Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 3
Гостьи так увлеклись обсуждением своих семейных дел, что засиделись гораздо дольше, чем позволяют приличия и обычаи; но теперь они спохватились и поспешили распрощаться.
Лора была вне себя от яростного презрения. Чем больше она думала о своих посетительницах и об их нелепом разговоре, тем сильнее чувствовала себя оскорбленной; и однако она признавалась себе, что если придется выбирать между двумя противоположными разновидностями здешней аристократии, то в конечном счете из чисто деловых соображении лучше держаться выскочек. Она приехала сюда, в Вашингтон, только для того, чтобы достичь определенной цели, достичь во что бы то ни стало, — и эти люди еще могут быть ей полезны; а уж ископаемые никак не одобрят ее планов и замыслов, это ясно. Если дойдет до выбора, — а рано или поздно выбирать, пожалуй, придется, она примет решение без большого труда и без особых угрызений совести.
Но самой аристократической из трех вашингтонских каст и притом куда более могущественной, чем две остальные, была аристократия средних слоев. Ее составляли семьи общественных деятелей чуть ли не всех штатов представителей как исполнительной, так и законодательной власти, людей, чья репутация долгие годы оставалась незапятнанной как в их родных краях, так и в столице. И сами эти люди и их семьи были чужды всего показного; образованные, с утонченным вкусом, они мало интересовались двумя другими слоями столичной знати, — они невозмутимо вращались в своей собственной достаточно широкой сфере, уверенные в своей силе, сознавая, сколь могущественно их влияние. Им незачем было старательно соблюдать какие-то внешние условности, тревожиться из-за чьего-то соперничества, кому-то завидовать. Они могли позволить себе заниматься своими собственными делами, предоставляя двум другим кастам следовать их примеру или нет — как угодно. Они были безупречны, и этим все сказано.
У сенатора Дилуорти не бывало столкновений ни с одним из этих лагерей. Он трудился на благо всех трех и со всеми тремя заодно. Он говорил, что все люди братья и на ниве служения народу все вправе рассчитывать на честную, самоотверженную помощь и поддержку со стороны труженика-христианина.
Поразмыслив, Лора решила, что события сами покажут, какой линии поведения ей лучше держаться в отношениях с тремя разновидностями столичной аристократии.
Быть может, читателю показалось, что Лора была несколько резка в своих намеках по адресу миссис Орейе, когда разговор зашел о кораллах, но сама Лора вовсе этого не думала. Ей не свойственна была чрезмерная утонченность чувств; да это и понятно, если вспомнить, в какой среде и под чьим влиянием складывался ее характер; она считала, что «дать сдачи» — только справедливо, и всякий имеет право ответить едкой насмешкой на обидный намек. Ей случалось разговаривать с людьми так, что иные дамы были бы просто шокированы, услышав ее; но Лора даже гордилась иными своими меткими ударами. Мы весьма сожалеем, что не можем изобразить ее непогрешимой героиней романа; но мы не можем этого сделать, ибо Лора отнюдь не чужда человеческих слабостей.
Она считала, что светская беседа ей отлично удается. Давным-давно, когда ей впервые пришло на ум, что однажды она сможет появиться в вашингтонском высшем свете, она поняла, каким необходимым оружием на этом поле битвы будет умение поддерживать разговор; она поняла также, что ей придется встречаться и беседовать там главным образом с мужчинами, притом, очевидно, с людьми высокообразованными и неглупыми, а потому надо вооружиться чем-то более существенным, чем те блестящие пустячки, из которых состоит обычная светская болтовня; и она тотчас принялась читать упорно, неутомимо, по строго обдуманному плану, — и с тех пор уже каждую свободную минуту отдавала этим приготовлениям. Таким образом она приобрела изрядный запас поверхностных, но разнообразных познаний и теперь, успешно применяя их, прослыла в Вашингтоне необычайно сведущей и образованной женщиной. Вполне естественно, что при этом ее литературный вкус постепенно развивался, речь становилась все культурнее и изысканнее, хотя, не скроем, изредка прошлое давало себя знать, и в речи Лоры проскальзывали не совсем изящные выражения или едва заметные грамматические неправильности.
ГЛАВА III
ЛОРА В КУЛУАРАХ КОНГРЕССА
Eet Jomfru Haar drager staerkere end ti Par Oxen[127]
Проведя три месяца в Вашингтоне, Лора лишь в одном отношении осталась той же, какой сюда приехала, а именно — она по-прежнему называлась Лорой Хокинс. Во всем остальном она заметно изменилась.
