Франц Кафка - Замок
— Так вы правда не зайдете, господин землемер? — снова спросил Иеремия, но Фрида, не оглянувшись на К., уже решительно уводила его в комнату. Там, внизу, видна была маленькая дверца, еще ниже, чем двери здесь, в коридоре, так что не только Иеремии, но и Фриде при входе пришлось нагнуться, хотя внутри, похоже, было светло и тепло, какое-то время оттуда еще доносился шепот, вероятно, это Фрида ласково уговаривала Иеремию лечь в постель, потом дверцу прикрыли.
23
Лишь теперь К. заметил, как тихо стало в коридоре, не только здесь, в той его части, где он с Фридой беседовал и где, похоже, находились хозяйственные службы, но и по всей протяженности, где прежде в комнатах царило такое оживление. Выходит, господа наконец-то изволили уснуть. Сам К. тоже очень устал, может, только из-за усталости и Иеремии не сумел надлежащий отпор дать. Может, умнее было как раз на Иеремию равняться, который свою простуду донельзя преувеличивал, — хотя жалкий вид у него вовсе не от простуды, а от рождения, такой вид никаким чаем, никаким отваром не поправишь, — вот и надо было на Иеремию равняться, свою и впрямь нечеловеческую усталость не скрывать, а наоборот, напоказ выставить, прямо здесь, в коридоре, на пол осесть, что само по себе было бы благом, даже вздремнуть слегка, — глядишь, и за ним бы тогда чуток поухаживали. Впрочем, сомнительно, чтобы у него это так удачно вышло, как у Иеремии, который в борьбе за жалость и сострадание наверняка и, должно быть, по праву взял бы верх — как, впрочем, и во всякой другой борьбе, пожалуй. К. до того устал, что подумывал, не зайти ли наудачу в одну из комнат, среди которых наверняка иные пустуют, и не выспаться ли там всласть на пухлой гостиничной кровати. Этим, подумалось ему, он вознаградил бы себя за многое. Вон и питье на сладкий сон приготовлено. На подносе, который Фрида оставила на полу, стоял графинчик с ромом. Не убоявшись трудностей обратного пути, К. взял да и осушил посудину.
Теперь, по крайней мере, он ощутил в себе достаточно сил, чтобы предстать перед Эрлангером. Он поискал глазами комнату Эрлангера, но, поскольку ни слуги, ни Герштекера не было видно, а все двери походили одна на другую, как близнецы, поиски успехом не увенчались. Однако ему казалось, он запомнил, в каком примерно месте коридора находится нужная дверь, и решил, что ее-то и откроет. Особыми опасностями такая попытка все равно не грозит: если это и вправду комната Эрлангера, тот его, надо надеяться, примет, если же чья-то другая, наверно, не будет большой беды просто извиниться и выйти, если же постоялец спит, что, кстати, наиболее вероятно, то он и вовсе не заметит визита. Хуже всего, если комната пустой окажется, вот тогда К. вряд ли устоит перед соблазном завалиться в кровать и уснуть как убитый. Он еще раз оглянулся в обе стороны коридора, не идет ли кто, у кого можно справиться, дабы уберечь себя от ненужного риска, но в длинном коридоре было тихо и пусто. Тогда К. припал к двери и прислушался, но и оттуда не доносилось ни звука. Он постучал — тихо-тихо, чтобы не разбудить спящего, а когда и на стук никто не отозвался, бесшумно, с предельной осторожностью отворил дверь. Вот тут-то его и встретил легкий вскрик.{25} Комната оказалась маленькая и больше чем наполовину была занята широченной кроватью, на ночном столике горела электрическая лампа, рядом с ней стоял саквояж. В кровати, глубоко зарывшись под одеялом, кто-то беспокойно заерзал, потом, слегка приподняв одеяло, прошептал в щелку:
— Кто здесь?
Теперь К. не мог уже так просто уйти, он с досадой взирал на пышную, но, к сожалению, отнюдь не пустую постель, потом вспомнил, что его все-таки кое о чем спросили, и назвался. Ответ его как будто возымел благотворное действие, человек в кровати сдвинул одеяло с лица, но только слегка, явно с опаской, готовый в любую секунду снова укрыться с головой, если в комнате что-то окажется не так. И только потом, отбросив сомнения и одеяло, наконец сел. Это был точно не Эрлангер. На К. смотрел низенький, благообразного вида господин, в чьем лице запечатлелось странное противоречие между младенческой припухлостью щек, детской жизнерадостностью глаз — и высоким челом, острым носом, узким, словно вовсе без губ, ртом, почти отсутствующим подбородком: в этих чертах ничего детского не было, напротив, они выдавали неусыпную работу напряженной и надменной мысли. Но, надо полагать, как раз довольство этой надменностью и помогало господину в прочих частях лица сохранять остатки здоровой ребячливости.
