Джон Голсуорси - В ожидании

— Но чего ради профессор Халлорсен идёт на такой риск?

— Тебе ли спрашивать, Динни!

— Это чересчур. Я… я не согласна.

— Ну, дорогая, помимо всего прочего, он сознаёт, что сам втравил Хьюберта в эту историю и обязан вытащить его. Не забывай — он представитель нации, которая воплощает собой энергию и убеждена, что каждый имеет право осуществлять закон своими руками. Но он не из тех, кто торгует услугами. К тому же он ходит в одной упряжке с Аленом Тесбери, а тот сам увяз ещё глубже, чем он. Словом, тебе ничто не угрожает.

— Но я не желаю быть обязанной ни одному из них. Дело не должно зайти так далеко. Наконец остаётся сам Хьюберт… Неужели вы думаете, что он согласится?

Эдриен стал серьёзен.

— Думаю, он уже согласился, Динни. В противном случае он просил бы отпустить его на поруки. Вероятно, его передадут представителям Боливии, так что он не будет чувствовать себя нарушителем английских законов. По-моему, наши убедили его, что сами ничем не рискуют. Вся эта история, несомненно, ему осточертела, и он готов на всё. С ним действительно обошлись крайне несправедливо, а он к тому же недавно женился.

— Да, — беззвучно согласилась Динни. — А вы, дядя? Решили?

Эдриен так же тихо ответил:

— Твой совет правилен. Я уезжаю, как только всё это кончится.

XXXVI

Ощущение немыслимости того, что готовится, не покидало Динни после её свидания с Эдриеном: она слишком часто читала о таких вещах в книгах. Тем не менее существовала история и существовали воскресные газеты. Мысль о воскресных газетах почему-то успокаивала Динни и укрепляла её в решимости добиться того, чтобы дело Хьюберта не попало в них. Но она добросовестно послала Джин турецкий разговорник и, пользуясь отлучками сэра Лоренса, продолжала изучать карты в его кабинете. Она ознакомилась также с расписанием южноамериканских пароходных линий.

Два дня спустя сэр Лоренс объявил за обедом, что Уолтер вернулся из отпуска, но что, несомненно, пройдёт некоторое время, прежде чем руки у него дойдут до такой мелочи, как дело Хьюберта.

— Мелочь! — возмутилась Динни. — Его жизнь и наше счастье — это мелочь?

— Моя дорогая, жизнь и счастье людей — предмет повседневных занятий министра внутренних дел.

— Какая страшная должность! Мне она была бы ненавистна!

— Вот в этом и заключается твоё отличие от государственного деятеля, Динни. То, что ненавистно государственному деятелю, не имеет никакого отношения к жизни и счастью его соотечественников. Все ли готово для блефа в случае, если Уолтер займётся Хьюбертом немедленно?

— Дневник отпечатан, — я подписала корректуру; предисловие написано. Сама я его не читала, но Майкл утверждает, что это шедевр.

— Отлично! Шедевры мистера Блайта кого угодно заставят призадуматься. Бобби даст нам знать, когда Уолтер примется за дело.

— Что такое Бобби? — спросила леди Монт.

— Незыблемое учреждение, дорогая.

— Блор, напомните мне, чтобы я выписала щенка-овчарку.

— Да, миледи.

— Ты замечала, Динни? У них в глазах есть какое-то божественное безумие, особенно если морда белая. Их всех зовут Бобби.

— Найдётся ли что-нибудь менее божественно безумное, чем наш Бобби, а, Динни?

— Дядя, он всегда держит слово?

— Да, на Бобби можно положиться.

— Я хочу посмотреть на состязания овчарок, — сказала леди Монт. Умные создания. Говорят, они знают, какую овцу нельзя кусать. И потом, они такие худые — одна шерсть и понятливость. У Хен их две. А твои волосы, Динни?

— Не понимаю, тётя Эм.

— Ты сохраняешь их после стрижки?

— Да.

— Пусть остаются. Они могут понадобиться. Говорят, мы опять станем старомодными. Старинными на современный лад, понимаешь?

Сэр Лоренс подмигнул племяннице:

— А разве ты бывала иной, Динни? Вот потому я и хочу, чтобы ты позировала. Постоянство типа.

— Какого типа? — спросила леди Монт. — Зачем тебе быть типом, Динни? Они такие скучные. Кто-то говорил, что Майкл — это тоже тип. Я этого не замечала.

— Почему бы вам, дядя, не заставить позировать тётю Эм вместо меня? Она ведь гораздо моложе. Правда, тётя?

— Не будь непочтительной. Блор, моё виши.

— Дядя, сколько лет Бобби?

— Точно никто не знает. Наверно, за пятьдесят. Не сомневаюсь, что настанет день, когда его возраст будет установлен, но для этого придётся сделать на Бобби срез, как на дереве, и отсчитать года по кольцам. Ты не собираешься за него замуж, Динни? Между прочим, Уолтер — вдовец. Но он из невоспламеняемого материала — новообращённый тори с квакерской кровью в жилах.

— За Динни нужно долго ухаживать, — заметила леди Монт.