Она приехала с Запада озабоченная, неуверенная в себе, опасаясь, что ее чарам, и внешним и внутренним, не сравниться с чарами здешних женщин; теперь же она твердо знала, что красота ее признана всеми, что и ума у нее побольше, чем у других, и обаяния не занимать. Итак, обо всем этом она могла больше не тревожиться. Далее. Когда она приехала в Вашингтон, у нее была привычка к строгой экономии, а денег не было, — теперь она изысканно одевается; покупая что-нибудь, не задумывается над тем, сколько надо заплатить; и денег у нее вдоволь. Она щедро помогает матери и Вашингтону, а также и полковнику Селлерсу, который всякий раз навязывает ей долговую расписку с указанием процентов, — тут он непоколебим: она непременно должна получать проценты! Это стало излюбленным занятием полковника просматривать счета и убеждаться, что проценты выросли до кругленькой суммы. Каким надежным, хоть и скромным подспорьем будут они для Лоры, если ее постигнут какие-либо превратности судьбы! По правде говоря, полковник не сомневался, что он-то сумеет защитить Лору от бедности; и если ее расточительность минутами тревожила его, он тотчас отмахивался от неприятных мыслей, говоря себе: «Пусть живет как знает… даже если она потеряет все, она обеспечена: уже одни эти проценты принесут ей вполне приличный доход».
Лора была в наилучших отношениях со многими членами конгресса, и кое у кого возникли подозрения на ее счет: поговаривали, что она принадлежит к презренной категории кулуарных политиков; но разве злые языки пощадят хоть одну красивую женщину в таком городе, как Вашингтон? Люди непредубежденные не склонны были осудить Лору на основании одних только подозрений, и потому злословие не слишком повредило ей. Конечно, она всегда весела, стала знаменитостью, — и даже странно было бы, если бы о ней не сплетничали. Но она постепенно привыкала к известности и научилась сидеть в театре с самым невозмутимым видом под перекрестным огнем полусотни направленных на нее лорнетов; она не обнаруживала досады, даже когда ей случалось, проходя по улице, услышать негромкое: «Это она!»
В воздухе носились слухи о широких, но неопределенных планах, которые должны были в конечном счете принести Лоре миллионы; одни подозревали, что существует один план, другие — другой, но точно никто ничего не знал. Все были уверены только в одном: Лора владеет поистине княжескими поместьями, ее земли необъятны и им цены нет, и правительство непременно хочет приобрести их в интересах общества; а Лора соглашается продать землю, но, во всяком случае, не слишком к этому стремится и отнюдь не торопится. Ходили слухи, что сделка давно бы состоялась, если бы не сенатор Дилуорти, который решил, что правительство получит эту землю лишь при одном условии: чтобы она была использована для блага и просвещения негров. Лоре же, как говорили, все равно, для чего используют ее землю (правда, ходили и противоположные слухи), но имеются еще и другие наследники, для которых желание сенатора — закон. Наконец многие утверждали, что хоть и нетрудно продать правительству землю во имя благополучия негров, прибегнув к обычным методам воздействия при голосовании, но сенатор Дилуорти не желает, чтобы на столь прекрасное благотворительное начинание пала хоть тень продажности, — он твердо решил, что ни один голос не должен быть куплен. Никто не мог добиться от Лоры сколько-нибудь определенных сведений на этот счет, и сплетни питались главным образом догадками. Но благодаря этим сплетням и слухам Лору считали необычайно богатой и ожидали, что в скором будущем богатства ее умножатся. А потому ей усердно льстили и не меньше того завидовали. Ее состояние привлекало толпы обожателей. Быть может, сначала они являлись, чтобы преклониться перед ее богатством, но быстро становились горячими поклонниками ее самой.
Перед ее чарами не устояли иные из виднейших людей того времени. Лора никого не отвергала, когда за нею начинали ухаживать, но позднее, когда человек был уже по уши влюблен, объявляла ему о своем твердом решении: она никогда не выйдет замуж! Неудачливому влюбленному оставалось только удалиться, ненавидя и кляня всех женщин на свете, а Лора преспокойно прибавляла к своим трофеям еще один скальп, с горечью вспоминая тот черный день, когда полковник Селби втоптал в грязь ее любовь и ее гордость. И скоро молва стала утверждать, что путь ее вымощен разбитыми сердцами.
