Оскар Лутс - Лето
– До сих пор не случалось, – отвечает Тоотс, – но в любую минуту может ударить.
– Гм, гм… нет, пусть уж тогда лучше в ноге сидит. Лучше уж хромай и ходи, как тебе хочется.
– Сейчас мне хромать уже незачем, он у меня опять в бедро вернулся.
Потоптавшись на месте, приятели идут дальше. Вскоре они приближаются к первым домикам Паунвере. В деревне много перемен, Тоотс это сразу замечает. Взять хотя бы те два новых дома, невдалеке от развилки дороги, которая ведет к кладбищу, – когда он жил в родных краях, домов этих не было.
– Здесь живет колбасных дел мастер, – говорит Кийр, указывая на первый из домов.
«Колбасных дел мастер…» – повторяет про себя Тоотс эти необычные для него слова и оглядывает дом, окрашенный в красный цвет и напоминающий ему какой-то предмет, изготовленный его собственными руками когда-то очень-очень давно.
В окне домика за стеклом висит круг заплесневелой колбасы, словно символ вечного круговорота жизни. На пороге сидит откормленная кошка и провожает прохожих равнодушным взглядом.
В другом доме расположилась пекарня. Над дверью покачивается золоченный крендель, вертясь по ветру и словно кичась своей легкостью и внутренней пустотой. Из открытого окна выглядывает дородная белолицая женщина, как бы желая сказать, что здесь, в их доме, все белое: и мука, и булки, и люди.
Дальше попадается лавка, знакомая Тоотсу издавна, – ничего достойного внимания приятели в ней не находят. Только вот вывески ее по обеим сторонам дверей за это время сильно потускнели: от изображенного на одной из них крестьянина с дымящейся трубкой дожди и буйные ветры не оставили ничего, кроме трубки, одной руки да пары сапог.
И все же какие-то воспоминания влекут Тоотса заглянуть в эту лавку. К тому же, приятель говорил, что ему хочется пить, так что есть и предлог зайти сюда. Друзья входят в лавку и просят меду. Стаканов им не дают, и они прикладываются к бутылкам и «тянут», как выражается Кийр, прямо из горлышка. Тоотс пьет, а глаза его в это время обшаривают все помещение лавки; он напоминает сейчас капитана, обозревающего в подзорную трубу морской простор.
– Да, да, – говорит он, отрываясь от бутылки и кивая Кийру. – Не раз мы в эту лавчонку захаживали.
Покидая лавку, Тоотс так сильно отрыгает, что даже сам с испугом оглядывается на лавочника. К счастью, тот здесь человек новый и ничего о Тоотсе не знает; будь на его месте прежний, не упустил бы случая позубоскалить. У порога Тоотс останавливается, плюет, позевывает и делает движение, которое даже Кийру кажется неожиданным и совершенно неуместным: он потягивается, будто спросонья. Ох, этот керосин, который он влил в себя вместо кофе! Будь он трижды проклят! Выпитый сейчас шипучий напиток снова поднял керосин откуда-то из глубины под самое горло, и вот теперь, о грешная душа, справляйся с ним как знаешь. Керосин этот, видимо, решил еще долго так разгуливать взад и вперед, совсем как ишиас, и даже не думает перевариваться в желудке.
Кийр замечает выражение отчаяния на лице друга, и в душе его шевелятся мрачные предчувствия: в самом деле, не ударил ли ишиас Тоотсу в голову? Кийр делает несколько шагов в сторону, мурлыкая какой-то мотив, и шарит глазами по земле, словно что-то потерял на шоссе. Однако одним глазом он продолжает следить за своим другом – тот все еще плюется и позевывает.
Но вскоре Тоотс приходит в себя; как бы в заключение он внушительно отплевывается, кашляет, что-то невнятно бормочет, и друзья идут дальше. Кийр с облегчением вздыхает, но спросить Тоотса о чем-либо не решается: бог знает, какие еще недуги и причуды могут оказаться у его богатого и образованного приятеля, и кто поручится, что какое-нибудь одно-единственное неосторожное слово не вызовет их новой вспышки!
Впереди еще один новый дом, но уже без всякой вывески: Кийр объясняет, что дом этот предназначен для врача, но сейчас еще наполовину пуст. Затем друзья сворачивают налево и медленно идут по направлению к церковной мызе. У озера Вескиярве они снова на минуту задерживаются, и Тоотс находит, что озеро за эти годы сильно заросло. Мельница, как уверяет Кийр, судя по шуму, работает на всех парах: несмотря на жаркие дни, предвещающие близость лета, еще длится пора весеннего половодья и мельница может молоть во всю силу. Еще несколько десятков шагов по тропинке – и приятели очутились бы у церковной мызы, но тут Тоотс замечает на другой стороне озера еще нечто новое.
За те годы, что Тоотса здесь не было, домик, стоящий на том берегу, перестроили, и сейчас он выглядит большим и нарядным. Если всмотреться пристальнее, то может показаться, будто домик этот врос в другой, выстроенный над ним, большой дом; посередине постройка эта теперь двухэтажная, и трудно сказать, в какую сторону она сейчас длиннее, в какую шире. Перед домом на берегу озера в свое время росла ива. Собственно, она и сейчас еще там, но рядом с высоким, внушительным домом кажется маленькой и жалкой. Под окном домика рос когда-то клен, но его уже нет; должно быть, это молодое красивое дерево уничтожили во время перестройки дома.
– Теперь там аптека, – говорит Кийр, указывая на изменивший свой облик дом.
– Да, вижу, – отвечает Тоотс. – Над дверью орел.
Солнце палит все жарче; Тоотс теперь уже серьезнейшим образом начинает жалеть, что надел с утра свой длинный сюртук. Как свободно и приятно было бы сейчас шагать в легкой охотничьей куртке! Нынче весна необычайно жаркая, и если еще выпадут теплые дожди, то хлеба отлично пойдут в рост. Перед плотиной среди водорослей резвятся рыбешки, они ищут себе пищи возле камней, покрытых зеленой слизью; время от времени среди этих малышей поблескивает и спина более крупной рыбы, словно ей захотелось проверить, не слишком ли расшалилась ее меньшая братия. Тоотс задумчиво смотрит на озеро, испытывая нечто похожее на зависть: хорошо им плавать в прохладной воде – без воротничка, без сапог и черного сюртука! С каким наслаждением сидел бы он сейчас дома где-нибудь в тени, курил папиросы и размышлял о том о сем.
На пороге мельницы появляются двое помольщиков: прислонившись к косякам двери, они закуривают и беседуют о погоде. Чтобы расслышать друг друга среди шума мельницы, они вынуждены чуть ли не кричать; как ни странно, до мостика голоса их доносятся куда яснее, чем они могли бы предположить.
Когда все соображения насчет погоды уже высказаны, один из мужиков, глядя на мостик, обращается к другому:
– Это что за франты на мосту собрались?
– Кто их знает, – отвечает собеседник. – Одного я вроде бы где-то видел, а тот, в шляпе и сюртуке, совсем незнакомый.
Тоотс и Кийр искоса поглядывают друг на друга, быстро отворачиваются и делают вид, будто вообще не слышат этого разговора.
– Гляди-ка, у того дьявола еще и перо на шляпе, точно граф какой, – продолжает мужичок помоложе; он, видимо, не собирается оставлять эту тему, не исчерпав ее полностью.
Разговор их не очень-то интересует наших друзей, в особенности Тоотса, который внезапно начинает проявлять признаки нетерпения и делает Кийру знаки, что пора покинуть мост.
Но в тот самый момент, когда друзья собираются уже свернуть к церковной мызе, открывается дверь аптеки и из нее выходит невысокий, сутулый, лысый человечек; заложив руки за спину, он начинает прохаживаться по шоссе.
– Это помощник аптекаря, – говорит Кийр, указывая на человечка.
– Ну и пусть! – через плечо бросает Тоотс. – А впрочем, погоди, – говорит он останавливаясь, – надо бы зайти и купить чего-нибудь, чтобы…
– Чего купить? – спрашивает Кийр.
– Чего-нибудь против тошноты. Меня уже с утра мутит, черт, то и дело зевать приходится. Надо бы принять чего-нибудь, чтоб растворило этот керосин, а то он всплывает и лезет к самому горлу.
– Какой керосин? – удивляется Кийр.
– Какой керосин! – отвечает Тоотс. – Мало ли какой керосин бывает на свете.
При этом он, не говоря больше ни слова, поворачивается и шагает к аптеке. Кийр следует за ним, пытаясь уяснить себе смысл этих туманных фраз. Мужички провожают их недоуменным взглядом, причем тот, что постарше, так сильно тянет свою пустую трубку, что треск ее слышен на шоссе.
– И куда это их понесло? – доносятся до Кийра его слова.
Тоотс подходит к аптекарю, приподнимает в знак приветствия шляпу и, указывая на дверь аптеки, что-то шепчет. Лысый человечек, который, как оказывается при ближайшем рассмотрении, помимо всего прочего обладает еще и большим красным носом, в свою очередь приветствует Тоотса кивком головы, что-то бормоча в ответ. Все трое входят в аптеку. Кийр идет последним, соображая про себя, что ему здесь купить: ведь такое солидное заведение существует не только для того, чтобы заглянуть сюда, поздороваться и выйти.
– Ну, что вам угодно? – спрашивает аптекарь, заходя за прилавок.
Кийр почти уверен, что Тоотс станет говорить об ишиасе, но, к удивлению своему, слышит другое – приятель его жалуется на тошноту. Аптекарь, опершись на прилавок и обхватив руками свой большой лысый череп, заглядывает больному в глаза и, чуть усмехаясь, говорит:
