Александр Хьелланн - Избранные произведения
Безобидный народный праздник, который пытались организовать в Иванов день Кристиан Фредрик Гарман, внук покойного «молодого консула», и его друзья, кассир Рандульф и секретарь амтмана Холк, праздник, которому так радовался весь город и которому обещали содействие столпы местного общества, сорван; его оплакивают девушки, еще не ведающие, что «страх живет среди нас всех», но большинство обывателей делают вид, что никогда и не помышляли принять участие в празднике, и, несмотря на чудесную погоду, раньше обычного запираются в домах. Рандульф уволен из банка, а Холк вынужден подать в отставку. И за всем этим стоит Крусе, всемогущий Крусе со своими «кротами». Он торжествует победу. Но где-то вдали, на горизонте все же дымят костры — традиционные костры, которые жгут в Иванову ночь. Значит, есть еще места, не подвластные Крусе, где юноши и девушки имеют право радоваться жизни. Эти дымящиеся на горизонте костры вырастают в образ (конечно, очень абстрактный) неистребимости народной жизни и вносят светлую ноту в мрачный колорит этого блестящего памфлета, вплотную подводящего к проблематике критического реализма XX века и во многом близкого такой книге, как «Верноподданный» Генриха Манна.
* * *Романы, входящие в трилогию, написаны на протяжении всего четырех лет, но мы видим, как от книги к книге все глубже становится критика современного общества, все острее обнажается непримиримость его социальных противоречий, все полнее раскрывается его полная бесчеловечность. Недаром в третьей книге обычную хьелланновскую иронию сменяет гневный сарказм.
Этот перелом в творчестве Хьелланна явился прямым отражением того тяжелого идейно-политического кризиса, который переживало норвежское общество после прихода к власти либеральной оппозиции. Радикальной норвежской интеллигенции, всей своей деятельностью подготовившей полную победу либеральной партии «Венстре» в 1884 году, очень скоро пришлось убедиться, что правительство Свердрупа, лидера этой партии, отнюдь не собирается радикально перестроить общественную жизнь страны, а сам премьер «вовсе не проявлял столь решительной склонности к парламентаризму, какую в нем предполагали».[5] Решительно отказавшись от обещанных реформ, «Венстре» практически продолжила курс политики ненавистной народу, консервативной партии «Хойре». Для передовой норвежской интеллигенции предательство вчерашней оппозиции было совершенно неожиданной и страшной катастрофой, которая наложила неизгладимый отпечаток на всю идеологическую жизнь Норвегии конца 80–90-х годов и завела многих честных радикалов в безысходный идейный тупик. Это трагическое разочарование испытал и Хьелланн, которому очень скоро представился случай на собственном опыте убедиться в реакционном курсе либеральной партии.
В 1885 году Бьернсон и Ли обратились в стортинг с просьбой назначить Хьелланну такую же стипендию за писательскую деятельность, какую получали они и Ибсен. Борьба за эту стипендию, вошедшая в историю норвежской общественной жизни под названием «Дело Хьелланна», но по существу быстро переросшая рамки персонального дела, захватила множество людей и, словно лакмусовая бумажка, определяла на протяжении трех лет их принадлежность к тому или иному лагерю. Но, несмотря на широкий резонанс, который получила эта борьба, она не увенчалась успехом: стортинг нового созыва, где абсолютным большинством располагала «Венстре», три раза высказывался против предоставления стипендии Хьелланну, чтобы «не поддержать и своим признанием не апробировать писательскую деятельность, которая во многом противоречит моральным и религиозным понятиям нации».
Выявление реакционного характера новой буржуазной власти повлекло за собой крах иллюзий о возможности надклассового демократизма в рамках буржуазного общества и поставило для Хьелланна вопрос об идейном размежевании с либерализмом, но вместе с тем вызвало у него ощущение бесперспективности исторического развития вообще. Ленин в своей статье о Герцене писал о скептицизме, связанном с процессом умирания буржуазной демократии.[6]Хьелланн пережил трагедию, аналогичную герценовской.
