Эжен Сю - Парижские тайны. Том II
Подойдя ближе с Сычихе, которую Сара видела впервые после описанной нами сцены в кабаке Людоедки, она поглядела на старуху с тем чувством презрения и брезгливости, какое испытывают люди определенного круга, когда им приходится вступать в сделку с проходимцами, которые бывают нужны им либо как сообщники, либо как послушные орудия.
Томас Сейтон, который всегда был деятельным помощником и пособником своей сестры в ее преступных замыслах, хотя он и считал их в общем-то бесполезными, теперь решил отказаться и дальше играть столь постыдную роль; тем не менее он согласился в последний раз помочь сестре установить прямые связи с Сычихой; однако он объявил Саре, что не станет принимать участие в новых кознях, которые они задумают совершить.
Поняв, что ей не удастся вернуть Родольфа, разрушая те узы и привязанности, которые, как она полагала, дороги ему, графиня надеялась теперь, как мы уже говорили, обмануть его с помощью недостойного плутовства, успех которого мог бы помочь ей осуществить ту давнюю мечту, которую лелеяла эта упрямая и жестокая женщина.
Речь шла о том, чтобы убедить Родольфа, будто дочь, которую родила от него Сара Мак-Грегор, не умерла, и найти девушку, какую можно было выдать за эту его дочь.
После короткого молчания Сара сказала Сычихе:
— Ловки ли вы, решительны и не болтливы?
— Я ловка, как обезьяна, решительна, как дог, и нема, как рыба, вот какова я, Сычиха, и такой сотворил меня дьявол, чтобы я могла получше служить вам, коли потребуется… так что я на все способна… — со смехом ответила старуха. — Надеюсь, что мы лихо завладели для вас юной крестьянкой, кстати, она сидит сейчас в тюрьме Сен-Лазар и пробудет там еще добрых два месяца.
— Сейчас не о ней речь, а совсем о других вещах…
— Как вам будет угодно, милая дамочка! Важно только, чтоб вслед за тем, о чем вы меня попросите, появились бы денежки. А уж тогда-то нас с вами водой не разольешь!
Сара Мак-Грегор не могла скрыть гримасу отвращения.
— Должно быть, вы знаете, — спросила она, — каких-нибудь простых людей… людей обездоленных?
— Ну, таких-то в нашем городе побольше, чем миллионеров… только выбирай! Слава богу, нищих в Париже богато!
— Мне нужна бедная сиротка, и, главное, такая, что лишилась родителей в раннем детстве. Но этого мало: надо, чтобы у нее было красивое личико, добрый нрав и чтобы было ей не больше семнадцати лет.
Старуха с удивлением посмотрела на Сару.
— Я думаю, такую сиротку отыскать нетрудно, — продолжала графиня, — ведь есть столько подкидышей…
— Ах, вот что вам нужно! Но скажите, милая дамочка, вы, должно, совсем позабыли про Певунью… А ведь она-то как раз вам и нужна!
— Что это еще за Певунья!
— Та самая девчонка, которую мы выкрали для вас с фермы в Букевале!
— Да не о ней теперь речь, я ведь вам уже сказала!
— Да вы меня выслушайте, а главное вознаградите за добрый совет; вам ведь нужна сиротка, кроткая, как овечка, и красивая, как ясный день, и надо, чтоб ей было не больше семнадцати лет, ведь так?
— Вот именно…
— Ну так вот! Возьмите себе Певунью, когда она выйдет на волю из тюрьмы Сен-Лазар; вам ведь просто повезло, она как будто нарочно для вас создана, потому как ей было всего шесть лет, когда этот проходимец Жак Ферран, а тому уже десять лет, передал мне ее на воспитание да еще добавил тысячу франков в придачу — только бы от нее избавиться… Ведь тогда Турнемин, что сейчас на каторге в Рошфоре, ее ко мне и привел… и сказал, что от этой девчонки хотят избавиться или на худой конец распустить слух, будто она померла…
— Жак Ферран… вы так сказали? — воскликнула Сара столь изменившимся голосом, что Сычиха даже попятилась и опешила. — Нотариус Жак Ферран, — снова заговорила Сара, — поручил вашим заботам этого ребенка… и…
Она не в силах была продолжать.
Волнение графини было слишком сильно; она протянула к Сычихе руки, которые судорожно подергивались; изумление и радость исказили черты ее лица.
— Никак не пойму, чего это вы так всполошились, милая моя дамочка, — сказала старуха. — А ведь это все проще простого… Десять лет тому назад Турнемин, старый мой кореш, мне сказал: «Хочешь взять к себе шестилетнюю девчонку, от которой хотят избавиться? Будет ли она жить или околеет, это не важно; зато заработаешь тысячу франков; а с девчонкой делай что хочешь…»
— С тех пор прошло десять лет?! — воскликнула Сара.
