Эжен Сю - Парижские тайны. Том II
— Изверги! Они пытались уверить людей, будто ты помираешь от тяжкой болезни; твоя мать уже распустила слух, что ты в безнадежном состоянии. И это сделала твоя мать, мой милый, твоя родная мать!..
— Послушай, не говори мне о ней, — с горечью попросил Марсиаль.
Потом, впервые заметив, что вся одежда на Волчице мокрая и одета она как-то странно, он воскликнул:
— Да что с тобой приключилось? С волос у тебя стекает вода, ты в одной нижней юбке… И она насквозь промокла!
— Какая разница! Главное, что я тебя спасла, спасла!
— Да объясни мне, где ты так промокла?
— Я знала, что ты в опасности… а лодки найти не могла…
— И ты добралась до острова вплавь?!
— Да. Но погляди на свои руки, позволь я их поцелую. Тебе, должно, очень больно… Вот изверги!.. И меня тут, рядом, не было!
— Ох, до чего ты у меня славная, моя Волчица! — воскликнул с чувством Марсиаль. — Ты самая храбрая и самая славная среди всех славных и храбрых женщин!
— А разве ты не говорил всегда: «Смерть подлецам и трусам!»
И Волчица показала на свою руку, где были вытатуированы эти ничем не смываемые слова.
— Да, ты у меня отважная и неустрашимая! Но тебе холодно, ты вся дрожишь.
— Дрожу, да только не от холода.
— Все равно… Войди в комнату, возьми там плащ Тыквы и закутайся в него.
— Но…
— Я так хочу.
В одно мгновение Волчица закуталась в плащ из шотландки и тут же возвратилась к Марсиалю.
— Подумать только: ради меня… ты ведь могла утонуть! — повторил Марсиаль, с восхищением глядя на нее.
— Да нет же… там чуть было не утонула молоденькая девушка, и я у самого острова спасла ее.
— Стало быть, ты еще и ее спасла? А где же она?
— Внизу, с детьми; они там ухаживают за ней.
— А кто она такая, эта девушка?
— Господи боже! Если б ты только знал, какой случай, счастливый случай нас свел! Эта одна из моих товарок по тюрьме Сен-Лазар, она такая необыкновенная, знаешь…
— А чем же она необыкновенная?
— Представь себе, что я ее вместе и любила и ненавидела, потому как она сразу поселила в моей душе и счастье и гибель…
— Она?
— Да, и это с тобой связано.
— Со мной?
— Послушай, Марсиаль… — Волчица запнулась, но потом прибавила: — Знаешь, но нет, нет… я никогда не решусь.
— Да в чем дело-то?
— Я тебя вот о чем спросить хотела… Я и приехала, чтоб тебя повидать и чтоб спросить, потому что, уезжая из Парижа, я ведь не знала, что ты в опасности.
— Ну, ладно. Говори дальше.
— Да я не решаюсь…
— Не решаешься после всего того, что ты для меня сделала?!
— Вот именно потому. Выйдет так, будто я хочу получить награду…
— Хочешь получить награду! Разве я не обязан тебе многим? Разве ты не выхаживала меня в прошлом году, не сидела возле моей постели дни и ночи?
— Но ты ведь мой милый!
— Именно потому, что я твой милый и всегда им буду, ты и должна говорить со мной совершенно открыто.
— Ты всегда будешь моим милым, Марсиаль?
— Всегда! И это так же верно, как то, что меня зовут Марсиаль. Для меня в целом свете не будет другой женщины, кроме тебя, знай это, Волчица! То, что ты была такой-сякой, это никого, кроме меня, не касается… ведь я люблю тебя, а ты — меня, и я обязан тебе жизнью. Только за то время, что ты в тюрьме пробыла, я стал другим. Во мне многое переменилось!.. Я тут долго думал и решил, что ты больше не будешь такой, как была.
__ Что ты этим хочешь сказать?
— Не хочу я больше с тобой расставаться, но не хочу больше расставаться также с Франсуа и Амандиной.
— С твоим младшим братом и сестренкой?
— Да, с ними; отныне я должен быть для них, можно сказать, как отец. Понимаешь, это накладывает на меня обязанности, мне надо остепениться, потому как я должен о них заботиться. Из них хотели вырастить злодеев, законченных злодеев, и, чтобы их спасти, я их отсюда увезу.
— А куда?
— Я еще и сам толком не знаю; но скажу наверняка — далеко от Парижа.
— А что будет со мной?
— С тобой? А ты тоже поедешь с нами.
— Поеду с вами?! — воскликнула Волчица, остолбенев от радости: она не могла поверить в такое счастье. — И я больше с тобой не расстанусь?
— Нет, моя славная Волчица, никогда! Ты поможешь мне воспитать этих ребятишек… Я тебя хорошо знаю; коли я скажу тебе: «Я хочу, чтобы моя милая, бедная сестрица Амандина выросла честной девушкой, поговори-ка с ней обо всем, хорошенько объясни ей что к чему», то я уверен, что ты будешь для нее хорошей матерью.
