Берта Зуттнер - Долой оружие!

— О, доктор, — перебила г-жа Симон, — взгляните туда: зарево на горизонте… вероятно опять горит деревня!

Я открыла глаза и смотрела на кровавый отблеск на небе.

— Нет, — сказал наш спутник, — это восходящий месяц.

Я старалась принять более удобное положение и немного выпрямилась. С этой минуты я старалась не закрывать глаз; это полусонное состояние, — когда сознаешь, что не спишь, и воображение рисует перед тобою ужасные картины, было чересчур мучительно… уж лучше принять участие в разговоре, чтобы вырваться из заколдованного круга тяжелых мыслей.

Однако доктор и г-жа Симон молчали, обернувшись в ту сторону, где всходил месяц. Немного погодя, мои веки опять невольно опустились. На этот раз это был настоящий сон; в то короткое мгновение, когда я чувствовала, что засыпаю, что окружающий мир перестал для меня существовать, я испытала такое блаженство небытия, что если б меня охватывал даже настоящий могильный сон, я охотно отдалась бы ему. Не знаю, сколько времени я провела в этом отрицательно блаженном, бессознательном состоянии, но вдруг проснулась. Меня разбудил не шум, не толчок, а невыносимое зловоние зараженного воздуха.

— Что это такое? — спросили мы почти все разом. Наша телега завернула за угол, и тут мы поняли, в чем было дело. Ярко освещенная луною, поднималась белая стена, вероятно, ограда кладбища; во всяком случае, она служила прикрытием для сражающихся, потому что у ее подножия валялись груды мертвых тел… запах гниения, поднимавшийся от них, пробудил меня от сна. Проезжая мимо, мы спугнули громадную стаю воронов; черные птицы с карканьем поднялись на воздух, полетали немного, выделяясь черной сетью на светлом фоне неба, и опять опустились наземь продолжать лакомый пир…

— Фридрих, мой Фридрих!

— Успокойтесь, баронесса Марта, — успокаивал меня доктор Брессер, — ваш муж не мог быть здесь.

Солдат, сидевший за кучера, погнал лошадей, чтоб поскорее миновать область зловонных испарений; телега застучала и заковыляла, точно мы спасались от погони. Мне вообразилось, что мы переезжаем по трупу, и меня затрясло от ужаса. Обеими руками ухватилась я за руку Брессера, но все-таки повернула голову назад, чтобы еще раз взглянуть на ту стену, и вдруг… — был ли это обманчивый свет месяца, или движение птиц, возвратившихся на свою добычу? — но мне померещилось, будто бы вся толпа мертвецов зашевелилась, что они протягивают к нам руки, как будто собираются бежать за нами вдогонку.

Я хотела вскрикнуть, но ни один звук не выходил из моего спазматически сжатого горла.

XII

Телега опять повернула за угол.

— Вот мы и приехали в Гороневос, — сказал доктор, приказывая кучеру остановиться.

— Куда мы денем эту даму? — сказала г-жа Симон, — она скорее будет нам помехой, чем помощницей.

Но я поспешила заявить, собрав все свои силы:

— Нет, нет! теперь мне лучше… я стану помогать вам, как умею.

Мы находились в центре местечка, перед воротами замка.

— Прежде надо посмотреть, что можно сделать, — сказал доктор. — Замок, покинутый своими владельцами, вероятно, переполнен ранеными от погреба до чердака.

Мы слезли со своих роспусков. Я едва держалась на ногах, но напрягала последние силы, чтобы не дать этого заметить.

— Вперед! — скомандовала г-жа Симон, — взяли ли мы весь свой багаж? Я привезла с собою кое-что для подкрепления больных.

— И в моем чемодане есть подкрепляющая средства и перевязочный материал, — сказала я.

— А у меня в саквояже инструменты и лекарства, — прибавил Брессер; потом он отдал приказание сопровождавшим нас солдатам: двое из них должны были оставаться при лошадях, а остальные следовать за нами.

Мы вошли под ворота замка. Глухие, жалобные стоны со всех сторон… вокруг нас темнота.

— Огня, прежде всего зажгите огня, — крикнула г-жа Симон. К несчастью, мы набрали с собой всякой всячины: шоколада, мясного экстракта, сигар, полотняных бинтов, но о свече никто и не подумал. Никакой возможности рассеять мрак, окружавший нас и раненых! В кармане у доктора нашлась коробочка спичек, и это помогло нам на несколько секунд осмотреться вокруг, среди ужасов в этом приюте страдания. Нога скользнула по полу, липкому от крови, когда мы хотели двинуться дальше. Что делать? К сотне людей, доведенных до отчаяния, которые стонали и тяжко вздыхали, присоединилось еще трое, страдавших едва ли меньше. Что же, наконец, предпринять?

