Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню
Мгновение казалось, что вот-вот грянет битва, но тут губы старшей дамы тронула чудная улыбка; тетушка Бекки слегка потрепала Лилиас по щеке и, покачав головой, произнесла:
– Дерзкая девчонка!
– А вы, – сказала Лили, обняв ее за шею, – вы моя родная тетя Бекки, и второй такой душечки во всем мире нет!
И вот, как говорит Джон Беньян, «в их глазах выступила влага», обе они засмеялись, потом расцеловались и полюбили друг друга еще крепче, чем прежде. Так всегда заканчивались их мимолетные ссоры.
– Ну что ж, доктор, сделаем что можем. – Тетя Бекки смерила медика значительным взглядом. – Почему бы вам не прочесть – одолжи нам молитвенник, дорогая, – одну-две краткие молитвы и «Отче наш»?..
– Но, дорогая мадам, этот малый зовет короля Людовика, индейцев (как говорит Доминик), и духов, и констеблей, и чертей, и еще того хуже… его не спасешь ничем, кроме пунша и настойки опия. Не ищите молитвенник, мисс Лили… проку от него не будет, миссис Чэттесуорт! Клянусь вам, мадам, Дулан ни слова из него не разберет.
Дело было в том, что доктор опасался, как бы тетя Ребекка не принудила его совершить обряд вместо священника; он представил себе, как члены клуба, а также «Олдермены Скиннерз Элли», прознав о происшедшем, станут трактовать его не так серьезно, как хотелось бы.
Тогда тетя Бекки, с разрешения Лили, призвала в гостиную Доминика, чтобы он дал показания относительно вменяемости Пата Дулана, и честный лакей без колебаний провозгласил, что он определенно non compos[39].
– Хорошенькое дело, клянусь Юпитером, читать молитвы с парнем, пьяным в стельку и полоумным как мартовский заяц, дорогая мадам! – шепнул медик, обращаясь к Лилиас.
– И, Лили, дорогая, бедная Гертруда осталась совсем одна, так что будет очень мило с твоей стороны, если ты пойдешь в Белмонт попить с нею чаю. Но ты, кажется, простужена и боишься выходить?
Она не боится, она уже выходила сегодня, и прогулка пошла ей на пользу; и какая добрая тетя Бекки, что об этом подумала, ведь и ей тоже одиноко. И вот старшая мисс Чэттесуорт удалилась с доктором и Домиником, чтобы исполнить долг милосердия (у каждого, правда, было на этот счет свое мнение), а Лили послала в город за носильщиками портшеза Питером Брайаном и Ларри Фуа – двуногими лошадками, как называл их Тул.
Глава XXXVI
Как мисс Лилиас посетила Белмонт и заметила в тени у окна странную треуголку
В те времена в холле каждого приличного дома имелся портшез – собственность хозяйки. Прибыли носильщики и приладили к портшезу шесты; верный Джон Трейси облачился в коричневый, отделанный белыми кружевами сюртук и взял трость (в фонаре надобности не было, поскольку лила свой нежный, приятный свет луна), а мисс Лилиас Уолсингем надела на свою хорошенькую головку красный капюшон и забралась в портшез; дверцу закрыли, натянули крышу, и ноша ничуть не обременила носильщиков. Столь многое нужно было передумать и рассказать о сегодняшних приключениях, что, очутившись в аллее под сенью тополей, Лилиас удивилась: ей казалось, впереди еще добрая половина пути; из окошка было видно, как гостеприимный дом распростер навстречу свой белый фасад, словно желая заключить ее в объятия.
Дверь холла была приоткрыта, хотя стемнело уже давно. С тихим ворчанием, непрестанно принюхиваясь, подскочили собаки и тут же завиляли хвостами: с носильщиками и Джоном Трейси они были друзья и Лилиас тоже любили. В холле Лилиас вышла из портшеза и повернула направо, в прилегающую комнатушку, открыла дверь следующей, большой комнаты – свечи не горели, там было почти совсем темно – и увидела Гертруду, которая стояла у окна, выходившего на лужайку и реку. Фасад, обращенный к реке, был погружен в тень, но Лилиас разглядела, что окно открыто. Ей казалось, что Гертруда стоит лицом к ней, но почему-то не двигается с места. Удивляясь, почему Гертруда ее не встречает, Лилиас подошла ближе и, неприятно пораженная, застыла: ей послышался шепот, а за окном ясно виднелась человеческая фигура; незнакомец, закутанный, вероятно, в плащ, опирался на подоконник и – как почудилось Лилиас – держал Гертруду за руку.
Особенно врезался Лилиас в память резкий контур треуголки и ощущение, что такой шляпы – с непривычным образом обжатыми углами – ей раньше в чейплизодском приходе встречать не доводилось.
Лили попятилась, Гертруда тут же обернулась и, заметив ее, негромко вскрикнула.
– Это я, Гертруда, дорогая… Лили… Лили Уолсингем, – сказала Лилиас, испуганная не меньше Гертруды, – я вернусь чуть позже.
Она видела, как фигура за окном поспешно скользнула в сторону вдоль стены.
– Лили… Лили, дорогая; нет, не уходи… я тебя не ждала. – Гертруда внезапно умолкла; затем так же внезапно сказала: – Я тебе очень рада, Лили. – Она опустила оконную раму и после новой паузы произнесла: – Пойдем лучше в гостиную, и… и… Лили, дорогая, я очень тебе рада. Ты поправилась?
Она взяла Лили за руку и поцеловала.
Маленькая Лили от крайнего смущения за все это время не произнесла ни слова. Сердце ее в странном испуге колотилось, и ей казалось, что холодная рука Гертруды трепещет в ее ладони.
– Да, дорогая, конечно же, пойдем в гостиную.
И юные леди молча, рука об руку пошли наверх.
– Тетя Бекки отправилась довольно далеко – к своему больному пенсионеру. Вернется она не раньше чем через час.
– Да, Гертруда, дорогая… я знаю… она ко мне заходила; сама я сюда не собиралась, это она меня попросила и… и…
Лилиас остановилась, поняв, что оправдывается
