Чарльз Диккенс - Домби и сын
— Милое дитя, — сказала м-съ Чиккъ, считавшая своей непремѣнной обязанностью давать наставленія, соотвѣтствующія случаю, — когда ты доживешь до моихъ лѣтъ…
— То есть, когда наступитъ полный расцвѣтъ вашей жизни, — замѣтила миссъ Токсъ.
— Тогда ты узнаешь, — продолжала м-съ Чиккъ, ласково пожимая руку пріятельницы въ благодарность за дружеское поясненіе, — узнаешь, моя милая, что всякая печаль безполезна, и что мы обязаны покоряться волѣ Божіей. Погоревала, поплакала, — да и довольно. Пора перестать.
— Постараюсь, тетенька, — отвѣчала Флоренса рыдая.
— Очень рада отъ тебя слышать это, — сказала м-съ Чиккъ. — Милая наша миссъ Токсъ… a никто, конечно, не станетъ сомнѣваться въ ея умѣ, здравомысліи, проницательности…
— Ахъ, милая Луиза, вы скоро сдѣлаете меня гордою, — сказала миссъ Токсъ.
— Несравненная наша миссъ Токсъ объяснитъ тебѣ и подтвердитъ собственнымъ опытомъ, что мы призваны въ сей міръ дѣлать усилія. Въ этомъ наше назначеніе и природа всегда требуетъ отъ насъ усилій. Если бы какой-нибудь ми… ахъ, милая Лукреція, я забыла это слово. Мими…
— Мистицизмъ? — подсказала миссъ Токсъ.
— Фи! какъ это можно! Что за мистицизмъ! Вотъ такъ на языкѣ и вертится, a невспомню. Ми…
— Миротворецъ?
— Ахъ, Лукреція, что это y васъ за мысли? Къ чему намъ миротворецъ? Мы кажется ни съ кѣмъ не ссорились. Мимимизантропъ, — насилу вспомнила! Если бы какой-нибудь мизантропъ предложилъ въ моемъ присутствіи вопросъ: "Для чего мы родимся?" — я бы не задумавшись отвѣчала: — "Для того, чтобы дѣлать усилія".
— Правда, — сказала миссъ Токсъ, пораженная оригинальностью мысли, — совершенная правда!
— Къ несчастью, — продолжала м-съ Чиккъ, — примѣръ y насъ передъ глазами. Мы имѣемъ причины думать, дитя мое, что всѣ эти ужасныя несчастія не обрушились бы на нашу фамилію, если бы во время было сдѣлано потребное усиліе. Никто въ свѣтѣ не разувѣритъ меня, — продолжала д_о_б_р_a_я т_е_т_у_ш_к_а съ рѣшительнымъ видомъ, — что если бы бѣдная Фанни сдѣлала усиліе, котораго отъ нея требовали, нашъ малютка получилъ бы отъ природы крѣпкое тѣлосложеніе.
На минуту м-съ Чиккъ углубилась въ созерцаніе прошедшаго, настоящаго и будущаго, возвела очи свои къ небу, испустила глубокій вздохъ и продожала:
— Поэтому, Флоренса, тебѣ слѣдуетъ теперь вооружиться всею твердостью духа. Докажи намъ, милая, что ты способна къ нѣкоторому усилію. Эгоистическая печаль съ твоей стороны могла бы еще больше разстроить твоего бѣднаго папашу.
— Милая тетенька, — воскликнула Флоренса, съ живостью становясь передъ нею на колѣни, чтобы смотрѣть ей прямо въ лицо, — говорите мнѣ о папенькѣ, сдѣлайте милость говорите, больше и больше, не въ отчаяніи ли онъ?
