, — ответила Лора.
— Отчего же?
— Из-за вас, Джиневра.
— Из-за меня? — повторила дочь Корсики, встав с угрожающим видом и гневно сверкнув глазами.
— О, только не сердитесь, Джиневра, милая! — горестно сказала Лора. — Маменька тоже хочет, чтобы я ушла из мастерской. Все наши девицы донесли родителям, что у вас какая-то любовная история, что господин Сервен попустительствовал тому, чтобы молодой человек, который вас любит, прятался в чулане; но я никогда не верила этим сплетням и ничего не говорила матери. А вчера вечером госпожа Роген встретилась с нею на балу и спросила, посылает ли она еще меня сюда на уроки, а когда маменька сказала, что посылает, то госпожа Роген пересказала ей все выдумки наших девиц. Маменька очень меня бранила, говорила, что я обманула ее доверие, потому что не могла всего этого не знать, а между матерью и дочерью должно быть полное доверие. О Джиневра, дорогая моя, как жалко, что мне нельзя больше быть вашей подругой, ведь вы для меня образец во всем!
— Наши пути еще встретятся, девушки ведь выходят замуж, — сказала Джиневра.
— Когда они богаты, — ответила Лора.
— Приходи ко мне, мой отец богат.
— Джиневра, — сказала растроганная Лора, — госпожа Роген и моя мать собираются завтра устроить сцену господину Сервену, надо его предупредить об этом.
Если бы рядом с Джиневрой ударила молния, это б меньше ее поразило, чем такое известие.
— Им-то что за дело до этого? — наивно спросила она.
— Все находят, что это очень нехорошо. Маменька говорит, это безнравственно.
— А вы как думаете, Лора?
Девушка только взглянула на Джиневру — и обе поняли, что думают одинаково; дав волю слезам, Лора бросилась на шею к подруге.
В эту минуту вошел Сервен.
— Мадемуазель Джиневра, — в восторге воскликнул он, — я кончил картину, сейчас ее покрывают лаком! Но что у вас тут? Видно, наши девицы устроили себе каникулы или уехали за город?
Лора вытерла слезы и, простившись с Сервеном, ушла.
— Уже несколько дней мастерская пуста, — ответил Джиневра, — и наши девицы больше не придут.
— Вот как!
— О, не смейтесь, послушайте! — продолжала Джиневра. — Это из-за меня; я невольная виновница того, что ваша репутация погибла.
Усмехнувшись, маэстро прервал свою ученицу.
— Моя репутация! Да через несколько дней картина будет на выставке!