В трагическом взгляде Хьелланна на действительность в конце 80-х — начале 90-х годов немаловажную роль сыграл и тот общий идейный разброд, который наблюдается в этот период в широких кругах норвежской интеллигенции. Вместе с разочарованием в политике партии «Венстре» приходит разочарование в политике вообще, утрата веры в общественные идеалы; утверждается нигилизм и скептицизм, а в искусстве торжествует крайний натурализм, вошедший в историю норвежской литературы под названием «движения богемы», и различного рода неоромантические течения.
В этом новом климате общественной и духовной жизни Норвегии большинство писателей, выступивших в начале 70-х и первой половине 80-х годов как реалисты, изменили своим старым боевым знаменам. Они стремились не отстать от нового поколения, которое проповедовало теорию «искусства для искусства» и призывало к уходу от современности. На фоне этой идейной капитуляции радикальной интеллигенции в 90-е годы, когда элементы символизма широко вторгаются даже в реалистическое искусство Ибсена, Хьелланн был едва ли не единственным писателем, который остался полностью верен своему радикально-демократическому мировоззрению и своему реалистическому методу изображения жизни.
В 1891 году Хьелланн опубликовал свой последний роман «Яков» — историю выскочки, наглого и лживого, мстительного и вороватого крестьянского парня Тереса Волле, который с железным упорством, ценой преступлений и предательства, поднимается с самого дна и становится в конце книги всеми уважаемым «столпом общества», «опорой церкви и трона». Образ Тереса Волле, как и образ пастора Крусе, мог возникнуть только в преддверии империалистической эпохи. Новое в Волле — это его абсолютная свобода от всех и всяческих моральных норм и «условностей», от всех и всяческих человеческих связей. Он ненасытен в своей погоне за золотом и властью, он по своей природе — монополист, и его господство в Ставангере знаменует собой полную концентрацию всей деловой жизни и всех капиталов в одних руках. Хьелланн с удивительным художественным чутьем обнажает человеконенавистническую сущность этого капиталиста новой формации, его глубокую враждебность культуре и связь с самыми реакционными силами.
Однако «Яков», один из лучших норвежских романов XIX века, не имел успеха. Его суровый реализм и жгучая острота социальной проблематики не могли вызвать интереса в литературном мире, где успех книги определялся утонченным психологизмом, проникновением в «стихию подсознания» и прочими модными категориями.
В атмосфере 90-х годов Хьелланн чувствовал себя глубоко одиноким. Преследуемый реакцией, осмеянный натуралистами и неоромантиками, отвергнутый своими прежними соратниками, Хьелланн, однако, по-прежнему стойко держится своих убеждений. Не видя выхода из того идейного тупика, в который он попал из-за своего неуменья распознать силу, на которую можно было бы опереться в борьбе с наступающей реакцией, он уходит из литературы в полном расцвете творческих сил, но уходит таким же последовательным демократом и материалистом, каким пришел в литературу двенадцать лет тому назад, — уходит, чтобы в своей практической деятельности, в качестве редактора, а потом амтмана, бороться за те же незыблемые для него идеалы 70-х годов.
Александр Хьелланн прожил сложную и мужественную жизнь. Вся его деятельность, и творческая и практическая, была проникнута пафосом борьбы за лучшее будущее своей родины, за торжество демократии и свободы. На свои книги он смотрел как на средство «выжигать социальное зло», «выкорчевывать низкорослый кустарник официального лицемерия», «дать людям струю свежего воздуха».
Правда, никто не пытается низвергнуть Хьелланна с того пьедестала, на который его еще при жизни подняла волна народного признания, но зато современные буржуазные критики всячески стремятся умертвить живую ткань его произведений, рассекая ее на «совершенную форму» и «устарелое содержание». Но они бессильны превратить Хьелланна в хрестоматийного классика. Книги его и сегодня продолжают быть действенным оружием в борьбе норвежского народа за демократию, а современная прогрессивная норвежская литература продолжает его высокие реалистические традиции.
Л. Лунгина
РОМАНЫ
Гарман и Ворше
Перевод Т. Г. Гнедич
IНичего нет в мире огромнее и терпеливее моря. Как добродушный слон, носит оно на широкой спине своей крохотных пигмеев, населяющих землю, а его огромная зеленоватая глубина поглощает все земные невзгоды. Неправда, что море коварно: оно никогда ничего не обещает. Чуждое желаний, чуждое привязанностей, спокойно и свободно бьется его огромное сердце — единственное, что есть здорового в нашем исстрадавшемся мире.
