Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл
Молли взяла книгу и читала мачехе — предпочтя это более тяжелой обязанности вести бесконечно журчащую беседу, — пока та не заснула.
Тогда она спустилась вниз и вошла в столовую, где камин догорел по умышленному недосмотру прислуги, выразившей таким образом свое неудовольствие тем, что новая хозяйка не спустилась к чаю. Молли, однако, удалось заново разжечь его до возвращения отца и собрать и сервировать для него привлекательный обед. Потом она снова устроилась на коврике перед камином, глядя на огонь в полусонном раздумье, скорее печальном, — по крайней мере, из глаз незаметно для нее скатывались слезы. Но, услышав отцовские шаги, она мигом вскочила и приняла оживленный вид.
— Как мистер Крейвен Смит? — спросила она.
— Умер. Он едва узнал меня. Он был одним из моих первых пациентов, когда я приехал в Холлингфорд.
Мистер Гибсон сел в приготовленное для него кресло и протянул руки к огню. Казалось, погрузившись в свои воспоминания, он не испытывает нужды ни в еде, ни в разговоре. Потом, стряхнув с себя печаль, он оглядел комнату и, оживляясь, спросил:
— А где твоя новая мама?
— Она устала и рано легла спать. Папа, мне обязательно называть ее мамой?
— Я бы этого хотел, — ответил он, слегка сдвигая брови.
Молли промолчала. Она подвинула к нему чашку чая, он размешал, отпил, потом вернулся к разговору:
— Почему тебе не называть ее мамой? Я уверен, она намеревается исполнять по отношению к тебе все материнские обязанности. Все мы порой совершаем ошибки, и ее привычки не могут сразу стать иными, такими же, как у нас, но, по крайней мере, начнем с установления семейной связи.
«А что бы счел правильным Роджер?» — пришло в голову Молли. Она всегда говорила о новой жене своего отца как о «миссис Гибсон» и как-то раз объявила в доме сестер Браунинг, что никогда не назовет ее «мама». Она не ощутила никакой близости со своей новой родственницей за время их общения в этот вечер. Она молчала, хотя знала, что отец ждет ее ответа. Наконец, ничего не дождавшись, он обратился к другим темам: рассказывал об их путешествии, расспрашивал ее о семействе Хэмли, о сестрах Браунинг, о леди Харриет и о дне, который они провели вместе в доме в Эшкомбе. Но в его манере была некоторая жесткость и скованность, в ее — подавленность и рассеянность. Внезапно она сказала:
— Папа, я буду звать ее мамой!
Он взял ее руку и крепко сжал, но несколько мгновений ничего не говорил. Потом он произнес:
— Ты не пожалеешь об этом, Молли, когда настанет твой час, как сегодня — для бедного Крейвена Смита.
Первое время бурчание и ворчание двух старших служанок предназначалось только для ушей Молли, потом оно было доведено до сведения ее отца, который, к огорчению Молли, разобрался с ними решительно и безотлагательно:
— Так вам не нравится, что миссис Гибсон так часто звонит в колокольчик? Боюсь, что вы были слишком избалованы, но если вы не согласны с пожеланиями моей жены, то лекарство, как вы знаете, в ваших руках.
Какая прислуга после таких слов устоит перед искушением тут же потребовать расчета? Бетти сказала Молли, что собирается уходить, таким безразличным тоном, какой только в силах была принять по отношению к девушке, при которой состояла и которую растила последние шестнадцать лет. Молли по сию пору воспринимала свою прежнюю няньку как незаменимую принадлежность дома, и ей было едва ли не легче вообразить, что отец предложит разорвать отношения с ней самой. И вот Бетти хладнокровно рассуждает о том, где будет ее новое место, в городе или в деревне. Но в значительной степени эта твердость была притворной. Недели через две Бетти уже проливала потоки слез при мысли о расставании со своей питомицей и была готова остаться и отвечать на звонки всех колокольчиков в доме каждую четверть часа. Даже мужское сердце мистера Гибсона тронуло горе старой служанки, которое делалось очевидным для него всякий раз, как, сталкиваясь с ней, он слышал ее надломленный голос и видел опухшие от слез глаза.
Как-то раз он сказал Молли:
— Я бы хотел, чтобы ты спросила свою маму, нельзя ли Бетти остаться, если она должным образом извинится и все такое прочее.
— Я думаю, это будет совершенно бесполезно, — печально сказала Молли. — Я знаю, что она пишет или уже написала, что хочет нанять какую-то младшую горничную из Тауэрс.
— Вот как… Все, что мне нужно, когда я прихожу с работы, — это мир в доме и некоторый запас хорошего настроения. Я вижу вполне достаточно слез в домах других людей. В конце концов, Бетти прожила с нами шестнадцать лет — можно сказать, пример «той честной, верной службы прошлых лет». [38] Но, может быть, другое место будет для нее и лучше. Смотри сама — спрашивать или не спрашивать, но, если мама согласится, я буду рад ее оставить.
Молли попыталась выступить в роли заступницы перед миссис Гибсон. Инстинкт подсказывал ей, что успеха она не добьется, но, бесспорно, никогда еще в просьбе не отказывали с такой мягкостью.
— Моя дорогая девочка, мне бы никогда в голову не пришло отослать прочь старую служанку — ту, что заботилась о тебе чуть не с самого твоего рождения. Я бы ни за что не решилась так поступить. Что касается меня, она могла бы оставаться здесь всегда, если бы только исполняла все мои пожелания, а они вполне разумны, не правда ли? Но видишь ли, она все время высказывала недовольство, а когда твой дорогой папа поговорил с ней, она объявила об уходе, а это совершенно против моих принципов — принимать извинения от прислуги, которая уже объявила, что просит расчет.
— Она так сожалеет… — умоляла Молли. — Она говорит, что будет делать все, что вы пожелаете, исполнять все ваши приказания, если только вы позволите ей остаться.
— Но, милочка, ты, по-видимому, забываешь, что я не могу идти против своих принципов, как бы мне ни было жаль Бетти. Как я уже говорила, ей не следовало давать волю дурному нраву. Хотя она мне никогда не нравилась и я считала ее в высшей степени неумелой служанкой, совершенно испорченной долгим отсутствием хозяйки в доме, я бы терпела ее — по крайней мере, я так думаю, — терпела бы сколько смогла. А теперь я уже почти договорилась с Марией, которая была младшей горничной в Тауэрс, так
