Илья Штемлер - Архив
Несколько раз сознание прояснялось. Сквозь дрему доносился звонок телефона и голос Майи Борисовны сообщал кому-то, что Чемодановой дома нет, когда придет — неизвестно.
Собравшись, Чемоданова поднялась с кресла. Есть не хотелось. Только спать. Надышать тепло в подушку, прижаться щекой и уснуть…
Первой назавтра позвонила Шереметьева. «Почему не пришла на работу? Заболела?» — спросила Шереметьева. «Нет. Не хочу никого видеть, — ответила Чемоданова. — Никого. А тебя в особенности!» — «Ты с ума сошла! — растерялась Шереметьева. — Это прогул!» — «У меня есть дни в счет донорства. Впрочем, мне все равно!» — Чемоданова повесила трубку.
Постояла у аппарата, раздумывая — позвонить Гальперину или нет? Номер домашнего телефона остался в записной книжке, на работе.
Вот что, она займется сегодня уборкой. Давно пора. А пока послушает музыку… О! Вот, Вагнер. Валькирии… Это поднимет дух, разгонит хандру.
Убаюканная музыкой, Чемоданова задремала. Разбудил ее стук в дверь и простуженный голос Сидорова.
— Нина Васильевна! Он сидит на лестнице больше часа. Я вызову милицию.
— Кто сидит? — спросила в дверь Чемоданова.
— Какой-то тип, — ответил Сидоров. — Говорит, ваш сотрудник. Майя Борисовна не хочет вас тревожить. Примите меры.
Чемоданова вышла в коридор. Сидоров строго сомкнул губы и смотрел на Чемоданову с брезгливым осуждением. Ему давно не нравился образ жизни молодой соседки, но чтобы мужчина сидел на лестнице, такого еще не было.
— Вы, кажется, болеете? — проговорила Чемоданова.
— Да, болею… А этот тип меня беспокоит. Наша квартира имеет репутацию. А тут сидят на лестнице среди белого дня, — горячился Сидоров, чуть ли не наступая на пятки Чемодановой. — Что скажут люди?!
— Сидоров! — крикнула из глубины коридора Майя Борисовна. — Вам не велели вставать с постели. Вы разносите микробы.
Сидоров остановился и ответил с достоинством:
— Я, мадам, микробов не разношу, — тем самым он ясно дал понять, от кого надо ждать микробов.
Чемоданова приблизила лицо к «глазку». Оптический фокус метнул в далекую глубину сидящего на ступеньках Колесникова. И он глядел из этой глубины жалко и покорно.
— Вы его знаете? — злорадно спросил Сидоров.
Чемоданова отодвинула засов. Сидоров прытко отбежал в сторону, придерживая у горла лацканочки больничной пижамы, он боялся сквозняка.
— Колесников! — крикнула Чемоданова. — Иди домой. Тебя могут заразить гриппом. У нас карантин.
Колесников приподнялся. На его лице сияла улыбка. Он прижимал к груди какую-то папку. Судя по всему, он не понял, о чем просит его Чемоданова.
— Да, да! — выкрикнул Сидоров, бывший комендант оперного театра. — Идите отсюда! Здесь не дом свиданий.
Чемоданова бросила на соседа яростный взгляд. Ах так?! И, широко распахнув дверь, жестом пригласила Колесникова в квартиру.
— Я буду жаловаться! — оскорбленно оповестил Сидоров.
Чемоданова оттеснила спиной бывшего коменданта.
— Вторая дверь направо, — проговорила она вслед Колесникову.
Подскочившая на шум Майя Борисовна оглядела незнакомого молодого человека и перевела на Чемоданову недоуменный взгляд — как? И это герой вашего романа?! Сидоров пожал плечами — дожили! Кого принимают в нашем доме! Форменный клошар — бывший комендант не раз слышал это слово из уст враждующих между собой актеров, вернувшихся из гастролей по Франции.
— А если что-нибудь пропадет? — отчаянно крикнул Сидоров. — У нас все на виду.
— Сидоров! — с достоинством одернула Майя Борисовна. — Что у вас может пропасть?
— Вы всегда защищаете эту особу, — захныкал Сидоров.
Чемоданова следом за Колесниковым вошла в свою комнату, с силой хлопнула дверью.
— Странный человек, — смущенно проговорил Колесников. — Совсем меня не знает и так…
— Не обращай внимания, — буркнула Чемоданова. — И скажи ему спасибо, так бы я тебя и впустила, — она указала гостю на кресло.
Но Колесников все стоял посреди комнаты, смотрел на Чемоданову и продолжал улыбаться.
— Я даже отчаялся, — произнес он. — Звоню по телефону, отвечают — тебя нет. Нет и нет, нет и нет. Пришел, опять тебя нет. Решил сидеть и ждать, — его светлые глаза сияли неподдельной радостью.
