Ловец во ржи - Джером Дейвид Сэлинджер
Когда я вышел от мумий, мне захотелось в туалет. Меня как бы понос прохватил, если хотите знать. Против поноса я не слишком возражаю, но случилось кое-что еще. На выходе из уборной, прямо перед самой дверью, я как бы отключился. Но мне повезло. То есть, я мог бы убиться, когда падал на пол, но я только на бок приземлился. Чудно так получилось. Мне стало лучше после отключки. Правда. Рука как бы болела, где я ушибся, но меня уже так не нафиг шатало.
Тогда было где-то десять минут первого или вроде того, так что я вернулся стоять у двери и ждать старушку Фиби. Я думал, что это, может, последний раз, когда я увижу ее. В смысле, одну из всей родни. Я прикинул, что, вероятно, еще увижусь с ним, но пройдут годы. Я мог бы наведаться домой лет в тридцать пять. Я прикинул, вдруг кто-то заболеет и захочет повидать меня перед смертью, и только тогда я соглашусь оставить свою хижину и приехать. Я даже стал представлять, как это будет, когда я приеду. Я понимал, что мама чертовски разнервничается и станет плакать и умолять меня остаться дома и не возвращаться в свою хижину, но я все равно уеду. Буду чертовски непринужденным. Успокою ее, а затем отойду в другую сторону гостиной, достану такой портсигар и закурю сигарету, чертовски спокойно. Попрошу их всех приезжать ко мне, если им захочется, но настаивать не стану, ничего такого. Что я сделаю, я разрешу старушке Фиби приезжать ко мне летом и в рождественские и пасхальные каникулы. И Д. Б. разрешу приезжать ненадолго, если ему захочется побыть в хорошем, тихом месте, где можно писать, но чтобы никакой киношной писанины у меня в хижине – только рассказы и книги. У меня будет правило, чтобы никто не позволял себе у меня никакой туфты. Пусть только попробуют туфту какую выкинуть, сразу – вон.
Я вдруг взглянул на часы в раздевалке, и они показывали двадцать пять первого. Я стал бояться, что, может, та пожилая дама в школе сказала той другой даме не передавать старушке Фиби мою записку. Я стал бояться, что она сказала ей сжечь ее или вроде того. Я на самом деле чертовски испугался. Мне на самом деле хахотелось повидаться с Фиби прежде, чем я выйду на дорогу. То есть, у меня же была ее рождественская капуста и все такое.
Наконец, я ее увидал. Я ее увидал сквозь стеклянную часть двери. А почему я ее увидал, она была в моей чумовой охотничьей кепке – такую кепку увидишь миль за десять.
Я вышел из дверей и стал спускаться по этой каменной лестнице ей навстречу. Только я не мог понять, зачем она несет с собой такой здоровый чемодан. Она как раз переходила Пятую авеню, и тащила этот чертов чемоданище с собой. Она его еле тащила. Когда я подошел поближе, я увидел, что это мой старый чемодан, тот, что был у меня в Вутоне. Мне было невдоммек, какого черта он ей понадобился.
– Привет, – сказала она, подойдя поближе. Она вся запыхалась из-за этого чумового чемодана.
– Я думал, ты уже не придешь, – сказал я. – Чего там у тебя? Мне ничего не нужно. Я поеду как есть. Я, блин, даже с вокзала сумки не беру. Чего ты там набрала?
Она поставила чемодан.
– Моя одежда, – сказала она. – Я пойду с тобой. Можно? Окей?
– Чего? – сказал я. Я чуть не грохнулся, когда услышал. Ей-богу, чуть не грохнулся. Меня как бы замутило и я подумал, что опять сейчас отключусь или вроде того.
– Я вышла с черного хода, чтобы Шарлин не увидела. Он не тяжелый. У меня там только два платья, мои мокассины и белье с носками, и еще кое-что. Попробуй. Не тяжелый. Попробуй разок… Мне ведь можно с тобой? Холден? Можно ведь? Пожалуйста.
– Нет. Заткнись.
Я думал, сейчас напрочь отключусь. То есть, я нехотя сказал ей заткнуться и все такое, просто подумал, сейчас опять отключусь.
– Ну, почему? Пожалуйста, Холден! Я ничего не буду делать… Просто пойду с тобой, вот и все! Даже одежду не возьму, если не хочешь… Возьму только мои…
– Ты ничего не возьмешь. Потому что ты не пойдешь. Я иду один. Так что заткнись.
– Пожалуйста, Холден. Пожалуйста, возьми меня. Я буду очень, очень, очень… Ты даже не…
– Ты не пойдешь. А ну, заткнись! Отдай чемодан, – сказал я. И взял у нее чемодан. Я был готов ударить ее, подумал на секунду, что сейчас залеплю ей. Правда.
Она стала плакать.
– Я думал, ты будешь играть в школьном спектакле и все такое, думал, будешь Бенедиктом Арнольдом в этом спектакле, – сказал я. С издевкой так. – Чего ты надумала? Не играть в спектакле, господи боже?
Тогда она еще больше заплакала. Я был рад. Мне вдруг захотелось, чтобы она все глаза себе выплакала. Я ее чуть не ненавидел. Наверно, в основном я ее потому ненавидел, что она не сыграет в этом спектакле, если пойдет со мной.
– Ладно тебе, – сказал я. Я стал подниматься по ступенькам обратно в музей. Я прикинул, я что сделаю, я сдам этот чумовой чемодан, что она принесла, в гардеробную, а потом она сможет забрать его в три часа, после школы. Я понимал, что она не сможет взять его с собой в школу. – Ладно, хватит уже, – сказал я.
Но она не стала со мной подниматься. Не хотела со мной идти. Но я все равно поднялся и сдал чемодан в гардеробную, а затем снова вышел. Фиби все еще стояла на тротуаре, но отвернулась от меня, когда я подошел к ней. Она это умеет. Умеет отворачиваться, когда захочет.
– Я никуда не уйду. Я передумал. Так что хватит плакать и заткнись, – сказал я. Что смешно, она уже не плакала, когда я это сказал. Но я все равно это сказал, – Ладно тебе. Я провожу тебя в школу. Ладно тебе. А то опоздаешь.
Она мне не отвечала, ни словечка. Я как бы попытался взять ее за руку, но она вывернулась. Так и отворачивалась
