Александр Минчин - Факультет патологии
– Выпьем, ладно, за твой палец, – говорю я, и мне неудобно, что он рассказал ей все это и в та– ком виде. Все было гораздо проще, хотя и быстро. Но это же Торнике и он, кажется, любит меня.
– Не за мой палец, а за твой! Зураб, – щелкает он. Тот возникает из ниоткуда. – Ты видишь этот палец?
– Да, Торнике Мамедович, – кивает тот.
– Он тебе нравится?
– Хороший палец. Он у вас лучший среди десяти.
– Так это не мой палец, а его, он ему принадлежит.
– Тогда он еще прекрасней, раз дорогому гостю принадлежит.
– Поэтому выпьем за Сашью, моего дорогого друга и спасителя, за его дорогое и дрожайшее здоровье!
Мы пьем и смеемся.
– Наташья, а теперь скажите, зачем я купил этот «мерседес», я на него с тех пор глядеть и ездить не могу?!
Она кивает, улыбаясь.
– Прекрасная вы женщина, и зачем я женат. Мы смеемся. И пьем.
– Торнике, а как Нана?
– Она приедет к трем, попозже, меня забирать. К ней младший брат приехал, она его катает.
И он опять уходит, его зовут.
– Ты хороший, – говорит она, – я тебя еще раз поцелую, можно? – И мы целуемся.
А стол заставляется уже горячим, открывается новое вино, Зураб плывет и летает, а не служит.
Я с ужасом думаю, как я буду расплачиваться (прямо хоть вином ей подаренным торгуй назад, у, мешки денежные!), и надеюсь только на то, что Торнике поверит моим долговым обязательствам, и завтра, в Москве, я ему верну.
А ее, кажется, ничего вокруг не интересует, она только смотрит на меня. Я смотрю на нее, и глаза наши впиваются друг в друга.
В ресторане веселье идет полным ходом, звучит – играет гитарная музыка, ревут усилители, колонки, кто-то пляшет, кто-то полураздевается, это, наверно, из центровых девочек (взятых сюда богачами).
Торнике никак не может вырваться и вернуться к нам.
Появляется Нана и сразу узнает меня.
– Ой, Сашенька, здравствуй! Как ты сюда попал, кого угодно ожидала увидеть, только не тебя. Я рада!
– Познакомьтесь, – я встаю. – Наташа, Нана.
– Очень приятно.
– Почему ж ты мне не сказал, я бы раньше приехала. – Я целую ей руку и пододвигаю стул. Она садится.
– Ничего, если в бокал мужа? – Мне не хочется звать Зураба.
– Конечно, Сашенька, о чем ты спрашиваешь.
Где он, кстати? – Но Торнике уже рядом, Зураб сообщил.
– Я всегда рядом, дарагая, и слежу за тобой пристально.
Мы улыбаемся. Зураб уже несет бокал, приборы, второй официант ставит стул. Наливают еще вина.
– Торнике, чем от тебя пахнет?
Он не успевает ответить, его опять отзывают на кухню. Он уходит своей красивой походкой уставшего грузина.
– Вот так всегда, наберется по столам, никому отказать не может, гостеприимство, долг, друзья, а наутро я с ним мучаюсь, когда он умирает от мигрени, которой головная боль называется.
– У вас очень приятный муж, – говорит Наташа.
И это первый мужчина, которого, я слышу, она хвалит.
– Да, он неплохой, Торнике, только я очень переживаю за него с этим рестораном. Это ж все очень… вы понимаете меня.
Наташа кивает ей. В Москве это и, правда, феноменально, что он делает.
– Я уже забыла, когда жила спокойно и спала нормально.
Наташа смотрит на нее и быстро закуривает, сочувственно кивая.
Нана – очень изящная уверенная грузинка с большими, как два миндаля, глазами.
– Ой, вы счастливая, можете курить.
– Пожалуйста, – говорит Наташа.
– Что вы, он меня съест сразу, не разрешает курить ни за что. Убить готов, если я заикаюсь только. Саша вам разрешает, да?
Она смотрит на меня, мне, конечно, приятно такое построение фразы.
– У-у, не то, чтобы да, но что поделаешь, она взрослая девочка уже. – Она моментально тушит сигарету, без звука.
Мы смеемся.
– Вот видите, все они одинаковые, – говорит Нана. – Ну, Сашенька, как твои дела, чем ты занимаешься? – И мы разговариваем, она очень умная женщина, Нана, природно, от земли, и мне приятно с ней разговаривать.
Возникает Торнике и садится. Мы пьем долго.
Наташу опять начинают приглашать танцевать, но Торнике, сидя рядом, отвечает, что сегодня это его девушка и она ни с кем никуда не идет.
Я ему благодарен, я бы не пережил этого: если бы кто-то брался за ее тело, фигуру, платье. Да еще здесь…
– Торнике, тебе пора. Я за тобой приехала.
– О чем ты говоришь?
– Не забывай, что у тебя есть дети. – У них прелестные дочки, две.
– Вот на этом, Наташья, она всегда ловит меня. Я же на работе.
– Они и без тебя догуляют, с ними все нормально. И Наташа, по-моему, утомленно выглядит.
