Синклер Льюис - Бэббит; Эроусмит
— Разрешите протереть лосьоном «Эльдорадо», сэр? Чрезвычайно полезно для кожи. Кажется, в прошлый раз я протирал вам волосы именно этим составом?
Хотя этого и не было, но Бэббит согласился:
— Что ж, давайте!
И тут у него екнуло сердце: его маникюрша освободилась. «Пожалуй, надо сделать маникюр!» — прогудел он и с волнением смотрел, как она подходила, черненькая, улыбающаяся, такая маленькая и нежная. Маникюр придется кончать за ее столиком, можно будет поговорить так, чтобы парикмахер не подслушивал. Он ждал, довольный, стараясь не смотреть на нее, пока она подпиливала ему ногти, а мастер брил его и потом натирал его горящие щеки теми диковинными смесями, которые парикмахеры начали изобретать еще с незапамятных времен. Когда парикмахер кончил свое дело и Бэббит пересел за столик девушки, он с восхищением осмотрел мраморную доску с вделанной в нее чашкой для воды и крохотными серебряными кранами и остался очень доволен, что ему доступна такая роскошь. Когда она вынула из чашки его мокрую руку, кожа на ладони стала настолько чувствительной от теплой мыльной воды, что он особенно остро почувствовал прикосновение крепких девичьих пальчиков. Его умиляли ее розовые блестящие ноготки. Вся рука показалась ему прелестней, даже изящней, чем тонкие пальцы миссис Джудик. С каким-то мучительным восторгом переносил он боль от острого ножичка, которым девушка отодвигала кожицу на ногтях. Он старался не смотреть на линию очень юной груди, на тонкие плечи, особенно выделявшиеся под прозрачным розовым шифоном. Вся она казалась ему очаровательной безделушкой, и, когда он заговорил, стараясь произвести на нее впечатление, голос его прозвучал робко, как у провинциального парня на первой вечеринке:
— Что, жарко сегодня работать, а?
— Да, страшно жарко. Вы в последний раз, видно, сами стригли себе ногти?
— М-да, кажется, сам.
— Надо всегда делать маникюр.
— Да, пожалуй, надо… Я…
— Нет ничего приятнее хорошо отделанных ногтей. Я считаю, что по ногтям сразу можно узнать настоящего джентльмена. Вчера тут у нас был один агент по автомашинам, так он говорит, что сразу можно оценить человека по его машине, а я ему прямо сказала: «Глупости, умному человеку стоит только глянуть на ногти, он сразу скажет, джентльмен перед ним или деревенщина».
— Да, пожалуй, это верно. А особенно… я хочу сказать, у такой хорошенькой девчушки всякому захочется почистить когти.
— Что ж, может, я еще молодая, но я стреляный воробей, порядочного человека отличу с первого взгляда — я всех насквозь вижу! Никогда бы не стала так откровенно говорить с человеком, если бы не видела, что он — славный малый.
Она улыбнулась. Ее глаза казались Бэббиту ласковыми, как апрельская капель. Он внушительно и серьезно сказал себе: есть, конечно, грубияны, которые могут подумать, что если девушка служит маникюршей и мало чему училась, так она уже бог знает кто, но он, Бэббит, демократ, он в людях разбирается! Он старался уверить себя, что она славная девушка, хорошая девушка — хорошая, но, слава богу, не ханжа. Он спросил с глубочайшим сочувствием:
— Наверно, вам попадаются страшные нахалы?
— Ох, да еще какие! Слушайте, ей-богу, есть такие франты, которые считают, — раз девушка работает в парикмахерской, значит, им все с рук сойдет. И чего они только не наговорят, кошмар! Но можете мне поверить, я-то знаю, чем отвадить этих котов! Как гляну на него, как спрошу: «Вы что ж, не знаете, с кем разговариваете?» — и он тут же смывается, исчезает, как сон любви молодой. Не хотите ли баночку пасты для ногтей? Придает блеск, безвредна в употреблении, сохраняется очень долго!
— Конечно, отчего не попробовать. Скажите… скажите, я тут бываю с самого открытия и до сих пор… — С деланным удивлением: — До сих пор не знаю, как вас зовут!
— Правда? Вот потеха! А я тоже не знаю, как вас звать!
— Нет, кроме шуток! Как ваше прелестное имя?
— О, не такое уж оно прелестное! Что-то в нем есть жидовское. Но мы-то не жиды. Папаша моего папы был каким-то знатным типом в Польше, а здесь ко мне как-то заходил один джентльмен, он что-то вроде графа…
— Вроде графина, наверно!
— Кто рассказывает — вы или я? Какой умный! Так вот этот клиент сказал, что он знал папиных родичей там, в Польше, и у них был роскошный большой дом. Прямо на берегу озера. — С сомнением: — Может, вы мне не верите?