Это восклицаніе чрезвычайно растрогало миссъ Токсъ. Быть можетъ, показалось ей, что сердце отверженнаго дитяти проникалось трогательнымъ участіемъ къ страдающему отцу или она увидѣла пламенное желаніе обвиться около сердца, переполненнаго нѣжностью къ ея умершему брату, или просто ее поразилъ отчаянный вопль заброшеннаго сиротливаго дѣтища, для котораго теперь весь міръ превращался въ мрачную и безлюдную пустыню, какъ бы то ни было, только миссъ Токсъ, при взглядѣ на дѣвушку, стоящую на колѣняхъ, пришла въ трогательное умиленіе. Забывая величіе м-съ Чиккъ, она погладила Флоренсу по головкѣ и, отворотившись назадъ, испустила обильный потокъ горьчайшихъ слезъ, не дожидаясь на этотъ разъ предварительныхъ наставленій отъ своей премудрой руководительницы.
Что всего удивительнѣе, даже м-съ Чиккъ, дама съ твердымъ и возвышеннымъ характеромъ, потеряла при этомъ присутствіе духа и пребыла безмолвною, взирая на прекрасное юное лицо, исполненное невыразимой нѣжности и состраданія. Вскорѣ, однако-жъ, она совершенно оправилась и, возвышая голосъ, — a извѣстно, что возвысить голосъ и возвратить присутствіе духа одно и то же — продолжала свою рѣчь съ важнымъ достоинствомъ:
— Флоренса, милое дитя мое, твой бѣдный папаша по временамъ бываетъ очень страненъ, и спрашивать меня о немъ почти все равно, что спрашивать о такомъ предметѣ, котораго я, право, не понимаю. Кажется, никто больше меня не имѣетъ надъ нимъ власти, и при всемъ томъ въ послѣднее время онъ очень мало говорилъ со мною. Я видѣла его раза два или три, да и то мелькомъ, все равно, что вовсе не видѣла, потому что его кабинетъ постоянно закрытъ. Я сказала твоему папѣ: — "Павелъ!" — я именно такъ выразилась. — "Павелъ! почему бы тебѣ, мой другь, не принять чего-нибудь возбудительнаго?" A твой папа отвѣчалъ: "Луиза, пожалуйста оставь меня. Мнѣ ничего не нужно. Мнѣ очень хорошо и одному". Если бы завтра, Лукреція, допросили меня передъ судомъ, я бы поклялась, что онъ произнесъ именно эти слова.
Миссъ Токсъ выразила свое удивленіе слѣдующимъ изреченіемъ:
— Вы, милая Луиза, всегда поступаете методически.
— Короче сказать, моя милая, между мной и твоимъ папашей до нынѣшняго дня ничего не произошло, такъ-таки рѣшительно ничего. Когда я напомнила ему, что сэръ Барнетъ и леди Скеттльзъ прислали къ намъ очень пріятное письмо… Ахъ, Боже мой! какъ леди Скеттльзъ любила нашего ангельчика! — куда дѣвался мой платокъ?
Миссъ Токсъ вынула изъ ридикюля и подала карманный платокъ.
— Чрезвычайно пріятное письмо. Они принимаютъ въ насъ самое искреннее участіе и просятъ тебя, Флоренса, къ себѣ. Для тебя нужно теперь развлеченіе, моя милая. Когда я сказала твоему папашѣ, что я и миссъ Токсъ собираемся домой, онъ только махнулъ рукой; a потомъ, на мой вопросъ: не будетъ ли съ его стороны препятствій къ твоему выѣзду? онъ отвѣчалъ: "Нѣтъ, Луиза, дѣлай, что хочешь".
Флоренса подняла на нее заплаканные глаза.
— Впрочемъ, ты можешь, если угодно, и не ѣхать къ Скеттльзамъ. Оставайся, пожалуй, дома или поѣзжай со мной.
— Я хотѣла бы, тетенька, остаться дома.