— Пойду, обыщу дом священника, — сказала г-жа Симон, — а не то и на деревне найдется, пожалуй, кто-нибудь из добрых людей. Пойдемте, доктор, посветите мне вашими спичками до выхода, а вы, г-жа Марта, побудьте здесь.

Здесь, одна, в темноте, среди этих стонущих, плачущих людей и удушливой вони! Вот положение! Меня пробирала дрожь до мозга костей, но я не хотела противоречить и отвечала:

— Хорошо, я останусь и подожду, пока вы придете со свечей.

— Нет, — воскликнул Брессер, схватив меня под руку, — идемте вместе, вам нельзя оставаться в этом чистилище, где, может быть, есть горячечные больные, наклонные к припадкам бешенства.

Я была очень благодарна другу за такую заботливость и крепко ухватилась за его руку; если б меня оставили тут одну, может быть, мой рассудок не выдержал бы этой пытки: ведь я была малодушным, беспомощным существом, непривычным к страданиям и ужасам, среди которых очутилась по доброй воле… Зачем я не осталась дома! Ну, а что, если я найду Фридриха? Кто знает: пожалуй, он лежит в этом замке, который мы покидаем? И я несколько раз назвала его по имени, но не дождалась ответа, которого желала и боялась: — «я здесь, Марта!» Никто не откликнулся на мой зов. Мы снова вышли на улицу: телега стояла на прежнем месте. Доктор Брессер заставил меня сесть в нее.

— Мы с г-жей Симон сходим в деревню, — сказал он, — а вы оставайтесь здесь.

Я охотно повиновалась, потому что едва стояла на ногах. Доктор подсадил меня, устроил сиденье из соломы. Двое солдат остались у телеги, остальных взяла с собою г-жа Симон.

Через полчаса вся компания вернулась обратно и притом с пустыми руками. Дом священника разорен, как и все прочее, и совершенно пуст; вся деревня обращена в развалины; свечи нигде не нашлось, и нам ничего не оставалось более, как ожидать наступления утра. Сколько несчастных, обрадованных нашим приходом и нуждавшихся в немедленной помощи, перемрет, пожалуй, в эту ночь! И как мучительно тянулись эти страшные часы! Хотя до солнечного восхода оставалось недолго, но каким бесконечным казалось это время, отмечавшееся не ударами часового маятника, а бессильными криками страдальцев, моливших о помощи. Наконец забрезжило утро; теперь можно было приступить к работе. Г-жа Симон и доктор Брессер опять пошли в деревню поискать спрятавшихся жителей; их поиски увенчались успехом. Из под развалин выползло двое-трое крестьян, которые сначала смотрели на незнакомых людей исподлобья, с явным недоверием. Но когда доктор Брессер заговорил с ними на родном языке и они услыхали кроткий голос г-жи Симон, то понемногу согласились оказать им содействие. Прежде всего, нужно было уговорить других спрятавшихся жителей выйти из их убежищ и приняться за работу: похоронить мертвецов, валявшихся на каждом шагу, очистить колодцы, чтобы из них можно было черпать воду для живых, собрать разбросанные но дорогам походные котелки, опорожнить ранцы убитых, чтоб воспользоваться находившимся в них бельем для раненых. Тут как раз явился прусский штаб-доктор с людьми и медицинскими средствами, так что можно было с некоторыми шансами на успех приступить к поданию помощи. Наконец, и для меня настала минута, когда мне, может быть, удастся найти того, чей таинственный призыв заставил меня предпринять это несчастное путешествие. Уж одна мысль о свидании с ним отчасти воскресила во мне жизненную энергию.

Г-жа Симон, в сопровождении прусского штабного врача, первым делом отправилась в замок, где лежало больше всего раненых; доктор Брессер взялся обыскать другие места в деревне. Я предпочла присоединиться к нему, так как он уже успел наскоро обойти замок и убедился, что Фридриха там не было. Едва мы сделали несколько шагов, как услыхали громкие жалобные крики; они выходили из отворенных дверей маленькой деревенской церкви. Мы вошли туда. Более ста человек, тяжело раненых и искалеченных, лежало на жестком каменном полу. С лихорадочно горевшими, блуждающими глазами валялись они тут как попало, стонали и кричали, прося воды. Еще на пороге я почувствовала себя дурно, но однако пошла по рядам больных, отыскивая Фридриха… Его там не было.

Брессер со своими людьми принялся ухаживать за несчастными; я облокотилась на боковой алтарь и, дрожа от страха, оглядывалась кругом.

Какое ужасное зрелище в храме Бога вечной любви, где иконы и статуи святых чудотворцев смотрели из своих ниш и со стен, набожно сложив руки и подняв к верху головы в золотом сиянии!