Роберт Уоррен - Вся королевская рать
– Помню, – сказал я.
– Да, – сказала она, – да… мама умерла, и отец делал все, что мог… Он так гордился Адамом… А теперь Адам… теперь… – Она отпустила мою руку, отошла и в отчаянии сжала пальцами виски. – Джек, что я наделала? – прошептала она.
– Ты сделала то, что считала правильным, – твердо ответил я.
– Да, – прошептала она, – да, конечно.
– Сделанного не воротишь.
– Да, не воротишь, – сказала она громко, и лицо ее вдруг напомнило мне Адама – твердой линией рта, туго натянутой кожей. Она вскинула голову, словно собираясь взглянуть в глаза всему миру, и я почувствовал, что могу заплакать. Если бы это было в моем обычае.
– Да, – сказал я, – не воротишь.
– Он сделает это, – сказала она.
И я чуть не спросил: «Что, что сделает?» Ибо у меня вылетело из головы, зачем я рассказал Анне об отце, зачем я дал ей фотокопии, зачем она показала их брату. Я забыл, что это делалось ради чего-то. Но теперь я вспомнил и спросил:
– Ты его уговорила?
– Нет, – она покачала головой, – нет, я ничего не сказала. Отдала ему бумаги. Он сам понял.
– И что потом?
– Больше ничего. Он посмотрел на меня и сказал: «Ты». И все. Потом я сказала: «Адам, Адам, не говори так, не надо, Адам, не надо!» А он говорит: «Почему?» Я говорю: «Потому что я люблю тебя, потому что я люблю отца». А он все глядит на меня. Потом сказал: «Любишь его!» А потом: «Будь он проклят!» Я крикнула: «Адам, Адам!» – но он повернулся ко мне спиной, прошел в спальню и захлопнул дверь. Тогда я ушла и долго гуляла, одна, ночью. Нагуливала сон. Три дня он не звонил. Потом попросил меня прийти. Я пришла, и он мне их отдал. – Она показала на конверт. – Просил передать тебе, что согласен. Чтобы ты обо всем договорился. Больше ничего.
– А чего больше, – сказал я.
– Да, – ответила она и двинулась мимо меня к двери. Она взялась за ручку, повернула ее и приотворила дверь. Потом обернулась ко мне и закончила: – Куда уж больше.
И вышла.
Но за порогом остановилась, положила руку на косяк.
– Вот что… – сказала она.
– Да?
– У меня к тебе просьба. Прежде чем ты дашь им ход… этим бумагам, покажи их судье Ирвину. Дай ему шанс. Хотя бы шанс.
Я согласился.
Сыто бормоча, тускло поблескивая капотом под фонарями – я видел его с заднего сиденья, – большой черный «кадиллак» катился по улице под деревьями, на которых уже распустились листья – было начало апреля. Потом мы свернули на улицу, где деревьями и не пахло.
– Здесь, – сказал я, – справа, сразу за бакалеей.
Рафинад подвел машину к тротуару с бережностью матери, которая укладывает свое сокровище баиньки. Потом он выскочил и побежал открывать дверцу Хозяину, но Хозяин уже был на улице. Я тоже выкарабкался из машины и встал рядом с ним.
– Вот его берлога, – сказал я, двинувшись к подъезду.
Потому что мы приехали к Адаму Стентону.
Когда я сообщил Хозяину, что Адам Стентон согласен и просил меня обо всем договориться, Хозяин сказал:
– Хорошо. – Потом он оглядел меня с головы до ног и заметил:
– Ты, наверно, Свенгали.
– Ага, – сказал я, – Свенгали.
– Надо с ним встретиться, – сказал Хозяин.
– Попробую его привезти.
– Сюда? – сказал Хозяин. – Я сам к нему съезжу. Черт подери, он сделал мне одолжение.
– А? Но ты ведь вроде губернатор?
– Ты прав, как никогда, – сказал Хозяин, – зато он – доктор Стентон. Когда мы едем?
Я сказал, что надо ночью, иначе его не застанешь. И вот мы приехали ночью, вошли в подъезд большого грязного дома, взобрались по темной лестнице, натыкаясь на детские коляски, вдыхая запахи капусты и пеленок.
– Ну и место он себе выбрал, – заметил Хозяин.
– Ага, – согласился я, – многие не могут этого понять.
– Я, кажется, могу, – сказал Хозяин.
И пока я раздумывал, понятно ему или нет, мы оказались у двери, постучались, вошли и встретили спокойный взгляд Адама Стентона.
Какую-то долю секунды, пока в комнату пробирался Рафинад и я закрывал за ним дверь, Адам и Хозяин молча смотрели друг на друга. Затем я повернулся и сказал:
– Губернатор Старк, познакомьтесь с доктором Стентоном.
Хозяин шагнул вперед и протянул руку. Может быть, мне показалось, но на лице Адама как будто мелькнуло сомнение, прежде чем он пожал ее. Впрочем, от Хозяина это тоже не ускользнуло, потому что, когда Адам подал ему руку, Хозяин, пожимая ее, вдруг ухмыльнулся и сказал:
– Ну вот, а ты боялся, я же тебя не съем.
И тут, честное слово, Адам тоже улыбнулся.