— Ровно десять…
— Это была белокурая девочка?
— Уж такая белокурая…
— И с голубыми глазами?
— С голубыми глазами, а вернее сказать, со светло-синими, как васильки.
— И это та самая… что жила на ферме?..
— Мы упрятали ее в тюрьму Сен-Лазар… Надо сказать, я не думала, что встречу ее в деревне… Воровку-то…
— О господи! Господи! — воскликнула Сара, упав на колени, воздев руки и возведя глаза к небу. — Воистину пути твои неисповедимы… Я простираюсь ниц перед твоим промыслом. О, неужели такое счастье возможно?.. Нет, нет, я все еще не могу в это поверить… это было бы чересчур прекрасно… нет, быть не может!..
Потом, быстро поднявшись с колен, графиня сказала Сычихе, которая смотрела на нее в полной растерянности:
— Пойдемте…
И Сара пошла впереди старухи быстрым шагом.
Дойдя до конца аллеи, она поднялась на несколько ступенек, что вели к застекленной двери в кабинет, пышно обставленный дорогой мебелью.
Сычиха уже собиралась было последовать за графиней, но та жестом приказала ей оставаться снаружи.
Потом Сара громко позвонила в колокольчик.
На пороге показался слуга.
— Меня ни для кого нет дома… и пусть никто сюда не заходит… понятно?.. Ни один человек…
Слуга вышел из комнаты. Сара для верности закрыла дверь на задвижку. Сычиха слышала приказание, которое графиня отдала слуге, и видела, как та задвинула задвижку.
Потом графиня повернулась к старухе и сказала:
— Входите побыстрее и закройте за собой дверь.
Сычиха вошла в кабинет.
Торопливо отперев секретер, Сара достала оттуда ларец из черного дерева, отнесла его на письменный стол, стоявший посреди комнаты, и сделала знак Сычихе подойти поближе.
В ларце было несколько ящичков, стоявших один на другом: в них лежали великолепные драгоценности.
Графиня так торопилась добраться до самого дна ларца, что поспешно швыряла на стол футляры, в которых красовались изумительные ожерелья, браслеты, диадемы; украшавшие их рубины, изумруды и бриллианты переливались множеством огней.
Сычиха была ослеплена этим богатством.
Она была вооружена, она была наедине с графиней в запертой комнате; убежать затем из этой комнаты не стоило труда, риска не было никакого…
Адская мысль зародилась в мозгу этой чудовищной женщины. Однако, для того чтобы осуществить новое злодеяние, нужно было осторожно достать из сумки кинжал и подойти вплотную к графине, не вызвав у нее подозрения.
С коварством дикой кошки, которая, крадучись, хищно подбирается к своей добыче, старуха воспользовалась тем, что Сара была целиком занята поисками, и незаметно обошла вокруг стола, отделявшего ее от намеченной жертвы.
Сычиха уже начала было осуществлять свое вероломное намерение, но вдруг ей пришлось застыть на месте.
Графиня вытащила с самого дна шкатулки какой-то медальон, нагнулась над столом, протянула Сычихе дрожащую руку и сказала:
— Поглядите на этот портрет.
— Да это же Воровка! — крикнула старуха, пораженная удивительным сходством. — Ведь на этом портрете та самая девочка, которую мне доверили; так и вижу ее, она была совсем такая, когда ее привел ко мне Турнемин… У нее были длинные вьющиеся локоны, я их тут же обстригла и выгодно продала, черт побери!..
— Вы ее узнаете? Это именно она? О, заклинаю вас, только не обманывайте… только не обманывайте меня!
— Говорю вам, милая дамочка, что это Воровка, она тут совсем как живая, — проговорила Сычиха, стараясь незаметно еще ближе подойти к графине. — Даже сейчас она еще похожа на этот портрет… Коли вы на нее поглядите, просто рот разинете от удивления!
У Сары не вырвался ни горестный крик, ни крик ужаса, когда она узнала, что ее дочь на протяжении десяти лет жила в нищете, всеми покинутая…
Она не испытала ни малейших угрызений совести, вспомнив, что ведь она сама жестоким образом вырвала бедную девочку из того мирного убежища, куда ее поместил Родольф.
Эта бесчеловечная мать даже не стала расспрашивать Сычиху с естественной в подобных обстоятельствах тревогой об ужасном прошлом своего ребенка.
Нет! Честолюбие уже давно задушило в душе графини даже подобие материнского чувства и материнской нежности.
Сейчас ее охватила не радость от того, что нашлась ее дочь, нет, она теперь с новой силой предавалась надежде на то, что ей наконец удастся осуществить свою давнюю горделивую мечту, которую она лелеяла всю жизнь…