— Почему ты не на работе? — в голосе Чемодановой скользнули мягкие ноты.
— Я в местной командировке, в копировальном цехе, — Колесников переминался с ноги на ногу.
— Понятно. Чай будешь? Кофе, к сожалению, у меня нет, дороговато.
— Кофе я не люблю, — подхватил Колесников. — А чай с удовольствием, продрог я на лестнице… А почему ты не на работе?
— Почему? Решила уйти из архива.
Мгновение назад Чемодановой и в голову не приходила подобная мысль. Как она выговорила эту фразу, непонятно. А вот выпалила и поверила, словно давно все обдумала.
— Что?! — ошарашенно переспросил Колесников. — Как это уйти? А я? — в его вопросе прозвучало такое детское, неприкрытое отчаяние, что Чемоданова растерялась.
— Неужели ты полагаешь, что наши отношения зашли так далеко? — пробормотала она и принялась выставлять на стол чашки. Достала пачку печенья. Банка с вишневым джемом была почти полная. Даже лимон нашелся, к немалому удивлению Чемодановой. Она старалась не смотреть на Колесникова. Подумала о том, что выглядит сейчас не лучшим образом, простоволосая, без косметики. Только халат, застегнутый на все пуговицы, подчеркивал ее стройную фигуру. Она подумала, что вовсе не смущена своим видом, вероятно, действительно равнодушна к этому мальчику. Да и происходило ли что-то между ними вообще? За все время она ни разу не вспомнила о Колесникове, словно того и вовсе не существовало. Чемоданова испытывала неловкость и, заранее предвидя «сцены», искренне досадовала. «Прогоню к чертовой бабушке и все!» — решила она, больше негодуя на соседа Сидорова, чем на незваного гостя.
Колесников потерянно присел на край табурета, продолжая прижимать к груди папку. Бледные запястья его рук выглядели жалко, как лапки несчастного бройлерного петушка.
«Господи, никак ее бес попутал. Как она решилась? Но ведь тянуло к нему, что могло ее тогда остановить?» — она думала сейчас о себе в третьем лице, словно со стороны, удивляясь безрассудству порыва, порицая себя и стыдясь. Что общего между ними? И вообще, сколько она делала глупостей за свою жизнь! Не хватит ли? Должно же все когда-нибудь кончиться.
— А сыр? Хочешь бутерброд с сыром? — Чемоданова рассматривала содержимое холодильника.
— Спасибо. Я ничего не хочу. И чай тоже… расхотелось.
— Вот еще! Ну-ну, — она захлопнула холодильник и обернулась. — А я хочу.
Чемоданова вышла на кухню, поставила чайник и тотчас вернулась. Колесников сидел, отвернувшись к окну. Над его затылком курчавились рыжеватые мальчишеские волосы, а плечи и спина выражали скорбь и тоску.
«Бедолага», — подумала Чемоданова и спросила:
— Какие новости?
— Разные, — помедлив, ответил Колесников.
— Вот как? За один день?
— И ночь, — поправил Колесников.
— Ночью люди спят.
— Кто спит, а кто лазает по антресолям, — вздохнул Колесников.
— Слушай, Женя! — решительно произнесла Чемоданова. — Мы с тобой добрые друзья, не более того. Все, что произошло между нами, это бред, наваждение. Убей меня, не пойму, как это случилось? Я знаю, ты увлечен мной. Возможно, это и подогрело любопытство. В жизни случаются безрассудства, но, к сожалению, я ими злоупотребляю… Вот. Я все сказала, — она вздохнула и засмеялась.
Ее черные глаза светились сердечностью, короткие брови выгнулись дугой, придавая лицу восторженность.
— Ты ведь умница, Женечка. Добрый, нескладный и умный человек. Пойми, это все фокусы-покусы, — казалось, Чемоданова себя заводит. Смеясь, она похлопала себя по коленям, как это делают молодые мамы. — Ай, лю-ли… Женечка, мальчик маленький. Все шутки, шутки, — она вскидывала головой и чмокала губами, словно стараясь позабавить угрюмого дитятю.
Колесников безвольно улыбался. Он что-то понял в ее поведении. Пытался вставить какие-то слова, но Чемоданова продолжала дурачиться.
— И еще, Женечка, ты крепко обидишь тетю Нину, если начнешь ныть и уговаривать ее: «Тетя Нина, ну давай, в последний раз побезумствуем. Пусть это будет наш последний праздник. После него, даю слово, навсегда я уйду в тень, издали буду наблюдать твою судьбу, если позволишь?!»… Тете Нине не раз приходилось выслушивать подобную трепотню, Женечка. У тети Нины номер давно не проходит, Женечка, и не надо ее ловить по всей комнате. Тетя рассердится и выставит Женечку за порог, вместе с его папочкой. Потому как тетя не местная командировка, а вполне гордая женщина, несмотря на скромное достоинство.
