Михаил Салтыков-Щедрин - Мелочи жизни
– Ну-с?
– Мы – тоже Ковригины…
Воображение Перебоева, быстро нарисовавшее ему картину путешествия в Америку, совещания с местными адвокатами, наконец, целую кучу блестящих долларов, из которых, наверное, добрая треть перейдет к нему (ведь в подобных случаях и половины не жалеют), начинает столь же быстро потухать.
– Однофамильцы Ковригина или родственники? – терпеливо спрашивает он.
– То-то, что… Мы уж и в посольстве побывали, и поколенную роспись видели… и у него Анна Ивановна, и у нас Анна Ивановна…
– Я не понимаю. Объяснитесь, пожалуйста.
– И ему Анна Ивановна внучатной сестрой приходится, и нам Анна Ивановна тоже приходится внучатной сестрой.
– Жива эта Анна Ивановна?
– То-то, что… Не потрудитесь ли посмотреть?
– Да вы слыхали когда-нибудь об умершем Ковригине?
– То-то что…
– Жива эта Анна Ивановна?
– Наша-то давно померла, а евоная – Христос ее знает.
– Вы у кого-нибудь из адвокатов были, кроме меня?
– Как же, у пятерых уж были.
– Что же они вам сказали?
– Да что! Смеются – только и всего.
– Так зачем же вы ко мне пришли? – уже раздраженно кричит Перебоев, – вы думаете, что у меня праздного времени много?
– То-то, что мы думали: и у него Анна Ивановна, и у нас Анна Ивановна… Может быть, господин адвокат разберет… Денег-то уж очень много, господин адвокат!
– Позвольте вас попросить оставить меня!
– С удовольствием. Мы, признаться сказать, и то думали: незачем, мол, ходить, да так, между делом… Делов ноне мало, публика больше в долг норовит взять… Вот и думаем: не наш ли, мол, это Ковригин?
– Да говорите же толком: какой еще ваш Ковригин? – опять начинает волновать Перебоева надежда.
– Да Иван Афанасьич. Он доподлинно нам сродственником приходится, и тоже лет сорок назад без вести пропал.
– Ну-с?
– Только этот, умерший-то, Федором Сергеичем прозывается…
– Позвольте мне просить вас оставить меня.
Клиент удаляется. Перебоев опять высовывается в дверь и провозглашает:
– Господа! кто на очереди? пожалуйте!
Но клиентская пуста. Сейчас в ней ожидало еще два человека, и вдруг – нет никого.
– Прохор! – в исступлении кричит Перебоев, – где клиенты?
– Ушли-с. Сказали: долго уж очень ждать приходится – и ушли.
– И ты не мог удержать? – хорош гусь! не мог сказать, что я сейчас…
– Да что же, коли они ушли.
– Ушли! Свинья ты – вот что! Вели завтракать подавать.
Перебоев задумывается. Целых два часа он употребил на пустяки, а между тем два клиента словно сквозь землю провалились. Может быть, в них-то и есть вся суть; может быть, на них-то и удалось бы заработать… Всегда с ним так… Третьего дня тоже какая-то дурища задержала, а серьезный клиент ждал, ждал и ушел. Полтораста рубликов – хорош заработок! Вчера – ничего, третьего дня – ничего, сегодня – полторы сотни.
– Прохор! – кричит он, – на будущее время, ежели барыни шляться будут, говори, что дома нет. Ах, юродивые!
Он наскоро завтракает и отправляется в суд. Спор о подлинности векселя он мгновенно проигрывает, зато процесс о краже со взломом выигрывает блестящим образом.
– Всегда так со мной! Как только по назначению суда защищаю – непременно выиграю, – ропщет он вполголоса, почти с ненавистью взирая на подошедшего к нему оправданного клиента.
– Скажите по совести: украли? – спрашивает он.
– Украл-с, – шепотом отвечает оправданный.
– Ну, идите и воруйте. Только мне на зубок не попадайтесь. Я… вас…
В половине седьмого Перебоев возвращается домой – изнуренный. Жена встречает его словами:
– А мы платье купили Наташе – модель из Парижа; мне Изомбар через неделю сшить обещала. Только будет стоить около трехсот рублей.
– На какие же ты деньги рассчитываешь?
– Обыкновенно… Принесут счет, ты и заплатишь!
– Дожидайся!
Он выскакивает из-за стола и, не докончив обеда, убегает в кабинет. Там он выкуривает папироску за папироской и высчитывает в уме, сколько остается работать, чтобы составился капитал в четыреста тысяч.
Оказывается, что не хватает около ста девяносто четырех тысяч. Правда, что у него имеется в виду процесс, который сразу может дать ему сто тысяч, но это еще вопрос, достанется ли он ему. Около этого процесса целая стая адвокатов похаживает: "Позвольте хоть документики просмотреть…" К счастью, он уж успел заручиться, видел документы и убедился, что действительно четыре миллиона у казны украдены. Но он так ловко успел выяснить ответчику суть дела, что сам вор убедился, что он ничего не украл и даже, пожалуй, кой-что своего приложил.
– Итак, вы сами видите, как легко оклеветать человека! – сказал он, с чувством пожимая Перебоеву руки.
– Еще бы! тут и возразить нечего! – ответил Перебоев горячо, – на основании такой-то статьи такого-то тома…
– Совершенно с вами согласен; но только вот что: как бы защитник противной стороны…
– И он ничего возразить не может. Дело ясное, правое… святое!
– Именно… святое!
На вопрос о гонораре Перебоев объявил прямо цифру – сто тысяч рублей, на что клиент-вор несколько сомнительно ответил:
– Помогите, голубчик!
С тех пор прошло два месяца. В течение этого времени вор аккуратно уведомлял Перебоева, что дело все еще находится в том ведомстве, в котором возник начет, что на днях оно из одной канцелярии перешло в другую, что оно округляется, и т. д.
Перебоев, в свою очередь, убеждал вора, что напрасно он сам беспокоится следить за делом, что он, как адвокат, может и в административных учреждениях иметь хождение; но вор, вместо ясного ответа, закатывал глаза и повторял:
– Помогите, голубчик!
А в обществе между тем ходили самые разнообразные слухи. Одни рассказывали, что вор пошел на соглашение: возвратить половину суммы в течение бесконечного числа лет без процентов; другие говорили, что начет и вовсе сложен.
"Странно, однако ж! – размышлял Перебоев, – ведь все это и я мог бы для него устроить!"
Вот и теперь, по поводу заказанного женою платья, он вспомнил об этом процессе и решился завтра же ехать к вору и окончательно выяснить вопрос, поручает ли он ему свое дело или не поручает. Ежели поручает, то не угодно ли пожаловать к нотариусу для заключения условия; если не поручает, то…
Он даже вздрогнул при этой мысли. И тут же, кстати, вспомнил об утреннем посещении Ковригина. Зачем, с какой стати он его прогнал? Может быть, это тот самый Ковригин и есть? Иван Афанасьич, Федор Сергеич – разве это не все равно? Здесь был Иван Афанасьич, приехал в Америку – Федором Сергеичем назвался… разве этого не бывает? И Анна Ивановна к тому же… и тут Анна Ивановна, и там Анна Ивановна… А он погорячился, прогнал и даже адреса не спросил, – ищи теперь, лови его!
– Эй, Прохор! давеча здесь господин Ковригин был – спросил ты, где он живет?
– Не спрашивал-с.
– Ну, так и есть! Фофан ты, братец! – укоряет Перебоев Прохора и, оставшись один, продолжает мечтать.
"Со мной всегда так. Погорячусь, прогоню, а потом раскаиваюсь. Полтора миллиона долларов! Сколько на этом процессе деньжищ заработать бы можно – страсть! На этом да еще на том… на четырехмиллионном… Сразу бы в норму вошел – и шабаш! Нет, господа, довольно с меня! Лучше скромненько где-нибудь в Баден-Бадене жить, нежели по Петербургу рыскать да петербургскую сырость глотать! Разумеется, от времени до времени, – отчего ж?.. Например, ежели процесс вроде ковригинского… можно семейство в Баден-Бадене оставить, а самому на время в Петербург приехать…"
Мечтания эти прерывает мерный бой столовых часов. Уж половина девятого – пора и на консультацию. И полтораста рублей на полу не поднимешь. Перебоев поспешно одевается, берет, по привычке, портфель под мышку и уезжает.
Консультация задлилась довольно поздно. Предстояло судиться двум ворам: первый вор украл сто тысяч, а второй переукрал их у него. К несчастию, первый вор погорячился и пожаловался на второго. Тогда первого вора спросили: "А сам ты где сто тысяч взял?" Он смешался и просил позволения подумать. Возник вопрос: которому из двух взять грех на себя? – вот об этом и должна была рассудить консультация. Очевидность говорила против первого вора.
– Вы сами себя выдали, – убеждал его второй вор, – вместо того чтобы жаловаться, вам следовало бы просто сказать мне: поделимся, друг! – мы бы и поделились.
Но первый вор упорствовал.
– А вы зачем у меня украли? – возражал он, – воровали бы в другом месте, я и слова бы не сказал… Нет, батюшка, это не порядки! Любишь кататься, люби и саночки возить!
Консультация подала мнение в пользу второго вора, основываясь на том соображении, что все равно – первому вору суда не миновать; но в то же время нашла справедливым, чтобы второй вор уплатил первому хоть десять тысяч рублей на обзаведение в не столь отдаленных местах.
– Вы пойдете к следователю, – формулировали свое мнение консультанты, обращаясь к первому вору, – и откажетесь от первого показания; скажите: он не украл у меня, я сам ему деньги на сохранение отдал, а он и не знал, откуда они ко мне пришли…
