Нос некоего нотариуса - Эдмон Абу
— Спасибо за советы, — отвечал упрямец, — этих тонкостей вовсе не требуется, чтоб отрубить нос у нотариуса!
Предмет его мести вскоре показался между двумя стеклами очков, в дверцах собственной кареты. Но r. Л'Амбер не вышел; он только поклонился. Вышел маркиз и сказал Ахмет-Бею:
— В двадцати минутах езды отсюда, есть превосходное местечко; будьте любезны, сядьте в карету с вашими друзьями и следуйте за мною.
Воинствующие стороны направились по проселочной дороге и остановились в километре от деревни.
— Господа, — сказал маркиз, — мы можем дойти пешком до того леска, который вы видите. Экипажи будут нас ждать здесь. Мы забыли захватить с собою хирурга; но лакей, которого я оставил в Партенэ, приведет деревенского доктора.
Извозчик турка был один из тех парижских мародеров, которые ездят после полуночи с контрабандным билетом. Айваз взял его у подъезда девицы Томпэн, и не отпускал до сих пор. Старый проходимец хитро улыбнулся, увидев, что господа остановились в чистом поле и что у них под плащами сабли.
— Желаю, сударь, успеха! — сказал он храброму Айвазу. — О, вам бояться нечего; у меня рука легкая. Еще в прошлом году я возил одного, который свалил своего противника. Он мне дал двадцать пять франков на водку; вот уж нисколько не вру.
— Получишь пятьдесят, если Бог попустит и я отомщу, как хочу, — сказал Айваз.
Г. Л'Амбер был искусный боец, но слишком известный в фехтовальных залах, а потому ему не приходилось драться в самом деле. Что касается дуэли, то он был таким же новичком, как Айваз; поэтому, хотя он во время упражнений и одерживал победы над многими фехтмейстерами кавалерийских полков и их помощниками, все же он испытывал тайную дрожь, которая хотя и происходила не от страха, но производила тоже действие. В карете он говорил блестящим образом; он обнаружил перед своими секундантами искреннюю, но все же несколько лихорадочную веселость. По дороге, под предлогом куренья, он спалил четыре сигары. Когда все вышли из кареты, он пошел твердым шагом, быть может через-чур твердым. В глубине души он чувствовал некоторое опасение, впрочем, вполне мужественное и вполне французское: он не полагался на свою нервную систему и боялся, что покажется не довольно храбрым.
По-видимому, душевные способности усугубляются в критические моменты жизни. Г. Л'Амбера без сомнения весьма занимала маленькая драма, в которой ему приходилось играть роль, а между тем самые незначительные предметы внешнего мира, такие, на которые он не взглянул бы даже в обыкновенное время, теперь с непреодолимой силой привлекали к себе и задерживали его внимание. На его взгляд, природа была освещена новым светом, более чистым, более резким, более сильным, чем банальный солнечный свет. Его озабоченность так сказать подчеркивала все, что попадалось ему на глаза. При повороте тропинки, он заметил кошку, которая маленькими шажками пробиралась между двумя рядами крыжовника. То была кошка, каких много в деревнях; длинная худая кошка, белая с рыжими пятнами, одно из тех полудиких животных, которых хозяева великодушно кормят словленными ими же самими мышами. Эта кошка, без сомнения, была того мнения, что в доме дичи мало, а потому искала, чем бы пополнить свое питание в поле. Глаза метра Л'Амбepa, после блуждания по произволу, точно были прикованы и очарованы мордой этой кошки. Он внимательно наблюдал упругость её мускул, сильное очертание её челюстей и даже подумал, что сделал естествоисторическое открытие, заметив, что кошка тигр в малом виде.
— Какого чёрта вы там так рассматриваете? — спросил маркиз, хлопая его по плечу.
Он тотчас пришел в себя, и отвечал самым нестесненным тоном:
— Меня развлекло это грязное животное. Вы и не поверите, маркиз, как эти мерзавки портят нам охоту. Они съедят больше выводков, чем мы убьем куропаток; будь у меня ружье!..
И прибавляя жест к словам, он сделал вид будто прицелился в кошку. Кошка заметила это, сделала скачек назад и исчезла.
Через двести шагов она опять объявилась. Она умывала себе мордочку, сидя около репы и точно поджидала парижан.
— Да что ты следишь за нами, что-ли? — спросил нотариус, повторяя свою угрозу.
Благоразумнейшее животное снова убежало, но опять появилось при входе на полянку, где должны были драться. Г. Л'Амбер, суеверный как игрок, садящийся за крупную игру, хотел прогнать этого зловещего фетиша. Он бросил в нее камнем, но не попал. Кошка взобралась на дерево и там притаилась.
Уже секунданты выбрали место для дуэли и бросили жребий где кому стоять. Лучшее место досталось г. Л'Амберу. Судьбе было также угодно, чтобы в дело пошло его оружие, а не японские ятаганы, которые быть может затруднили бы его.
Айваз ни о чем не беспокоился. Для него любая сабля была хороша. Он поглядывал на нос противника, как рыбак глядит на форель, попавшуюся на удочку. Он снял почти все лишнее платье, бросил на траву красную феску и зеленый сюртук, и по локоть засучил рукава. Надо полагать, что самые сонные турки просыпаются при звоне оружия. Этот толстяк, в лице которого не было никаких отличительных черт, точно преобразился. Лицо у него посветлело, глаза горели огнем. Он взял саблю из рук маркиза, отступил на два шага и произнес по-турецки поэтическую импровизацию, которую нам передал и перевел его друг Осман-Бей.
— Я вооружился на бой; горе оскорбившему меня гяуру! За кровь плата — кровь. Ты меня ударил рукой; я, Айваз, сын Румди, я хвачу тебя саблей. Над твоим обезображенным лицом будут смеяться женщины; Шлоссер и Мерсье, Тиберт и Савиль с презрением отвернутся от тебя. Для тебя исчезнет благоухание измирских роз. Да даст мне Магомет силу, храбрости же я ни у кого не прошу. Ура! я вооружен на бой.