— Можно мне встать из-за стола, тётя Эм? Я хочу съездить к Майклу.

— Скажи Флёр, что завтра утром я приду навестить Кита. Я купила ему новую игру. Она называется «Парламент». Это звери, разделённые на партии. Визжат, рычат, — словом, ведут себя непристойно. Премьер-министр зебра, министр финансов — тигр. Он полосатый. Блор, такси для мисс Динни.

Майкл был в палате, но Флёр оказалась дома. Она сообщила, что предисловие мистера Блайта уже отослано Бобби Феррару. Что касается боливийцев, то посол ещё не вернулся, но атташе, который замещает его, обещал неофициально поговорить с Бобби. Он изумительно учтив, поэтому Флёр не сумела угадать, что у него на уме. Она подозревает, что там вообще ничего нет.

Динни вернулась на Маунт-стрит, по-прежнему терзаясь неизвестностью. Ясно, что всё упирается в Бобби. Но ему за пятьдесят, он всего навидался, давно утратил пылкость и дар убеждения. Впрочем, может быть, это к лучшему. Взывать к чувствам — рискованно. Хладнокровие, расчёт, уменье намекнуть на неприятные последствия и тонко указать на возможные выгоды — это, вероятно, как раз то, что требуется. Динни была в полной растерянности. Какими же, в конце концов, мотивами руководствуются власти? Майкл, Флёр, сэр Лоренс разговаривали порой таким тоном, словно им это известно, но Динни чувствовала, что на самом деле они знают не больше, чем она сама. Все балансировало на остриё ножа. Исход любого дела зависел от настроения и характера. Девушка легла в постель, но так и не смогла уснуть.

Прошёл ещё один такой же день, а затем Динни поняла, что испытывает моряк, когда его судно, выйдя из штилевой полосы, вновь начинает двигаться: за завтраком ей подали конверт без марки со штампом министерства иностранных дел.

«Дорогая мисс Черрел.

Вчера вечером я вручил министру внутренних дел дневник вашего брата. Он обещал прочесть книгу ночью, и сегодня в шесть вечера я увижусь с ним. Если вы можете быть в министерстве иностранных дел без десяти шесть, мы отправимся к нему вместе.

Наконец-то! Но впереди ещё целый день. Сейчас Уолтер уже прочёл дневник, возможно, уже принял решение. Получив эту записку, Динни почувствовала себя заговорщицей, обязанной хранить тайну. Инстинктивно она умолчала о записке; инстинктивно захотела остаться одна, пока всё не кончится. Должно быть, больной перед операцией переживает то же самое. Утро было погожее, Динни вышла на улицу и остановилась, размышляя, куда пойти. Подумала о Национальной галерее и решила, что картины требуют слишком напряжённого внимания; подумала о Вестминстерском аббатстве и вспомнила Миллисент Пол. Флёр устроила её манекенщицей к Фриволлу. Почему бы не сходить туда посмотреть зимние модели и, возможно, увидеться с этой девушкой? Довольно противно заставлять показывать себе платья, раз ты не собираешься покупать и только зря беспокоишь людей. Нет, если только Хьюберта освободят, она разойдётся и купит настоящее платье, хотя бы это стоило всех её карманных денег. Отбросив колебания, Динни повернула к Бонд-стрит, форсировала этот узкий, медлительный поток пешеходов и машин, добралась до Фриволла и вошла в магазин.

— Прошу вас, мадам!

Динни провели и усадили на стул. Она сидела, слегка склонив голову набок, улыбаясь и говоря продавщицам приятные слова, — девушка помнила, что ей однажды сказали в универсальном магазине: «Вы не представляете, мэм, как важно для нас, когда покупатель улыбается и проявляет немножко интереса. У нас бывает так много привередливых клиенток и… А, да что говорить!» Модели были самых последних фасонов, очень дорогие и в большинстве случаев совершенно неподходящие для неё, как решила Динни вопреки неизменным уверениям: «Это платье вам замечательно пойдёт, мадам. У вас такая фигура и цвет лица!»

Колеблясь, вызвать ли ей Миллисент Пол — может быть, она этим только повредит девушке, Динни выбрала два вечерних платья. Первое — сооружение из чёрного с белым — демонстрировалось тоненькой надменной девушкой с приятной маленькой головкой и широкими плечами. Она прохаживалась взад и вперёд, уперев руку туда, где полагается быть правому бедру, и повернув голову так, словно отыскивала левое, чем и укрепила в Динни отвращение к платью, которое и без того не приглянулось ей. Затем, во втором платье цвета морской воды с серебром, которое понравилось Динни всем, кроме цены, появилась Миллисент Пол. С профессиональным безразличием она не удостоила клиентку взглядом, как будто желая дать ей понять: «Нечего заноситься! Попробовала бы сама целый день разгуливать в нижнем белье и прятаться от взглядов стольких мужей!» Затем, повернувшись, она на лету поймала улыбку Динни, ответила на неё с неожиданным удивлением и радостью и опять двинулась дальше с обычным томным видом. Динни встала, подошла к манекенщице, остановила её и зажала двумя пальцами складку на подоле платья, словно желая попробовать качество ткани.