— Ох, спасибо тебе, Марсиаль, большое спасибо!
— Мы станем жить как честные работники; будь спокойна, работа для нас найдется, и мы будем работать не покладая рук. По крайней мере, эти дети не станут негодяями, как их отец и мать, а меня больше не будут обзывать сыном и братом людей, кончивших свой век под ножом гильотины, а по тем улицам, где знали тебя, я ходить не стану… Но что с тобой? Что с тобой такое?
— Марсиаль, мне кажется, я схожу с ума…
— Сходишь с ума?
— Да, от радости.
— Почему это?
— Потому что, видишь ли, это слишком хорошо!
— Ты о чем?
— О том, что ты мне только что сказал… Ох, знаешь, все это слишком хорошо… Разве только то, что я спасла Певунью, принесло мне счастье… Да, верно, так и случилось.
— Да объясни мне наконец толком, что с тобой такое?
— Ведь то, что ты мне предложил, Марсиаль, я сама тебе предложить хотела. Понимаешь, Марсиаль?!
— Ты о чем?
— Я сама хотела тебя попросить!..
— Уехать из Парижа?..
— Да… — быстро сказала Волчица. — И уйти жить с тобою в леса… где у нас был бы небольшой чистенький домик и дети, которых я бы любила всей душой! Знаешь, как бы я их любила?! Так, как может Волчица любить детей от своего милого! А потом, если б ты только согласился, — сказала, затрепетав от волнения, Волчица, — я бы стала теперь называть тебя не своим милым… А своим мужем… потому как без этого мы не получим того места, — с живостью прибавила она.
Марсиаль в свой черед с удивлением посмотрел на Волчицу: ее последние слова были ему непонятны.
— О каком месте ты толкуешь?
— О месте лесного обходчика…
— И я его получу?
— Да…
— А кто мне даст его?
— Покровители той молодой девушки, которую я спасла.
— Да они меня и знать не знают!
— Но я-то ей все про тебя рассказала… и она похлопочет за нас перед своими покровителями.
— Ну а что ты ей про меня наговорила?
— Сам понимаешь, ничего дурного!
— Славная ты моя Волчица…
— А потом, знаешь, в тюрьме быстро начинаешь доверять друг другу; а эта девушка была такая милая, такая добрая, что я, сама того не желая, вдруг почувствовала, что меня так и тянет к ней; да я и сразу догадалась, что она не из «наших».
— А кто ж она такая?
— Этого я не знаю, ничего я в этом не пойму, но за всю свою жизнь я никогда таких, как она, не видала и речей таких не слыхала; она, точно колдунья, сразу узнает, что у тебя на сердце; когда я ей сказала, как сильно тебя люблю, она из-за одного этого проявила сочувствие к нашей судьбе… Она заставила меня устыдиться моей прошлой жизни не потому, что говорила мне резкие слова, ты ведь знаешь, на меня такие слова не действуют, просто она говорила о том, как хороша честная трудовая жизнь, жизнь нелегкая, но спокойная, такая, когда я смогу жить с тобою в глуши лесов, как тебе по душе. Но только она сказала, что, вместо того чтоб быть браконьером, ты станешь лесным обходчиком, а я перестану быть твоей любовницей… а буду тебе настоящей женой, а потом у нас появятся красивые детишки, и они будут выбегать тебе навстречу, когда ты по вечерам будешь возвращаться домой с обхода вместе с собаками и с ружьем за спиной, ну, а потом мы станем ужинать на полянке перед нашей хижиной на свежем ночном воздухе, под сенью высоких деревьев, а потом ляжем спать, довольные и счастливые… Ну что тебе еще сказать?.. Я против воли слушала ее, как слушают волшебную сказку. Если б ты только знал… она так хорошо… так хорошо говорила… что все, что она описывала, я видела как наяву… Будто и не спала, а видела чудесные сны.
— Ах да, верно! Это была бы славная и хорошая жизнь! — воскликнул Марсиаль, подавляя вздох. — Понимаешь, Франсуа еще не совсем испортился, но он, бедняга, так долго жил с Николя и Тыквой, что для него вольный лесной воздух подошел бы больше, чем городской. Амандина помогала бы тебе по хозяйству; ну, а уж я был бы таким лесным обходчиком, какого не часто встретишь: недаром же я был известным браконьером… А ты бы хозяйничала в доме, славная моя Волчица… и потом, как ты говоришь, и дети были бы с нами… чего бы нам еще не хватало?.. Знаешь, когда привыкнешь к своему лесу, чувствуешь себя там как дома. Можешь там целый век прожить, и он промелькнет, как один день… Но, послушай, что это я так размечтался? Знаешь, не стоило тебе говорить мне о такой жизни… кроме сожалений, это ни к чему не ведет.
