Теодор Кернер - Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях
Правда, пожилые и юные дамы, а также пожилые и юные девушки, как это часто случается, отпускали свои чисто женские — или чисто девичьи — замечания по поводу жизненных обстоятельств Вальдриха. Дело в том, что хербесхаймерки имели один предрассудок, который обычно не свойствен представительницам женского пола других городов: они считали, что молодому мужчине двадцати восьми лет и симпатичной девушке двадцати лет достаточно четырех недель проживания под одной крышей, чтобы затем при каждой встрече чувствовать сильное сердцебиение. Но под крышей дома господина Бантеса так мало обращали внимание на какое-то там сердцебиение, что молодые люди могли пробыть хоть весь день вместе или, наоборот, весь день не видеть друг друга, не вспомнив при этом, где находятся у них сердца. Это настолько бросалось в глаза, что даже хербесхаймерки в конце концов убедились в том, что данный случай, скорее, представляет собой исключение из правила, поскольку ни один взгляд, ни выражение лица, ни одно движение, ни особая интонация голоса, ни что-либо иное из арсенала знаков любовного алфавита не позволяло подозревать здесь что-то еще, кроме чисто братских отношений между мальчиком и маленькой девочкой. Раньше других возможные сердечные осложнения почувствовала бы госпожа Бантес: женщинам на то дано особое чутье, полностью отсутствующее у мужчин; но и она ничего не учуяла и казалась спокойной. Господин Бантес и вовсе не помышлял о такой возможности. Сам он всю свою жизнь не имел представления о том, что называют любовью, и всерьез обеспокоился бы, если бы его дочь однажды лишилась рассудка и страстно полюбила бы человека ради него самого. Он знал, что госпожа Бантес была его невестой еще раньше, чем увидела его в лицо. И он, в бытность свою женихом, сразу же сказал отцу свое «Да», как только узнал, что его будущая жена — порядочная девушка из солидной семьи, с приданым в тридцать тысяч талеров и перспективой получить еще больше в виде наследства.
Этот способ ведения дел помолвки и супружества, целесообразность которого неоспоримо доказывал его опыт — а он был одним из счастливейших супругов и глав семьи, — казался ему поэтому наиболее разумным. Он уже давно выдал бы замуж свою дочь — благо в женихах недостатка не было, — однако все время что-то мешало: то ли он слишком неохотно расставался с девушкой, так как был привязан к ней больше, чем сам это осознавал; то ли в расчетах с женихами или поклонниками допускал излишнюю резкость. Он утверждал, что мир держится только за счет равновесия прочностей — иначе он развалился бы уже много тысяч лет назад, и именно поэтому равновесие состояний вступающих в брак он объявлял важнейшим принципом супружеского союза. Как госпожа Бантес, так и Фридерика до недавнего времени придерживались того же принципа.
Выражение «молодая двадцатилетняя женщина» звучит хорошо: в нем есть что-то нежное. Однако «молодая двадцатилетняя девушка» — вряд ли, произнося эти слова, не задашься мысленным вопросом: «Как долго она еще хочет оставаться молодой?» Господин Бантес чувствовал это слишком хорошо и делал поэтому все необходимые приготовления.
День рожденияВ доме Бантесов обычно отмечалось много праздников — правда, только семейных и в кругу семьи. Только на свадьбу господина Бантеса и его жены были приглашены друзья из города. Лишь старый бухгалтер, фабричный надсмотрщик и кассир, удостоившиеся чести обедать за столом господина Бантеса, причислялись к семейному кругу, и их дни рождения отмечались по всей форме. Таким образом, не было ничего удивительного в том, что день рождения нашего обер-лейтенанта решили отметить как положено.
В такие дни — и это был закон! — ни одна живая душа в доме не имела права оскорбить виновника торжества недовольным выражением лица или отказать ему в какой-нибудь незначительной просьбе. Все обязаны были дарить ему подарки пусть даже самые скромные. В этот день обеденный стол был богаче и разнообразнее, чем обычно, и только в такие дни обедали на серебре, вечером зажигались свечи в серебряных подсвечниках и виновник торжества сидел за столом на почетном месте, то есть на обычном месте главы семьи. Различные подарки и сюрпризы преподносились еще до приглашения всех к столу. По очереди произносились тосты за здоровье именинника, а по окончании обеда все присутствующие обнимали и целовали его. Господин Бантес унаследовал и сохранил этот похвальный обычай еще от прежней жизни в отцовском доме.
