Винсенто Бласко Ибаньес - Обнаженная Маха

Это продолжалось одно лишь мгновение, но его оказалось достаточно, чтобы она заметила своим острым женским зрением синие конвертики с белыми краями, которые торчали из кучи визитных карточек, заметить, что они не распечатаны. Так вот оно что!.. Ее бледное лицо побелело еще больше, почти позеленело, и дама двинулась вперед с такой решительностью и гневом, что слуга не смог ее остановить и остался у нее за спиной — растерянный, смущенный и испуганный. Ох и достанется же ему от хозяина!

Услышав громкий стук каблуков по деревянному паркету и шорох шлейфов, Реновалес подошел к двери, и в тот самый момент графиня открыла ее и с театральным эффектом зашла в студию.

— Это я.

— Вы!.. Ты!..

От неожиданности маэстро пробормотал что-то нечленораздельное. Эта встреча смущала и пугала его.

— Садись, — холодно сказал он.

Графиня опустилась на диван, а художник остался стоять перед ней.

Они переглянулись, как чужие, будто после нескольких недель разлуки, которые казались Реновалесу годами, не узнали друг друга.

Он смотрел на графиню холодно и равнодушно, не испытывая к ней никакого влечения, смотрел как на незваную гостью, от которой надо как можно скорее избавиться. Он не помнил, чтобы когда-либо видел ее такой: бледная, аж зеленая, с перекошенным лицом и гневно сжатыми губами, глаза горят, нос загнулся, почти касаясь кончиком верхней губы. Она была в ярости, но когда посмотрела на него, глаза ее подобрели.

Безошибочный женский инстинкт подсказал графине, что опасения ее напрасны. В этом уединении художник также показался ей совсем другим. Растрепанный, борода склоченная — значит, ему безразличен свой внешний вид. Видимо, его целиком поглотила какая-то неотвязная мысль, и он забыл обо всем остальном.

Ее ревность сразу развеялась, исчезли горькие подозрения, что Мариано влюбился в другую женщину — ведь художники так непостоянны в своих чувствах. Конча знала, как выглядят влюбленные, знала, что в таких случаях человек всегда стремится прихорашиваться, быть привлекательным, пристально следит за своей внешностью.

Она снова с радостью отметила про себя, что он совсем запущенный; грязная одежда, давно немытые руки с длинными заляпанными краской ногтями, и еще множество мелких примет свидетельствовали о полном равнодушии к своей особе. Следовательно, речь идет только о мимолетном приступе художественного безумия, о безумной прихоти полностью отдаться рисованию. Его глаза светились лихорадочным блеском, но в них не было того, чего она больше всего боялась.

Несмотря на это успокоительное открытие, Конча решила заплакать; ибо плакать она приготовилась давно, и слезы уже нетерпеливо дрожали на ее веках. Поэтому она закрыла лицо ладонями и с трагическим видом села на краешек дивана. Она очень несчастна, она так страдает. Провела несколько ужасных недель. Что с ним происходит? Почему он исчез — ничего не объяснив, без единого слова, и это тогда, когда она чувствует, что любит его, как никогда, когда ей страшно хочется махнуть на все рукой, устроить грандиозный скандал и перейти жить к нему, стать его подругой, его рабыней... А письма, ее отчаянные письма, ведь он их даже не вскрывал! Это же не какие-то надоедливые просьбы, а письма от женщины, которая горячо любит его, не может сомкнуть глаз до утра, пока не выльет на бумагу свою душу!.. В голосе графини прозвучала горечь, почти отчаяние от того, что попран ее литературный талант, что прозябают в забвении все красивые фразы, которые она записывала после длительных и напряженных размышлений, довольно улыбаясь... Ох, мужчины! Какие же они все жестокие, какие эгоисты! Какая это глупость — любить их!

Она плакала и плакала, а Реновалес смотрел на нее, как на совершенно незнакомую женщину. Его только смешило это горе, от которого ее невозмутимое лицо хорошенькой куклы кривилось, становилось почти гадким.

Он начал извиняться, но довольно вяло, без желания убедить, просто чтобы не показаться слишком жестоким в своем молчании. Он много работает, пора ему вернуться к прежней жизни, исполненной напряженным творческим трудом. Она забывает, что он художник, маэстро с именем, имеет определенные обязательства перед публикой. Он не какой-нибудь светский хлыщ или влюбленный юный паж, из тех, что могут целыми днями сидеть у ее ног.

— Надо быть серьезными, Конча, — добавил он поучительным тоном. — Жизнь — не игра. Я должен работать и работаю. Вот уже сколько дней не выхожу отсюда.

Она сердито вскочила на ноги, оторвала от глаз руки и обожгла его гневным взглядом. Ложь, он выходил из дому, не раз нарушал свое добровольное заключение, но ему даже в голову не пришло заскочить хоть на миг к ней.

— Пусть бы только поздоровался и ушел... чтобы я могла увидеть тебя, Мариано. Мгновение, больше мне не надо... Чтобы убедиться, что ты такой же, что любишь меня, как прежде... Ты ведь не раз выходил — тебя видели. У меня своя полиция, и мне докладывают обо всем. Ты слишком известная личность, чтобы тебя могли не заметить... Не раз ты приходил утром в музей Прадо. Видели, как ты часами стоял, будто помешанный, перед картиной Гойи, на которой изображена голая женщина. Ты опять вспомнил о своей мании, Мариано!.. А чтобы навестить меня — об этом и не подумал, не ответил ни на одно мое письмо. Сеньор возгордился, что его любят, и позволяет поклоняться себе, как идолу, уверен, что чем грубее он будет вести себя, тем сильнее его будут любить... Ох, эти мужчины! Ох, художники!..

Она всхлипывала, но в голосе ее уже не слышалось того гнева, которым она кипела в первые минуты. Уверенность, что ей не нужно соревноваться с другой женщиной, смягчала ее гордость, и графиню овладело горькое и одновременно сладкое смирение жертвы, которая стремится принести себя на алтарь.

— Но сядь! — воскликнула она, всхлипывая, и показала рукой на диван рядом с собой. — Не стой так, на ногах; кажется, ты не можешь дождаться, когда я уйду...

Художник сел, но с определенным страхом, избегая касаться ее тела, уклоняясь от рук, которые подсознательно тянулись к нему и искали только повода, чтобы схватить его. Он угадывал ее желание поплакать на его плече и все простить ему, улыбаясь сквозь слезы. Так не раз случалось раньше, но теперь Реновалес, хорошо знакомый с правилами этой игры, решительно отодвинулся. Это не должно начаться снова; прошлое уже не вернется, даже если бы он хотел. Надо сказать правду, что бы то ни было; покончить со всем раз и навсегда, сбросить с плеч этот груз.

Реновалес заговорил, заикаясь и глядя в пол, потому что чувствовал, что Конча неотрывно на него смотрит, а он боялся встретиться с ней взглядом.

Он уже давно собирался ей написать. И все боялся, что не сможет четко выразить свои мысли!.. Поэтому и откладывал письмо со дня на день и рад, что она сама к нему пришла. Наконец, даже хорошо, что слуга не посмел закрыть перед нею дверь.

Они должны поговорить как добрые приятели, вместе подумать о будущем. Пора покончить с безумием. Они останутся друзьями, просто хорошими друзьями — ведь когда-то Конча сама этого хотела. Она — женщина красивая и еще сохранила волшебство молодости. Но время не проходит бесследно, и он уже чувствует себя старым; созерцает жизнь словно издалека, как смотрят с высокого берега на воды реки.

Конча слушала Реновалеса с удивлением, отказываясь понимать его слова. Куда он клонит, откуда у него такая рассудительность? После нескольких туманных фраз художник покаянным голосом заговорил о своем друге графе де Альберка, мужчине, достойном уважения уже за одну его доброту. Ему и подумать совестно, что этот почтенный сеньор искренне восхищается им, считает его своим другом. Просто позор так нагло обманывать хорошего графа в его собственном доме. Ему уже невмоготу так жить дальше. Они должны очиститься от прошлого, стать лишь добрыми друзьями. Забыть, что они были любовниками, не обижаясь друг на друга, а наоборот, лелея взаимную благодарность за былое счастье.

Неожиданно его речь прервал смех Кончи — презрительный, нервный, насмешливый. При одной мысли о том, что причиной этого разрыва является ее муж, она развеселилась и разозлилась одновременно. Ее муж!.. И графиня снова презрительно захохотала, показывая этим, что граф для нее ничто. Ведь она его нисколько не чтит и привыкла жить как вздумается, ей все равно, что скажет или подумает ее муж. Он для нее просто не существует; никогда она его не боялась, никогда даже не предполагала, что он может стать ей помехой, а любовник вдруг заговорил о нем!

— Мой муж! — то и дело повторяла графиня в паузах между взрывами жестокого смеха. — Оставь его в покое — он тут ни при чем... Не ври, не будь трусом. Говори откровенно — у тебя другое на уме. Я не знаю, что именно, но чувствую, догадываюсь, в чем тут дело. О, если ты влюбился в другую женщину! О, если ты влюбился!..

В словах графини прозвучала глухая угроза, но сразу же она и замолчала. Достаточно было взглянуть на художника, и становилось ясно, что о любви и речи не может быть; весь вид Мариано свидетельствовал, что плоть его успокоилась, что он не испытывает ни страстей, ни желаний. Может, он отталкивает ее, повинуясь какой-то мимолетной прихоти, возможно, у него не все хорошо с головой. Ободренная таким предположением, Конча забыла о своем гневе, забыла обо всем и заговорила с ним ласково и нежно; в ее жарких, полных любви словах зазвучали материнские нотки.