– Да, я чуть-чуть устала.
– Тогда, конечно. Но подождите, женщины, о чем вы говорите, дайте моему самому дарагому гостю слово сказать – мужчине.
– Да, Торнике, я тоже устал, и потом – для меня желание женщины – закон.
– Для меня – тоже! – говорит он.
– Ой ли! – смеется Нана.
– Как нет. Пожелала, Торнике, едем – Торнике едет, пожелала, Торнике, девочку – Торнике девочку, пожелала вторую – Торнике вторую. Кто тебе еще такое сделает!
Мы все смеемся.
– Ты бесподобный муж, – говорит Нана. – Я пойду в кабинет, соберу твои рубашки.
Она никогда ничего не ест и почти не пьет, такая худая. Нана уходит. Торнике опять зовут к эстраде.
Я зову Зураба, он почтительно наклоняется.
– Зураб, счет, пожалуйста.
– О чем ты говоришь, дорогой, все уже заплачено.
– Нет, нет, нет, не надо, я жду.
– Не обижай, дорогой, даже не спрашивай меня об этом, – и он исчезает. Торнике дает ему какую-то команду, и он уносится из зала.
– Ты очень устала?
– Нет, не очень. Но я хочу быть с тобой, уже скоро ночь кончается…
Возвращается Торнике сам.
– Торнике, дай мне счет, пожалуйста, только, если можно, я рассчитаюсь с тобой завтра, – говорю негромко я.
Она делает вид, что не слышит. Моя умница.
– О чем ты говоришь, дарагой, тебе не стыдно. Как по лицу ударил. А за что! Ты посмотри на них. – Я смотрю, как ползала смотрят на нас: мы поднимаемся. – Каждый почел бы за счастье рассчитаться за твой стол. Все давно уже уплачено. И не говори даже! Я что, в своем доме деньги буду брать с тебя, ненормальный, что ли, я! Пойдемте, Наташа, – говорит Торнике. Зураб уже отодвигает стул и подает ей сумку, появляясь.
Я поднимаюсь и чувствую, что стою на ногах некрепко, и в голове у меня относительно. Горящие глаза провожают ее, готовые растерзать меня, многие приподнимаются, и, если б не Торнике, я думаю, мы бы живые отсюда не выбрались. По крайней мере, я. С ней бы другое сделали.
Я задерживаюсь чуть дольше у стола. Зураб помогает мне развернуться.
– Кто, Зураб? – спрашиваю я.
– Даже не упоминай, дорогой, мне страшно становится, ты хочешь, чтобы я работу потерял! Торнике Мамедович сказал, что все заплачено, значит, все заплачено и больше ни слова.
Я достаю десятку и засовываю ему в нагрудный карман, говорю спасибо.
– Даже не думай, Саша, обижаешь совсем. Все уже сделано, ни копейки не надо.
– Зураб…
– Никаких Зурабов, – и он возвращает мне быстро и осторожно бумажку обратно.
– Ну, спасибо большое, очень, я благодарен. И тут я раскрываю объятия, и мы обнимаемся, по-кавказски, и я целую его щеку. Он мне нравится. А жизнь так проста: в ней все надо делить на нравится и не нравится… (Подумайте…) Он поворачивает меня и ведет к выходу, показывая.
Бумажку я все-таки успеваю бросить на стол, возле плитки начатого шоколада.
В кабинете Торнике уже стоят три корзины из прутьев, нагруженные бутылками вина.
Три официанта начинают носить это из комнаты.
– Что это, Торнике?
– Как что, вино для Наташьи, шампанское для тебя.
– Ты с ума сошел, куда я это все дену?
– Но не себе же я это буду оставлять! К тому же жажда меня сейчас не мучает, это в юные годы было. Теперь старые годы и Нана…
Он осторожно оглянулся, она лишь улыбается. У меня уже нет сил сопротивляться.
– Зураб, быстрей, тебя ждем только, – говорит он, и я не понимаю о чем. Мы начинаем выходить к машине, вот и серебристый «мерседес» Торнике, с которого началось наше знакомство. Нана садится за руль, она хорошо ездит, не так, как Торнике. Официант захлопывает багажник и отдает ключи Нане.
– Я поведу, – говорит Торнике.
– Успокойся, – говорит Нана, – у тебя двое детей.
– Вот так всегда, Наташья, на этом она меня ловит. А что с ними будет, рожать их снова не надо.
– Я не хочу, чтобы они сиротами остались, – улыбается Нана.
– Я хорошо езжу! – подтягивается гордо он.
– Очень, все время едешь на встречные ряды движения. И не понимаешь, для чего разделительная полоса существует. Считая, что встречные полосы – это и есть разделительная.
– Это бывает, – соглашается он.
У меня уже нет сил смеяться. Я, кажется, пьяный и держусь за бок машины, «мерседес» называется.
– Ты где хочешь сесть, Сашья? Дорогому гостю – почетное место.
Я пропускаю Наташу, мы садимся сзади. И в этот момент в дверях появляется запыхавшийся Зураб, неся в руке большой пакет белой вощеной бумаги.
