Цирил Космач - Смерть великана Матица
— Матиц на меня напал на меня, — медленно произнесла Катра и подняла передник.
— Что? — выпрямился Хотеец. — Когда он на тебя напал?
Катра не ответила, только ниже наклонилась и принялась вытирать передником свои вытаращенные слезливые глаза.
— Где он на тебя напал? — строго спросил Хотеец.
Катра молчала, наклонилась еще ниже и громко высморкалась в нижнюю юбку.
— Чего ты носом шмыгаешь! Открой рот и скажи! — загремел Хотеец. — Ты врешь?
— Ничего я не вру я! — обиженно возразила Катра. — В Жлебах он напал на меня он… Шла я мимо Штруклева сеновала я, уже прошла его, я прошла, да оглянулась я, и увидела его я. В дверях стоял и на меня скалил зубы на меня…
— Он что, кинулся за тобой?
— Кинулся… Я бросилась я бежать, слышала только я, как он закричал он «Хо-ооо-ой!» — и за мной… Изо всех сил бежала, да никак не могла никак! Как из свинца были ноги были!.. А он уже у меня за спиной у меня и прямо за ворот мне дышит мне…
— Он тебя поймал?
Катра только покачала головой, вытирая мокрые глаза.
— Ага! — с облегчением вздохнул Хотеец. — Выходит, не поймал?
— Не поймал он меня он, — призналась Катра и тут же добавила — Да он почти наверняка бы меня поймал меня, если бы я от страха не проснулась я!..
— Что?! — подскочил Хотеец. — Проснулась?.. Что ты мелешь?!
Катра громко высморкалась и медленно произнесла:
— Ведь он не взаправду на меня напал на меня… И я вся мокрая была от страха я, когда проснулась…
Хотеец сжал губы, посмотрел на небо, потом уставился на придурковатую бабу и принялся покусывать свои седые усы, не зная, как отнестись к этому — сердиться или смеяться.
— Чего ты на меня так смотришь так? — плачущим голосом спросила торговка.
— Дура! Разве Матиц виноват, что он тебе снится?!
— А почему не виноват? — Катра обиженно вытаращила слезящиеся глаза. — Если бы не боялась его я, он бы мне не снился мне!
Хотеец помолчал, задумался и подтвердил:
— Хоть ты и глупая баба, а по-своему права.
— Ну теперь ты за него возьмешься за него? — поинтересовалась Катра.
Хотеец все еще раздумывал и поэтому не ответил ей.
— Если ты за него не возьмешься за него, я пойду к карабинерам пойду, — пригрозила Катра.
— Дура! — подскочил Хотеец. — Я и раньше знал, что ты придурковатая, но что такая дура, не представлял.
— Даже если я дурная, все равно я женщина я! — обиделась слезливая торговка и решительно высморкалась. Она подобрала свои корзины и снова пригрозила — И я пойду я к карабинерам пойду.
— Иди! Иди! — Хотеец устало отмахнулся от нее, решив спокойно обдумать положение. Катра есть Катра, ее пустая болтовня пустой болтовней и останется. Однако с Хотейцем о том же не раз заводили разговор умные женщины, опасавшиеся, что в один прекрасный день у Матица закипит кровь и он озвереет. Они предлагали его хорошенько припугнуть, прежде чем дело дойдет до беды. Хотеец, правда, смеялся над ними и успокаивал их: мол, Матиц еще ребенок и глупо обращать его внимание на такие вещи, хотя понимал, что в положенное время природа потребует своего, и уже задумывался, как бы здесь Матица научить уму-разуму.
Но раньше, чем ему удалось это сделать, случилась беда, по правде говоря, это была не совсем беда, зато для Матица стала хорошим уроком. У Робара гнали водку, парни «шутки ради» напоили Матица и послали его к Катре «в гости». Пьяный великан, пошатываясь, еле прибрел к Катре, а та выскочила на улицу и давай орать во всю глотку:
— О святая Мария, о пречистая дева, Матиц меня меня он…
Сбежались люди, окружили ее, желая узнать, что и как было, оказалось же, что Матиц всего-навсего ввалился в дом, скалил зубы, пыхтел и смотрел на нее, как баран на новые ворота.
— И потому ты вопишь, как будто он с тебя кожу содрал? — возмутился Устинар.
— Ты бы тоже орал бы, если бы был женщиной был! — обиженно протестовала Катра. — А что, если бы я от него не убежала бы от него, а? Теперь могла бы уже быть мученицей уже!..
— Раз убежала, значит, не будешь! — возразил Устинар, острый и ехидный на язык. — Теперь сама видишь, какой дурой была, пропустила такой распрекрасный случай попасть в святые! Глядишь, тебя бы даже в святцах нарисовали: толстая баба с двумя корзинами — «Святая Катра Вртацкая, девица и мученица, покровительница бродячих торговок».
Мужики громко хохотали. Катра таращила свои слезливые глаза и от удивления и злости не находила нужных слов. Женщины между тем всерьез обсуждали, что могло бы случиться, если бы Катра не заорала. Поднялся такой шум, что карабинеры разыскали несчастного Матица, притащили его к казарме, основательно облили холодной водой и посадили в темный подвал.
Хотеец обрадовался: не было бы счастья, да несчастье помогло. И отправился к Робару, где выругал всех как следует, потом два дня обивал пороги, вызволяя Матица из подвала. Большой младенец был настолько напуган и так оголодал, что дрожал как осиновый лист. Хотеец отвел его домой, накормил и только потом устроил ему головомойку.
— Матиц, больше ты никогда не будешь пить водку! — строго сказал он и стукнул костлявым кулаком по столу.
Матиц вздрогнул, но, подняв палец, словно перепуганный ребенок, повторил:
— Никогда не будешь пить водку…
— Даже если чуток попробуешь, карабинеры снова тебя посадят!
— Снова посадят… — повторил Матиц, не переставая дрожать.
— Правильно! — подтвердил Хотеец. — Потому смотри в оба! Водка не для тебя, ты еще ребенок! Пей молоко!
— Пей молоко… — повторил Матиц и поднял палец, чтобы запомнить наставление.
— И не смей никогда ходить к Катре! Никогда! — закричал Хотеец и опять стукнул кулаком по столу.
Матиц даже покачнулся от неожиданности и шире открыл свои мутные глаза.
— Никогда не смей к Катре… — испуганно повторил он. Вряд ли он помнил, что побывал у торговки, и все-таки поднял палец, чтобы запомнить и этот наказ.
— И чтобы вообще не прикасался ни к одной женщине! Даже так! — грозно сказал Хотеец и дотронулся указательным пальцем до руки Матица.
— Никогда даже так… — повторил Матиц, заморгал и поднял палец.
— Даже если ты пальцем ее тронешь, карабинеры тебя изобьют и посадят!
— Изобьют? — задрожал Матиц.
— И не только изобьют! Расстреляют!
— Расстреляют… — ужаснулся Матиц.
— Расстреляют! — подтвердил Хотеец. — Поэтому смотри, будь умницей. Пей молоко и строгай палку.
— Строгай палку, — повторил Матиц. Сунул руку в карман и охнул.
— Что такое? — спросил Хотеец.
— Ножа нет… — в отчаянии выдавил Матиц.
— Вот видишь, я же тебе говорил, что у тебя отберут нож!
Матиц только моргал и казался воплощенным несчастьем.
Хотеец пошел в кухню, вернулся со старым ножом и протянул его Матицу, который схватил его и начал разглядывать с неподдельной детской радостью. А Хотеец в это время задумчиво разглядывал великана: его огромные босые ступни с толстыми большими пальцами, торчавшими вверх будто два обточенных рога, его длинные ноги, крепко сбитое туловище, широкие плечи и крупную голову с мощным затылком.
— Ох, Матиц, Матиц! — вздохнул он и покачал головой. — Такой богатырь, а выбрал себе такую легкую работу! Тебе бы скалы переставлять…
— Скалы переставлять… — по привычке повторил Матиц, не отрываясь от ножа.
Хотеец обеими руками взял его за плечи, встряхнул, посмотрел в его большие мутные глаза и очень медленно и серьезно сказал:
— Знаешь что, Матиц, ты почаще захаживай на Доминов обрыв.
— На Доминов обрыв… — повторил Матиц и заморгал.
— И носи большие камни с отмели на дорогу.
— С отмели на дорогу…
— А вечером все камни сбрасывай в омут.
— Все камни в омут! — кивнул Матиц и с явным удовольствием поднял палец, чтобы запомнить этот наказ.
На следующий день он отправился к Доминову обрыву и сделал так, как велел Хотеец. Весь день он прилежно таскал тяжелые камни с отмели на дорогу, пробитую в скале в каких-то пятидесяти метрах над водой, а вечером с оглушительным криком «Хо-ооо-хой!» побросал все камни в омут.
Так Матиц выдержал последнее испытание, заслуживающее того, чтобы о нем вспомнить. Хотеец верил, что большой младенец будет спокойным и разумным, и тот и в самом деле был спокойным и разумным. К водке он больше не прикасался, зато за молоком охотился, как пьяница за рюмкой. Он неслышно пробирался в дома, и хозяйки частенько обнаруживали в молоке следы его табачной слюны. Вначале некоторые жаловались Хотейцу, но вскоре перестали, поскольку тот каждую поочередно выставлял со словами:
— Знаешь что, баба, если тебе жалко молока, хорошенько закрывай его!
К женщине Матиц никогда не притронулся, а торговку Катру избегал особенно старательно. Девушкам, любившим поболтать с великаном, пришлось долго уговаривать его, пока он вконец успокоился и стал беседовать с ними. Теперь они больше не дразнили его Катрой, а вместе с ним перебирали всех девушек и самую красивую называли его возлюбленной. Матиц ходил на нее смотреть, и, если девушка была неглупой, она дарила ему цветок. Когда она выходила замуж, Матиц не особенно огорчался: девушки тут же выбирали ему новую возлюбленную, и опять самую красивую. Со временем это настолько вошло в привычку, что в селе девушку, выраставшую в красавицу, не тратя лишних слов, называли «будущей возлюбленной Матица».
