Беглянка - Лайза Лутц
На обратном пути в гостиницу я зашла в магазин и купила осветлитель для волос, раствор для контактных линз и новую зубную щетку. В номере я перекрасила свои короткие каштановые волосы в блонд. Чем больше ты отличаешься от фотографии, тем больше это списывают на косметику. Запах химикатов всю ночь висел в комнате и обжигал мне ноздри. Утром я долго принимала душ – последний на какое-то время. Посмотрев в зеркало, я все равно себя узнала. Так что промыла кошмарные голубые линзы раствором и провела добрых полчаса, запихивая их в глаза. Когда закончила, на веках появились красные воспаленные следы. Зато я больше себя не узнавала.
Я собрала вещи и выписалась из мотеля, нашла кофейню с видом на водопад и превратилась в невидимку, сидя над чашкой кофе. Затем достала один из мобильных телефонов и позвонила. Мне не ответили, и я оставила голосовое сообщение.
– Больше не могу. Мне все равно, что со мной будет. Я просто хочу вернуться. Хочу снова быть собой.
На следующее утро я села на поезд «Лейк Шор Лимитед» и заняла место напротив пожилого джентльмена с затуманенными глаукомой глазами. Он улыбнулся мне, точнее, пожалуй, некоему моему подобию – для его-то взгляда. Он не мог разглядеть меня по-настоящему, и я находила в этом некоторое утешение. Впрочем, меня настоящую давно никто не видел.
– Доброе утро, – сказал старик.
– Доброе утро, – ответила я.
– Едете домой? – спросил он.
– Да, – ответила я.
– Всегда приятно возвращаться домой.
Я не стала с ним спорить.
Нора Гласс
Глава 27
Еще на первом этапе возвращения я решила, что пришло время сбросить с себя другие жизни. Я собиралась вновь стать собой. К сожалению, слишком много лет я заглушала воспоминания о себе, и теперь мне требовалось время.
Нора Джо Гласс – имя в моем свидетельстве о рождении. Я родилась в Билмане, штат Вашингтон, 15 марта 1987 года. Сначала у меня было двое родителей, Наоми и Эдвин Гласс. Потом отец покончил жизнь самоубийством. Знакомые строили всевозможные предположения о том, почему он это сделал. Некоторые думали – потому что не мог обеспечить семью. Бакалейному магазину Глассов в Билмане было столько же лет, сколько Глассы жили в Билмане. Однако магазину быстро пришел конец, когда им стал управлять мой папа. Кое-кто считал, что он покончил с собой, поскольку жена завела роман на стороне. А по-моему, он сделал это только потому, что ему было грустно.
Мое детство обычным не назвать: отец-самоубийца и вечно пьяная, нерадивая мать. Теперь я вижу, что это была самая обычная часть моей жизни. В свете настоящего легко смотреть на далекое прошлое через розовые очки. Пока я любовалась проплывающим в окне поезда пейзажем Огайо, стали возвращаться мои ранние воспоминания. Обратный отсчет начался. Я буду дома через пятьдесят шесть часов.
* * *
В детстве и в подростковом возрасте мне предоставляли такую свободу, какой мне больше никогда не видать. Моя мать либо пропадала на работе, выпивая в «Бродягах», либо лежала в постели, оправляясь от похмелья.
А я искала, куда пойти и чем заняться, чтобы убить время. Моей лучшей подругой была Эди Парсонс. Она жила на другом конце города, в двухэтажном доме с четырьмя спальнями, – в таких обычно живут семьи в фильмах и сериалах. До моего дома было всего километров пять, но я могла проводить у Эди несколько ночей подряд, не утруждаясь поездкой домой на велосипеде.
В первом классе старшей школы я ради смеха вступила в команду по плаванию. Эди присоединилась по настоянию родителей, чтобы легче поступить в колледж. И у меня неожиданно проявился талант. Особенно хорошо мне давались фристайл и плавание на спине. Я была скорее пловцом на длинные дистанции, чем спринтером, но умела на финише прибавить скорости. Мой тренер однажды заявил, что, по его мнению, у меня больше умственной силы, чем физической. Я понимала, что он имел в виду. Я видела, как сдавались мои соперницы. Я видела, как Эди опускала руки. В бассейне она ненавидела себя за отчаянную потребность в воздухе, хотя в классе преображалась. А мне даже нравилось чувствовать под водой, что легкие вот-вот разорвутся. Эди ушла из команды в конце года и начала встречаться с парнем из Эверетта. Я больше не могла сбегать к ней в гости, поэтому либо сидела в бассейне допоздна, либо каталась на велосипеде по городу, пока полицейский патруль не отправлял меня домой.
Я неплохо училась, но жила только в воде. Впервые я поверила в то, что могу добиться результата выше среднего. Или даже отличного. Я впервые обнаружила у себя амбиции. А потом влюбилась в Райана Оливера…
Впрочем, я забегаю вперед.
Большей частью Билмана владел Роланд Оливер. Он руководил строительной фирмой «Оливер и Мид», и там работала секретаршей моя мать. А еще она спала с Роландом. У него было два сына, Логан и Райан Оливеры. Кажется, я знала их всю свою жизнь. Логан был на год старше, на несколько сантиметров выше, и от него исходило сияние, которое трудно описать. На Логана хотелось смотреть, даже когда изо всех сил стараешься не смотреть. Его улыбка сбивала с ног. Наверное, потому что он улыбался не так уж часто.
Меня в нем привлекала не только внешность. Однажды, когда мне было одиннадцать, я видела, как Логан кулаками проучил Майка Майлза за то, что тот издевался над местным мальчиком с синдромом Дауна. После этого я стала боготворить Логана. Добрый, умный – в таких обычно влюбляются все девочки. Рядом с ним у меня подкашивались колени, и я начинала нести чепуху.
Увы, моя симпатия однажды растаяла без следа. Я пошла за Логаном в лес у водохранилища Ваки. Стыдно признаться, но я частенько за ним следила. Хорошо помню тот день. Теплый, душный майский день. Я шла за Логаном по пятам, как шпион, до места под названием аллея Диких Кошек.
Когда он оглядывался, я пряталась в кустах. Логан так и не узнал, что я там была. Он так и не узнал, что я все видела. Позже он не мог понять, что изменилось и почему на меня больше не действовало его сияние. Ответ прост. Только я видела, как он поймал несчастного бездомного кота и свернул ему шею. Сначала я решила, что тому есть какое-то объяснение. Возможно, это был акт милосердия для смертельно больного животного. Однако лицо Логана говорило об обратном. Ему нравилось. Я же никому об увиденном