— Нет. То есть да, конечно, конечно, верю! Что ж тут такого? Я вам вот что скажу, крошка, и не думайте, будто я вас разыгрываю, но, честное слово, каждый раз, как я вас видел, я говорил себе: «В этой девочке течет голубая кровь!»
— Ей-богу, не врете?
— Конечно, не вру! Ну, говорите же — мы ведь с вами друзья, — как ваше прелестное имечко?
— Ида Путяк. Не особенно красиво, верно? Я всегда говорю матери: «Мама, почему вы не назвали меня Долорес или еще как-нибудь пошикарней?»
— А по-моему, расчудесное имя — Ида!
— А я угадала, как вас зовут!
— А может, и не угадали! Конечно, нет! Не такой уж я известный человек…
— Ведь вы — мистер Зондгейм, коммивояжер фирмы «Дивная посуда» — угадала?
— Ну нет! Я — мистер Бэббит, посредник по недвижимому имуществу!
— О, простите, пожалуйста! Да, конечно! И вы живете в Зените?
— Да-с! — коротко отрезал он, как человек, оскорбленный в лучших своих чувствах.
— Ах, да, да! Я читала ваши объявления. Очень красивые!
— М-мм… Н-да… А может быть, вы читали и о моих выступлениях?
— Ну конечно, конечно! Правда, читать мне особенно некогда, но… наверно, вы меня считаете за дурочку!
— Нет, вы — душечка!
— Что вы! Знаете, в нашей работе есть одна хорошая сторона. Встречаешься с ужасно интересными людьми, с настоящими джентльменами, и от разговоров становишься такой развитой, потом прямо с первого взгляда определяешь человека!
— Послушайте, Ида, прошу вас, не считайте меня нахалом… — Ему стало жарко при мысли, как унизительно получить от этой девочки отказ, и как опасно, если она согласится. Он отведет ее пообедать, но что, если его друзья увидят их, осудят… Но он уже не мог удержаться: — Не сочтите меня нахалом, но как было бы чудно, если б мы с вами как-нибудь вечерком вместе пообедали…
— Право, не знаю, можно ли… Один джентльмен меня тоже всегда приглашает. Но как раз сегодня я свободна.
IVА почему, собственно говоря, уверял он себя, почему бы и не пообедать с бедной девушкой, для которой истинное благо — общаться с таким зрелым и образованным человеком, как он. Но чтобы не попасться на глаза тем, кто этого не поймет, он решил свезти ее в ресторан Биддлмейера, на окраине города. В такой тихий жаркий вечер приятно прокатиться, может быть, он пожмет ей ручку — нет, он даже этого не станет делать! Правда, девушка, как видно, покладистая, стоит только взглянуть на ее голые плечики, но пусть его повесят, если он начнет приставать к ней только потому, что она этого ждет.
Но в этот день его машина вдруг испортилась: что-то случилось с зажиганием. А ему до зарезу нужна была машина к вечеру! Со злостью он проверил свечи, долго осматривал распределительный щит. Однако даже от самых свирепых его взглядов упрямая машина не тронулась с места, и ее пришлось со стыдом волочить в гараж. Бэббит снова ожил при мысли о такси. В такси было что-то шикарное и вместе с тем заманчиво грешное.
Но когда они встретились на углу, в двух кварталах от отеля «Торнлей», девушка сказала:
— Ах, такси?.. А я думала, у вас своя машина!
— Ну конечно! Конечно, у меня своя машина. Но сегодня она в ремонте.
— Ага… — протянула она таким тоном, будто не в первый раз слышала эти сказки.
Всю дорогу до ресторана Биддлмейера он пытался завести дружеский разговор, но все попытки как об стену разбивались об ее болтовню. С бесконечным возмущением она рассказывала во всех подробностях, как она осадила этого наглеца, старшего мастера, и как она с ним расправится, если он еще раз осмелится сказать, что она «лучше умеет трепать языком, чем чистить людям копыта».
В ресторане Биддлмейера нельзя было достать ничего спиртного. Метрдотель не желал понять, кто такой Джордж Ф. Бэббит. Они сидели, обливаясь потом, перед огромным блюдом жаркого и разговаривали о бейсболе. Когда он попытался взять Иду за руку, она весело и дружелюбно сказала: «Осторожней! Этот официант подсматривает!» Но когда они вышли, их встретила лукавая летняя ночь, недвижный воздух и молодой месяц, плывущий над неузнаваемо преображенными кленами.
— Поедем куда-нибудь, где можно выпить и потанцевать, — настаивал он.
— С удовольствием, только не сегодня! Обещала маме вернуться пораньше!
— Глупости! Кто же в такую чудную ночь сидит дома!
— Мне и самой хочется, но мама меня заругает!
Его пробирала дрожь. В ней воплотилась для него вся молодость, вся прелесть… Он обнял ее за талию. Она бесстрашно прижалась к его плечу, и он торжествовал. Но она тут же сбежала по ступенькам ресторана, щебеча:
