Синклер Льюис - Кингсблад, потомок королей
Она мысленно говорила себе: «Надо же так вырядиться, точно клоун в цирке!» — и в то же время смутно жалела, что ее положительный Нийл не способен надеть такой костюм и остаться романтически привлекательным.
Белфрида по-приятельски улыбнулась ей и заворковала:
— Ах, миссис Кингсблад, это мистер Борус Багдолл. Он владелец ночного клуба «Буги-Вуги» — чудное местечко. Мы с ним большие друзья. Он заехал проведать меня.
Речь Боруса лишь чуть-чуть отдавала сладковатым южнонегритянским акцентом:
— Я много слышал о миссис Кингсблад. Большая честь для меня. Могу я рассчитывать, что это не в последний раз?
«Он в глаза смеется надо мной!» — ужаснулась Вестл и, промямлив какие-то слова, которые едва ли могли служить доказательством ее интеллектуального превосходства, опрометью ринулась из кухни — без воды. В столовой она, смеясь, посмотрела на Нийла и сказала негромко и почти добродушно:
— Кажется, меня только что обхамили, и, кажется, герою это сошло с рук.
— Кто? Кертис?
— Нет, цветной джентльмен по имени Борус или Вирус Багдолл, мистер Багдолл, да, да, мистер, и прошу этого не забывать. Борус и Белфрида! Нет, все-таки комедия с этими неграми! Хотя, впрочем, почему комедия? Ты не поверишь, но я, кажется, только что удостоилась чести познакомиться с самым обаятельным и опасным прохвостом, какого когда-либо встречала.
— Да в чем там дело? Гость какой-нибудь в кухне? — терпеливо спросил Нийл.
— Ох, только, пожалуйста, не уподобляйся своему братцу Роберту!
— Но кто же этот нахал? Пойду посмотрю сам.
Он отправился в кухню, а Вестл шла сзади, гадая, кто — Нийл или Борус — останется на поле битвы. Но Борус исчез, исчезла и Белфрида, исчез и ярко-красный двухместный автомобиль, стоявший у заднего крыльца; только из раковины уныло выглядывала немытая посуда.
Добродушная Китти, сестра Нийла, на три года его старше, всегда была ему ближе всех в семье. Она была замужем за Чарльзом Сэйвордом, весьма симпатичным молодым юристом, который один срок занимал должность прокурора в городском суде. В этот вечер Китти и Чарльз пришли к Кингсбладам, чтобы заняться основным делом своей жизни — игрой в бридж.
Позабыв в священнодействии игры об ужасах домашнего мятежа, Вестл очень удивилась, когда случайно подняла голову и вдруг увидела Белфриду, делавшую ей знаки из полутемного коридора. Позади виднелся сардонический Борус Багдолл.
— Вернулись? В чем дело? — сердито спросила Вестл.
— Ах, миссис Кингсблад, мне очень жаль, но я должна уйти от вас. Совсем уйти. У меня дома заболели.
Суровая воительница вспыхнула:
— То есть как — уйти совсем, в такой час, не вымыв даже посуду?
Борус вставил небрежно:
— Вы можете вычесть с нее полдоллара за невымытую посуду.
Не только Вестл, но и все остальные с неловкостью почувствовали, что Борус смеется над ними.
— Да я вымою, — буркнула Белфрида.
— Нет, вы не вымоете! Я вас прошу уйти отсюда немедленно, чем скорее, тем лучше. Сейчас я расплачусь с вами. — Вестл прошествовала к своему белому письменному столику и нетерпеливо раскрыла аккуратненькую расходную книжку. — За вычетом того, что вы взяли в этом месяце вперед, вам причитается шестьдесят три доллара шестьдесят пять центов. Ой! У меня не хватит. — К игрокам: — Есть у кого-нибудь деньги?
С помощью Нийла и Чарльза Сэйворда она наскребла шестьдесят четыре доллара, но у Белфриды не нашлось сдачи.
— Для ровного счета пусть уж будет шестьдесят четыре, — промурлыкал Борус.
Нийл вскочил, воодушевленный романтическим побуждением выставить бандита за дверь, но, встретив непринужденно веселый взгляд Боруса, понял, что именно этого Борус и добивается — для собственного развлечения.
— Правильно. Пусть, для ровного счета, — сказал Нийл. — Всего хорошего, Белфрида. До свидания, мистер — э-э — Багдолл.
Он решительно шагнул вперед и протянул Борусу руку, словно от имени немногочисленного, но избранного общества. Последовало короткое состязание в силе, — стальная хватка Боруса против кулака Нийла, — потом Борус улыбнулся. Эта улыбка так понравилась Нийлу, что прошло полминуты, прежде чем он вспомнил о своем превосходстве белого человека и произнес с подчеркнутой любезностью, которая сама по себе есть оскорбление:
— Вы, может быть, посидите в кухне, мистер Багдолл, пока Белфрида уложит свои вещи.
— Да, благодарю вас, мистер Кингсблад. Да, я посижу в кухне, пока… пока мисс Грэй уложит свои вещи. — И исчез.
Вестл, наблюдавшая за сборами Белфриды, смеясь, вернулась в столовую.
— Вот черти, все-таки они нас посрамили!
— Как так? — спросили все.
— Я была просто в восторге, что с Белфридой покончено и она уезжает. С меня словно цепи свалились. И я решила подавить их своим великодушием — милостивая белая госпожа простила и не гневается. Я думала, они сядут в машину тихие, пристыженные (между прочим, какая у него машина! Мы даже и мечтать не можем о такой). Ничего подобного! Они укатили, крича во все горло: «Прощайте, дорогая!» Потому что, пока Белфрида наверху укладывала вещи, Борус перемыл всю посуду и самым аккуратным образом убрал ее в шкаф да еще оставил нам в кухне на столе подарок — четвертную бутыль шампанского! Господи, я до сих пор и не видала шампанского в четвертных бутылях, разве только на рекламных объявлениях.
— А какой мужчина! — восхищенно сказала Китти Сэйворд. — Как сложен, никогда не видела ничего подобного!
— Да, это мужчина, — рассеянно пробормотала Вестл.
Но Чарльз Сэйворд, добродушнейший из мужей, запротестовал:
— Вы что, забыли, что вы белые женщины? Увидели какого-то кабатчика, шарманщика, сводника, гангстера черномазого и растаяли обе. Честное слово, половина Америки сошла с ума — женская половина!
6
Теперь, когда Вестл сама готовила завтраки, они стали гораздо вкуснее, и всегда на столе была пепельница и утренний выпуск «Знамени фронтира». Время от времени Нийл пускался в пляс посреди кухни, напевая: «Опять все это наше!»
Только Бидди и Принц с упрямством, свойственным детям и животным, скучали по Белфриде, искали ее по всему дому, укоризненно смотрели на Нийла и Вестл, спрашивали, хотя и без слов: «Что вы сделали с нашим другом?»
Неделю спустя Вестл взяла новую прислугу — Шерли Пзорт, двоюродную сестру Нэнси Хавок.
Шерли с энтузиазмом готовилась разделить все радости наступающего рождества; она относилась к хозяевам даже теплее, чем им хотелось бы, и всегда звала Вестл «золотко». Это была типичная для того времени «финтифлюшка»: почти добродетельная молодая особа, ласковая и грациозная, как котенок, больше всего на свете любившая жевательную резинку и танцы.
С наступлением декабрьских холодов у Нийла начала побаливать раненая нога, и он все чаще думал о войне, о погибших товарищах, о прошлогоднем невеселом рождестве на госпитальной койке. Англичанки были заботливы и добры, но он тосковал о голосах Среднего Запада, о своей матери, Вестл и Бидди, о сестрах Китти и Джоан. Теперь они все снова вместе; это будет первое за три года рождество в кругу семьи.
Он думал о том, как повлияла на него война. Повлияла ли вообще?
Когда он лежал в госпитале, он был твердо уверен, что, вернувшись домой, все молодые солдаты объединятся, раз навсегда забьют вертящуюся дверь, на которой с одной стороны написано «республиканская партия», а с другой — «демократическая партия», и подадут свой голос за справедливость и процветание и за то, чтобы больше не было войн. Но, просидев шесть недель в банке и ничего за это время не услышав от банкиров, адвокатов и коммерсантов, кроме предсказаний, что этот субъект Рузвельт в 1950 году станет диктатором, он постепенно скатился к своей прежней вере в незыблемость многозначных цифр.
Но в последние дни его начали раздражать издевательские разговоры о «жидах», которые он часто слышал в теннисных клубах, Федеральном и Сильван-парк. Он думал:
«Вероятно, евреям так же неприятна кличка „жид“, как моим франко-канадским предкам неприятно было прозвище „лягушатники“. Мне нравился молодой лейтенант Розен, который подорвался на мине. Есть много евреев, которые ничем не отличаются от нас, — наверно, есть. Нужно мне усвоить либеральные взгляды, пока я еще молод, и потом уж держаться их всю жизнь, чтобы не попасть в подлецы, когда будешь уже пожилым и толстым и сделаешься директором этого банка — а может быть, и Первого Национального в Сент-Поле».
Размышлениям этим он предавался за своим столом, под мраморными сводами операционного зала Второго Национального Банка. Все утро ушло у него на дела по мелким ссудам; хлопотали о них преимущественно демобилизованные, желавшие открыть какую-нибудь торговлю, и Нийл старался сочетать благожелательность с осторожностью. Неверно, будто всякий банкир только и думает, как бы разорить все мелкие предприятия, принадлежащие отчаявшимся маленьким человечкам с больными дочерьми на руках. Не так уж легко заниматься банковским делом, когда вокруг тебя господствует нужда.
