Польские евреи. Рассказы, очерки, картины - Лео Герцберг-Френкель
Но эти дети!
Сироты при жизни родителей, вырванные с корнем из родной земли и пересаженные на чужую почву, одинокие, среди всевозможных бедствий, лишенные всяких средств, всякой опоры и защиты, — эти несчастные ввергаются в страдальческую бурную жизнь, и носятся без руля и компаса легкою добычею волн, в которых они большею частью и погибают.
Правда, милосердие и благочестие протягивали руку несчастным малюткам, на долю их перепадала милостыня, то в виде куска хлеба, то старого платья, богобоязненные люди обучали мальчиков библии и молитвам. Но или благотворительность, по обыкновению, утомляла благотворителей, или, оставленные без надзора, дети оказывались недостойными её; и таким образом, в обоих случаях, дети становились жертвою нищеты! Различные трущобы, дома разврата и преступления, исправительные заведения и тюрьмы населялись этими несчастными существами, которые, почти от колыбели, тащили за собой такую тяжелую цепь! Редкий из них выдерживал эту трудную борьбу с лишениями и опасностями и выходил из неё энергическим и хорошим человеком, — большинство погибало!
Прошло много лет.
Зима сняла с земли зеленый покров и одела ее в белый саван. Природа опустела, в лесу не было видно ни одной птицы, в поле ни одного животного, на улице ни одного человека, буря, поднимавшая целые лавины снега и гнувшая дубы, точно смела со света всякую жизнь и прогнала людей в их норы. Это было одно из тех ночей, которых ожидают контрабандист и преступник, чтобы иметь возможность действовать безопаснее.
Из города вышел молодой человек с тяжелой сумкой на согнутой спине и с дубиной в руке. Резкий ветер и хлопья снега бьют ему в лице. Быстро шагает он обледеневшим полем к лесу и шепчет что-то про себя.
Он молится. Это первое ночное путешествие его, первая опасность, которой он подвергается сознательно и рассчитывая на свою собственную силу и ловкость. Правда, уже до этого он хорошо исследовал местность, тщательно изучил извилины тайной, почти никем не проходимой дорожки, но еще никогда не взваливал он к себе на спину запрещенных товаров, еще никогда не доверился ночной темноте и не становился лицом к лицу с казаками, которые в темных лесах поджидают контрабандистов, точно охотник добычу!
Чем более молодой человек приближался к лесу, тем осторожнее становились его шаги, тем внимательнее всматривался он вперед и тем задушевнее молился.
Он вошел в лес. Белые березы и зеленые сосны сменялись одни другими; вой ветра часто нарушал тишину ночи; сильно замерзший снег хрустел под ногами путника, который по временам останавливался, прислушивался, оглядывался кругом и вытирал пот, выступавший у него на лбу в следствие тяжелой ноши и душевного волнения. Часто усталые ноги его спотыкались о корни деревьев, о куски льда; часто падал он в занесенную снегом яму, откуда с трудом выкарабкивался, кряхтя под своей ношею, и тотчас шел дальше к своей цели, обставленной столькими опасностями. Долгая ходьба сильно утомила его, шаги становились все медленнее и медленнее, члены все больше и больше деревенели, уныние все сильнее и сильнее овладевало им...
— Когда же это кончится?
В одной из просек леса, контрабандист на минуту остановился.
— Оно должно быть близко отсюда, — прошептал он, — помоги мне, Господи!
Все тело его дрожало от страха и холода, слух и зрение были напряжены до крайности, и в этом положении он пошел дальше, все дальше и дальше, как вечный жид в народном предании!
Кто из тех, кого счастье балует с самого детства, кого судьба возит в великолепных каретах, кто, во время бури, сидит у пылающего камина в семейном кругу, кто наслаждения жизни пьет полной чашей, — кто из этих людей, знающих только скоротечность времени, чувство обладания богатствами, наслаждения и желания, думает о судьбе человека, которого преследует несчастье, который никогда не сидел за полным столом, не спал в мягкой постели, ни разу не вздохнул свободно, точно лесной зверь, в ночь и непогоду, выходит на добычу для поддержания своей жалкой жизни?
По этой дороге наш путник шел теперь не впервые; он был еще тогда мальчиком, — когда по ней же вел его старый контрабандист.
С того времени прошло много лет; теперь он стал совсем чужой для своей семьи, которая отправила его из России за границу, когда его взяли было в военную службу; никакого известия, никакой денежной помощи не получал он из своей родины, потому что бедные родители боялись открыть след беглеца, которого, в силу существовавшей между обоими государствами конвенции, могли вытребовать на родину. Оставленный и осиротелый, добыча нищеты, окруженный нуждою и лишениями, без средств, без познаний, несчастный юноша взялся за опасное ремесло. И оно то теперь, в ночь и непогоду, темным путем преступления, вело его на родину.
Он шел все дальше и дальше, все глубже и глубже проникал в темный лес. Снег замел все тропинки, уничтожил все знаки, по которым молодой контрабандист мог бы узнать — не сбился ли он с дороги, перешел ли кордон, или только приближался к нему?
Вдруг молния озарила темноту ночи, в лесу раздался выстрел, и пуля просвистела мимо ушей контрабандиста, превратившегося в окаменелую статую. Не успел он еще прийти в себя, как был схвачен двумя казаками, которые связали его, потащили в шалаш и бросили на кучу сгнившей соломы и иссохших листьев, предварительно отобрав у него тюк товаров, который он нес на спине.
Казаки зажгли маленький фонарь, и в то время, как один из них раскрывал тюк, чтобы узнать, что в нем помещалось, другой подошел к пленнику, опорожнил его карманы, снял с него галстук, жилет и отнял бывшие при нем небольшие деньги. Продолжая поиски и раскрыв рубашку на груди своего пленника, он увидел жестяной футлярчик, висевший на шнурке на шее несчастного.
— Что это такое? — спросил пограничный страж.
— Это дала мне мать, когда я простился с нею, сказал контрабандист. — В этом футлярчике лежит пергамент, написанный священною рукою; он охраняет от несчастия и гибели.
— Вон что! — сказал казак, глядя с любопытством на талисман. — Твоя мать?
— Да, когда я был еще ребенком.
— Откуда ты?
— Я? Из… из Брода.
— Неправда.