— Какъ тебѣ угодно. Я, впрочемъ, заранѣе знала, что ты сдѣлаешь странный выборъ. Ты всегда была очень странна, даже дика, смѣю сказать. Всякая другая на твоемъ мѣстѣ послѣ того, что случилось — милая Лукреція я опять затеряла платокъ — поставила бы за особенную честь воспользоваться такимъ пріятнымъ приглашеніемъ.
— Я бы не хотѣла думать, — отвѣчала Флоренса, — что мнѣ надобно чуждаться нашего дома. Не хо тѣла бы, милая тетенька, воображать, что его… его верхнія комнаты должны теперь оставаться пустыми и печальными. Позвольте мнѣ никуда не выѣзжать. О, братецъ, милый братецъ!
Это было естественное непобѣдимое волненіе, и оно пробивалось даже между пальцами, которыми бѣдная сиротка закрывала свое лицо.
— Что-жъ такое, дитя мое? — сказала м-съ Чиккъ послѣ короткой паузы. — Я ни въ какомъ случаѣ не намѣрена тебѣ дѣлать непріятностей: ты сама это знаешь. Хочешь остаться дома, — и оставайся съ Богомъ. Можешь дѣлать, что тебѣ угодно. Никто не принуждаетъ тебя, Флоренса, да никто и не захочетъ принуждать: кому какое дѣло?
Флоренса печально кивнула головой.
— Я принялась было совѣтовать твоему бѣдному папа, — продолжала м-съ Чиккъ, — развлечь себя прогулкой и перемѣною мѣстности, a онъ отвѣчалъ, что въ непродолжительномъ времени намѣренъ сдѣлать загородное путешествіе. Надѣюсь, онъ скоро отправится, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Быть можетъ, вечеръ или два онъ займется еще бумагами и другими дѣлами, соединенными — ахъ, Боже мой! куда это все дѣвается мой платокъ? Лукреція, подайте пожалуйста свой. — Отецъ твой, дитя мое, Домби, — краса и честь фамиліи. За него бояться нечего. Онъ сдѣлаетъ усиліе, — заключила м-съ Чиккъ, осушая съ большимъ стараніемъ заплаканные глаза противоположными углами платка своей пріятельницы.
— A мнѣ, тетенька, — робко спросила Флоренса, — ничего нельзя для него…
— Какая ты странная, душа моя! — поспѣшно перебила м-съ Чиккъ. — Что это ты забрала себѣ въ голову? Если твой папа мнѣ, — слышишь ли? — мнѣ сказалъ: "Луиза, оставь меня одного; мнѣ ничего не нужноі" — что послѣ этого, думаешь ты, сказалъ бы онъ тебѣ? Ты не должна ему показываться и на глаза, дитя мое. И не мечтай объ этомъ.
— Тетенька, — сказала Флоренса, — позвольте проститься съ вами: я пойду спать.
М-съ Чиккъ одобрила это намѣреніе и поцѣловала племянницу. Но миссъ Токсъ, подъ маловажнымъ предлогомъ поискать наверху затерянный платокъ, отправилась вслѣдъ за Флоренсой и старалась ее утѣшить, къ великому неудовольствію Сусанны Нипперъ, для которой миссъ Токсъ была хуже всякаго крокодила. Впрочемъ, на этотъ разъ ея участіе, кажется, было искреннее: какихъ выгодъ могла она ожидать отъ состраданія къ отверженному ребенку?
И неужели, кромѣ Сусанны Нипперъ, некому было облегчить тоску растерзаннаго сердца? кромѣ Выжиги никто не простиралъ къ ней объятій? никто не обращалъ къ ней своего лица? никто не говорилъ ей утѣшительнаго слова? никто, никто, никто! Флоренса была одна въ пустынномъ мірѣ, и ни одно сердце не раздѣляло ея страданій. Безъ брата и безъ матери, круглая сирота была теперь, въ полномъ смыслѣ, брошена на произволъ судьбы, и только одна Сусанна сочувствовала ея горю. О, какъ она нуждалась въ этомъ сочувствіи!
