Уильям Фолкнер - Святилище
— Гоуэн Стивенс, — досказала мисс Дженни. Они видели, как пара скрылась за домом. Прошло некоторое время, и в коридоре послышались шаги двух людей. Когда те вошли, оказалось, что с Нарциссой не Стивенс, а мальчик.
— Не захотел остаться, — сказала Нарцисса. — Уезжает в Оксфорд. В пятницу вечером в университете танцы. У него там свидание с какой-то юной леди.
— Ему нужно подыскать там подходящую арену для джентльменской попойки, — сказал Хорес. — Для чего бы то ни было джентльменского. Видимо, потому и едет заблаговременно.
— Пойдет с девушкой на танцы, — сказал мальчик. — А в субботу поедет в Старквилл на бейсбольный матч. Говорит, что взял бы и меня, только вы не пустите.
IV
Городские жители, выезжающие после ужина покататься по университетскому парку, какой-нибудь рассеянный, мечтательный студент или спешащий в библиотеку кандидат на степень магистра не раз замечали, как Темпл с переброшенным через руку пальто, белея на бегу длинными ногами, проносится быстрой тенью мимо светящихся окон женского общежития, именуемого «Курятник», и скрывается в темноте у здания библиотеки, а в тот вечер, может быть, видели, как, мелькнув напоследок панталонами или чем-то еще, она юркнула в автомобиль, ждущий с заведенным мотором. Студентам не разрешалось иметь машины, и молодые люди — без шляп, в спортивных брюках и ярких свитерах — взирали с чувством превосходства и яростью на городских парней, прикрывающих шляпами напомаженные волосы и носящих тесноватые пиджаки с чересчур широкими брюками.
Катанью на машинах уделялись будничные вечера. А каждую вторую субботу, в дни танцев литературного клуба или трех официальных ежегодных балов, эти слонявшиеся с вызывающей небрежностью городские парни в шляпах и с поднятыми воротниками видели, как Темпл входит в спортивный зал, ее тут же подхватывает кто-то из одетых в черные костюмы студентов, и она смешивается с кружащейся под манящий вихрь музыки толпой, высоко подняв изящную голову с ярко накрашенными губами и нежным подбородком, глаза ее безучастно глядят по сторонам, холодные, настороженные, хищные.
В зале гремела музыка, и парни наблюдали, как Темпл, стройная, с тонкой талией, легко движущаяся в такт музыке, меняет партнеров одного за другим. Парни пригибались, пили из фляжек, закуривали сигареты и выпрямлялись снова, неподвижные, с поднятыми воротниками, в шляпах, они выглядели на фоне освещенных окон рядом вырезанных из черной жести бюстов, одетых и приколоченных к подоконникам.
Когда оркестр играл «Дом, милый мой дом», трое-четверо парней с холодными, воинственными, чуть осунувшимися от бессонницы лицами непременно слонялись у выхода, глядя, как из дверей появляются изнуренные шумом и движением пары.
Трое таких смотрели, как Темпл и Гоуэн выходят на холодный предутренний воздух. Лицо Темпл было очень бледным, рыжие кудряшки волос растрепались. Глаза ее с расширенными зрачками мельком остановились на парнях. Затем она сделала рукой вялый жест, непонятно было, предназначается он им или нет. Парни не ответили, в их холодных глазах ничего не отразилось. Они видели, как Гоуэн взял ее под руку, как мелькнули ее бедро и бок, когда она усаживалась в машину — низкий родстер с тремя фарами.
— Что это за гусь? — спросил один.
— Мой отец судья, — произнес другой резким ритмичным фальцетом.
— А, черт. Идем в город.
Парни побрели. Окликнули проезжающую мимо машину, но безуспешно. На мосту через железнодорожное полотно остановились и стали пить из бутылки. Последний хотел разбить ее о перила. Второй схватил его за руку.
— Дай сюда.
Он разбил бутылку и старательно разбросал осколки по дороге. Остальные наблюдали за ним.
— Ты недостоин ходить на танцы к студентам, — сказал первый. — Жалкий ублюдок.
— Мой отец судья, — сказал второй, расставляя на дороге зубчатые осколки вверх острием.
— Машина идет, — сказал третий.
У нее было три фары. Прислонясь к перилам и натянув шляпы так, чтобы свет не бил в глаза, парни смотрели, как Темпл и Гоуэн едут мимо. Голова Темпл была опущена, глаза закрыты.
Машина ехала медленно.
— Жалкий ублюдок, — сказал первый.
— Я? — Второй достал что-то из кармана и, взмахнув рукой, хлестнул легкой, слегка надушенной паутинкой по их лицам. — Я?
— Никто не говорил, что ты.
— Чулок этот Док привез из Мемфиса, — сказал третий. — От какой-то грязной шлюхи.
— Лживый ублюдок, — отозвался Док.
Парни видели, как расходящиеся веером лучи фар и постепенно уменьшавшиеся в размерах красные хвостовые огни остановились у «Курятника». Огни погасли. Вскоре хлопнула дверца. Огни зажглись снова; машина тронулась. Парни прислонились к перилам и надвинули шляпы, защищая глаза от яркого света. Подъехав, машина остановилась возле них.
— Вам в город, джентльмены? — спросил Гоуэн, распахнув дверцу.
Парни молча стояли, прислонясь к перилам, потом первый грубовато сказал: «Весьма признательны», и они сели в машину, первый рядом с Гоуэном, другие на заднее сиденье.
— Сверните сюда, — сказал первый. — Тут кто-то разбил бутылку.
— Благодарю, — ответил Гоуэн. Машина тронулась. — Джентльмены, вы едете завтра в Старквилл на матч?
Сидящие на заднем сиденье промолчали.
— Не знаю, — ответил первый. — Вряд ли.
— Яне здешний, — сказал Гоуэн. — У меня кончилась выпивка, а завтра чуть свет назначено свиданье. Не скажете ли, где можно раздобыть кварту?
— Поздно уже, — сказал первый.
И обернулся к сидящим сзади:
— Док, не знаешь, у кого можно раздобыть в это время?
— У Люка, — ответил третий.
— Где он живет? — спросил Гоуэн.
— Поехали, — сказал первый. — Я покажу.
Они миновали площадь и отъехали от города примерно на полмили.
— Это дорога на Тейлор, так ведь? — спросил Гоуэн.
— Да, — ответил первый.
— Мне придется ехать здесь рано утром, — сказал Гоуэн. — Надо быть там раньше специального поезда. Джентльмены, говорите, вы на матч не собираетесь?
— Пожалуй, нет, — ответил первый. — Остановите здесь. Перед ними высился крутой склон, поросший поверху чахлыми дубами.
— Подождите тут, — сказал первый. Гоуэн выключил фары. Было слышно, как первый карабкается по склону.
— У Люка хорошее пойло? — спросил Гоуэн.
— Неплохое. По-моему, не хуже, чем у других, — ответил третий.
— Не понравится — не пейте, — сказал Док. Гоуэн неуклюже обернулся и взглянул на него.
— Не хуже того, что вы пили сегодня, — сказал третий.
— И его тоже вас никто не заставлял пить, — прибавил Док.
— Мне кажется, здесь не могут делать такого пойла, как в университете, — сказал Гоуэн.
— А вы откуда? — спросил третий.
— Из Вирг… то есть из Джефферсона. Я учился в Виргинии. Уж там-то научишься пить.
Ему ничего не ответили. По склону прошуршали комочки земли, и появился первый со стеклянным кувшином. Приподняв кувшин, Гоуэн поглядел сквозь него на небо. Бесцветная жидкость выглядела безобидно. Сняв с кувшина крышку, Гоуэн протянул его парням.
— Пейте.
Первый взял кувшин и протянул сидящим сзади.
— Пейте.
Третий выпил, но Док отказался. Гоуэн приложился к кувшину.
— Господи Боже, — сказал он, — как вы только пьете такую дрянь?
— Мы в Виргинии пьем только первосортное виски, — произнес Док.
Гоуэн повернулся и взглянул на него.
— Перестань ты, Док, — сказал третий. — Не обращайте внимания. У него с вечера живот болит.
— Сукин сын, — сказал Док.
— Это ты обо мне? — спросил Гоуэн.
— Нет, что вы, — сказал третий. — Док славный парень. Давай, Док, выпей.
— А, черт с ним, — сказал Док. — Давай. Они вернулись в город.
— Шалман еще открыт, — сказал первый. — На вокзале.
Речь шла о кондитерской-закусочной. Там находился только человек в грязном переднике. Гоуэн и парни прошли в дальний конец и устроились в отгороженном углу, где стоял стол с четырьмя стульями. Человек в переднике поставил перед ними четыре стакана и кока-колу.
— Шеф, можно немного сахара, воды и лимон? — спросил Гоуэн.
Тот принес. Все трое смотрели, как Гоуэн делает лимонный коктейль.
— Меня научили пить так, — заявил он. Парни смотрели, как он пьет.
— Слабовато для меня, — сказал Гоуэн, доливая стакан из кувшина. И выпил все до дна.
— Ну и пьете же вы в самом деле, — сказал третий.
— Я прошел хорошую школу.
Небо за высоким окном становилось все бледнее, свежее.
— Еще по одной, джентльмены, — предложил Гоуэн, наполняя свой стакан. Остальные налили себе понемногу.
— В университете считают, что лучше перепить, чем недопить, — сказал Гоуэн.
Под взглядами парней он опрокинул и этот стакан. Внезапно его нос покрылся каплями пота.