— Вы Фридриха знаете? — с живостью спросил господин.
К. покачал головой.
— Зато он вас знает, — заверил господин с улыбкой. К. кивнул, в людях, которые его знают, здесь вообще нет недостатка, в том-то и есть главная помеха у него на пути.
— А я его секретарь, — сообщил господин. — Бюргель моя фамилия.{26}
— Извините, — сказал К., нащупывая за спиной дверную ручку, — я, к сожалению, просто ошибся дверью. Дело в том, что я к секретарю Эрлангеру вызван.
— Какая жалость! — воскликнул Бюргель. — Не то, что вы к кому-то другому вызваны, а что дверь перепутали. Меня, видите ли, если разбудить, так я точно больше не засну. Впрочем, вас это не должно особенно огорчать, это уж моя личная беда. Почему, кстати, здесь двери не запираются, а? То-то и оно, причина есть. Потому что живем по старой поговорке: «Двери секретарей всегда открыты». Впрочем, толковать ее настолько буквально все же не следует.
Бюргель смотрел на К. весело и вопросительно, в противовес собственным сетованиям вид он имел вполне свежий и отдохнувший, а такой усталости, как К. сейчас, он, наверно, в жизни не испытывал.
— Ну куда вы сейчас пойдете? — спросил Бюргель. — Уже четыре. Всякого, к кому бы вы ни направились, вы неминуемо разбудите, но отнюдь не всякий столь привычен к помехам, как я, не всякий такое вторжение безропотно стерпит, секретари, знаете ли, народ нервный. Побудьте немного тут. Около пяти здесь начинают вставать, вот тогда и вы с вашим визитом куда более кстати придетесь. Оставьте-ка лучше в покое дверную ручку и садитесь куда-нибудь, у меня, правда, тесновато, лучше всего, думаю, вам на край кровати присесть. Удивлены, что у меня ни стола, ни стула? Что ж, у меня был выбор: либо номер с полной обстановкой и узкой гостиничной кроватью, либо вот эта большая кровать, но зато больше ничего, кроме умывальника. Я выбрал большую кровать, как-никак в спальне кровать самая главная вещь. Ах, вот бы на ней настоящему лежебоке поваляться да выспаться, для того, у кого сон крепкий, такая кровать просто клад. Но и для меня, хоть я и при крайней усталости все равно заснуть не могу, эта кровать сущая отрада, я тут большую часть дня провожу — и корреспонденцию веду, и прием посетителей. И очень складно получается. Посетителям, правда, сидеть негде, но они легко с этим мирятся, ведь для них самих куда приятнее, хоть и стоя, иметь дело с благодушно настроенным протоколистом, нежели, пусть даже расположившись с удобствами в кресле, выслушивать, как на тебя орут. Вообще-то я могу предложить посетителю присесть вот сюда, на краешек постели, но только не по службе, а лишь во время ночных бесед. Однако что это вы, господин землемер, совсем притихли?
— Я устал очень, — отозвался К., который в ответ на приглашение сесть немедленно, почти до неприличия бесцеремонно, плюхнулся на кровать и даже к спинке привалился.
— Разумеется, — подхватил Бюргель со смешком, — тут все устают. Вот я, к примеру, вчера, да и сегодня уже, нешуточную работу проделал. Однако чтобы я сейчас заснул — такое совершенно исключено, и тем не менее, если такое чудо из чудес все-таки случится и я, пока вы здесь, вдруг задремлю, прошу вас, сидите тихо и дверь не открывайте. Но не тревожьтесь, я наверняка не засну, в лучшем случае разве на пару минут, не больше. Со мной, видите ли, такая история: легче всего я — вероятно, потому, что привык без конца посетителей принимать, — как раз не один засыпаю, а в чьем-либо присутствии.
— Да спите, пожалуйста, господин секретарь, — обрадовался К. — Тогда и я, с вашего разрешения, сосну немного.
— Э-э нет, — снова усмехнулся Бюргель, — чтобы заснуть, мне, увы, одного приглашения недостаточно, разве во время разговора вдруг выпадет случай, разговор-то скорей всего меня усыпляет. Да, нервы при нашем деле ох как страдают. Я, к примеру, связной секретарь. Вы не знаете, что это такое? Так вот, я осуществляю самую прочную и надежную связь, — тут он от радости невольно потер руки, — между Фридрихом и деревней. Я обеспечиваю координацию между замковыми секретарями и секретарями в деревне, по большей части я и сам в деревне нахожусь, но не постоянно, в любую секунду я должен быть готов к вызову в Замок, — видите, саквояж стоит? Жизнь, что и говорить, беспокойная, не всякий выдержит. С другой стороны, и то верно, что мне без подобного рода работы уже не обойтись, всякая другая показалась бы мне пресной. А как с вашим землемерным делом?