И в день рождения Вальдриха все шло по давно заведенному и хорошо известному ему порядку. Когда он вошел в столовую, все сотрапезники были уже в сборе. Господин Бантес вышел ему навстречу с поздравлениями и вручил ему вексель, завернутый в шелковую бумагу. Это был хороший вексель, выписанный господином Бантесом на себя и оплачиваемый на предъявителя. Его примеру последовала госпожа Бантес. В ее руках была полная капитанская униформа шикарного покроя и со всеми принадлежностями. Следующей к нему подошла Фридерика с серебряной тарелкой: на ней лежало полдюжины изящных, вышитых ее собственной рукой шейных платков, а также письмо с большой печатью полка и надписью: «Капитану Георгу Вальдриху». Вскрыв конверт, обер-лейтенант обомлел, обнаружив внутри капитанский патент. Он давно ждал повышения, но не надеялся получить его так скоро. Вальдрих остался капитаном своей роты, а его находившегося в отпуске предшественника произвели в майоры.
«Но, милостивый государь капитан, — сказала Фридерика со свойственной ей одной очаровательной улыбкой, вы не станете на меня обижаться, не так ли? Я должна признаться, что письмо пришло неделю назад в ваше отсутствие, и я утаила его, чтобы приберечь до сегодняшнего дня. Наказание я и без того уже понесла достаточное: семь дней смертельного страха, что вы узнаете о своем повышении раньше и хватитесь этого письма».
Однако Вальдриху было вовсе не до обид: совершенно оторопевший, он не мог даже как следует поблагодарить остальных поздравлявших его и Вручавших подарки.
«Самое главное, — воскликнул довольный папа, — что новоиспеченного капитана оставляют с нами и с его ротой. Всю эту неделю я тоже испытывал нечто вроде смертельного страха и тому подобное из-за того, что Георг будет вынужден уйти от нас. Хе-хе, господин бухгалтер, ступайте-ка в погреб! Ступайте, говорю я вам, за номером девять — „Старым Неккаром“. Выдайте сейчас же господам офицерам роты дюжину бутылок; каждому унтер-офицеру, фельдфебелю, капралу и адмиралу — по бутылке и по полгульдена, а каждому рядовому — по полгульдена. И передайте, что господин обер-лейтенант будет теперь их капитаном. Пусть выпьют за его здоровье, но с комплиментами и тому подобным сегодня к нему не приставать. Завтра — ради Бога, сколько душе угодно!» Бухгалтер повиновался.
Никем за столом не осталось незамеченным, с какими нежными чувствами относился господин Бантес к своему бывшему питомцу. В приливе безудержного веселья он был неистощим на забавные выходки. Таким Вальдрих не видел его никогда, и это его по-настоящему растрогало.
«Ну, мой капиталистый капитанчик, — через стол прокричал ему бодрый старик, — видит Бог, я полагал, что вексель, который я вам дал, станет для вас неплохой копеечкой на дорожные расходы. Для этого он и был предназначен. Теперь же меня злит моя мелочность. Вам он не нужен. Я должен был дать вам кое-что посущественнее. Не забывайте о законе дома! Вы просите — и я выполняю. Итак, без церемоний, — выкладывайте! Требуйте чего хотите — я дам все! — пусть даже это будет мой новый замечательный белый парик или что-нибудь в этом роде!»
Глаза капитана увлажнились. Он пробормотал:
— Мне больше не о чем просить.
— Э, не говорите сгоряча! Такого момента в этом году может уже и не быть! — воскликнул старик.
— Тогда разрешите мне, папа, в знак благодарности сердечно расцеловать вас.
— Конечно, добрый ты мой мальчик, — об этом ты мог бы и не просить.
Оба одновременно сорвались с мест, обнялись и, растроганные до глубины души, долго не выпускали друг друга из объятий. На какое-то мгновение в комнате воцарилось молчание. Их взволнованность передалась Фридерике, ее матери и всем присутствовавшим. Неожиданное «ты», с которым господин Бантес обратился к капитану, прозвучало очень непривычно.
Господин Бантес, однако, раньше других оправился от волнения, сделал серьезное выражение лица и нарушил молчание: «Ну, хватит дурачиться! Давайте поговорим о чем-нибудь серьезном». Он поднял свой бокал и велел остальным последовать его примеру. Затем, чокнувшись с Вальдрихом, он произнес такую речь: «Где есть мужчина, там должна быть и женщина — и, следовательно, там, где есть капитан, не обойтись без капитанши! Так что пусть она подрастает, расцветает и зеленеет и тому подобное!»
Вальдрих не мог удержаться от смеха. «Пусть она будет честной, доброй и хозяйственной!» — добавила госпожа Бантес, чокаясь с ним бокалом. «Такой, как вы, мама,» — ответил капитан. «И еще самой любезной в этом мире», — сказала подошедшая к нему Фридерика. «Как вы, фрейлейн!» — с ответной любезностью сказал Вальдрих. Фридерика покачала головой и наполовину в шутку, наполовину всерьез погрозила пальчиком в его адрес: «Сегодня именинному принцу позволяется многое, за что в другое время… — (при этом она сделала рукой жест, изображая наказание непослушного ребенка), — не прощают!»