Потом я сказал:
– А это мистер О’Шиин. – Рафинад проковылял к Адаму, протянул коротенькую ручку, на конце которой, как надутая перчатка, висела ладонь, скривил лицо и начал:
– Оч… оч…
– Очень приятно, – сказал Адам. Взгляд его задержался на выпуклости под левым локтем Рафинада. Он повернулся к Хозяину.
– Так это и есть один из ваших гангстеров? – спросил он, теперь уже определенно не улыбаясь.
– Да ну, – ответил Хозяин, – Рафинад его таскает просто для интереса. Рафинад – просто приятель. А за баранкой он бог.
Рафинад смотрел на него как собака, которой только что почесали за ухом.
Адам стоял и молчал. Я подумал, что сделка вот-вот расстроится. Однако Адам сказал очень официально:
– Может быть, присядете, джентльмены?
Мы сели.
Рафинад потихоньку вытащил из кармана пальто кусок сахару, сунул в рот, втянул изможденные ирландские щеки, и глаза его блаженно затуманились.
Адам ждал, выпрямившись в кресле.
Хозяин, развалившись в другом, по видимости, не спешил. Наконец он произнес:
– Ну так что ты о ней думаешь, док?
– О ком? – осведомился Адам.
– О моей больнице.
– Я думаю, что она принесет нашим людям пользу, – ответил он. Потом добавил: – А вам – голоса.
– Насчет голосов ты можешь не беспокоиться, – сказал Хозяин. – Много есть способов добывать голоса, сынок.
– Это мне известно, – сказал Адам и отпустил Хозяину еще один увесистый ломоть молчания.
Посмаковав его, Хозяин сказал:
– Да, она принесет пользу. Но вряд ли большую, если ты не будешь директором.
– Я не потерплю никакого вмешательства, – сказал Адам и точно откусил конец фразы.
– Не беспокойся, – засмеялся Хозяин. – Выгнать тебя я могу, но вмешиваться не буду.
– Если это угроза, – сказал Адам, и в глазах его зажегся бледно-голубой огонек, – вы напрасно теряете время. Вы знаете мое мнение о нынешней администрации. Я не делаю из него секрета. И не собираюсь делать в дальнейшем. Это, надеюсь, понятно?
– Док, – сказал Хозяин, – док, ты просто не разбираешься в политике. Скажу тебе прямо. Я могу управлять этим штатом и еще десятком таких, даже если ты будешь выть на каждом углу, как собака с прищемленным хвостом. Пожалуйста, сколько угодно. Но ты просто не понимаешь.
– Кое-что я понимаю, – угрюмо сообщил Адам, и рот его захлопнулся.
– А кое-чего не понимаешь, так же как и я, но одна вещь, которую понимаю-я и не понимаешь ты, это – от чего кляча скачет. Я могу расшевелить клячу. И еще одно – раз уж мы заговорили начистоту… – Хозяин вдруг замолчал, наклонил голову набок и улыбнулся Адаму: – Или как?
– Вы сказали «и еще одно», – ответил Адам, игнорируя вопрос и не меняя позы.
– Да, еще одно. Постой, док, ты знаешь Хью Милера?
– Да, – сказал Адам, – знаю.
– Ну так вот, он работал со мной… генеральным прокурором – и ушел в отставку. А знаешь почему? – И продолжал, не дожидаясь ответа: – Он ушел в отставку потому, что не хотел пачкать ручки. Хотел дом строить, да не знал, что кирпичи из грязи лепят. Он был вроде того человека, который любит бифштексы, но не любит думать о бойне, потому что там нехорошие, грубые люди, на которых надо жаловаться в Общество защиты животных. Вот он и ушел.
Я наблюдал за лицом Адама. Белое и застывшее, оно как будто было высечено из гладкого камня. Он был похож на человека, который ожидает приговора судьи. Или врача. На своем веку Адам, наверно, перевидел множество таких лиц. Ему приходилось смотреть этим людям в глаза и говорить то, что он должен был сказать.
– Да, – продолжал Хозяин, – ушел. Он из тех, которые хотят, чтобы волки были сыты и овцы целы. Знаешь эту породу, док?
Он кинул на Адама взгляд, как кидают муху на крючке в ручей с форелью. Но у него не клюнуло.
– Да, старик Хью… Он так и не уразумел, что ты не можешь иметь все сразу. Что можешь иметь только самую малость. И только то, что сделал своими руками. А он, потому что получил в наследство кое-какие деньжата и фамилию Милер, он думал, что можно иметь все. И хотел он той последней пустяковины, которую как раз и нельзя получить в наследство. Знаешь какой? – Он пытливо смотрел на Адама.
– Какой? – сказал Адам после долгой паузы.
– Добра. Да, самого простого, обыкновенного добра. А его-то и нельзя получить в наследство. Ты должен сделать его, док, если хочешь его. И должен сделать его из зла. Зла. Знаешь почему, док? – Он тяжело приподнялся в старом кресле, подался вперед, уперев руки в колени и задрав плечи, и из-под волос, упавших на глаза, уставился в лицо Адаму. – Из зла, – повторил он. – Знаешь почему? Потому что его больше не из чего сделать. – И, снова развалившись в кресле, ласково повторил: – Это ты знаешь, док?
