Кнут Гамсун - Местечко Сегельфосс
Когда доктор кончил и вышел на двор, там стоял Теодор, дожидавшийся результата.
– Нет, это не новый паралич, – сказал доктор, – но больному нужен покой. Если наступит ухудшение, немедленно пошлите за мной.
И доктор Муус направился к своему кабриолету, ступая ногами с поразительной аккуратностью.
Теодор не двинулся с места. Новое испытание, постигшее отца, должно быть, несколько смирило и несколько придавило его: придя к себе, он держался тихо и отменил данное приказчику Корнелиусу приказание: не стоит подносить парням нынче вечером, – сказал он, – раз отцу стало хуже, – прибавил он.
– Он помирает? – спросил приказчик Корнелиус. Теодор ответил:
– Больному необходим покой. А впрочем, – сказал он, – я никогда не слыхал, чтобы какому-нибудь больному покой был не нужен.
Теодор был далеко не в том же настроении, как утром, и если бы не народ, он, вероятно, завел бы граммофон и послушал бы Коронационный марш. Но уныние его продолжалось недолго, явился посланный от адвоката Раша. Явилась горничная Флорина.
– Вы знаете, где находится Дидрексон? – спросила она, заботясь прежде всего о своих собственных делах.
– Дидрексон? Зачем он тебе понадобился?
– Я уж давно написала ему и не получаю ответа. Я только хочу узнать, где он.
– Зачем это? Деньги здесь, и я сказал, что в свое время ты их получишь.
– Да, но я не хочу ждать. Можете это ему сказать.
– Так я это и сделал!
Пауза. У горничной Флорины, должно быть, не особенно много стыда, она говорит:
– Так, так. Ну, тогда я напишу его невесте, я знаю, как ее зовут.
– Это ты оставь, Флорина, вот что я тебе скажу! – торжественно заявил Теодор.– Если ты откроешь рот или возьмешься за перо и напишешь благородной даме, дело твое пропало!
– Я не желаю вас знать! – сказала Флорина и с бешенством посмотрела на него.
Но хуже этого ничего нельзя было бросить Теодору в лицо, он не выносил этого, это наводило его до степени чего-то обыденного и ничтожного.
– Я вышвырну тебя вон! – раздраженно крикнул он и побледнел.– И чтоб ноги твоей здесь больше не было!
Флорина поняла, что дело серьезно, и сказала:
– Я пришла с поручением от адвоката. Он велел вам прийти в контору.
Теодор подумал с минуту:
– От адвоката? Чтоб я пришел к нему? Нет.
– Он так велел сказать.
– Можешь передать от меня своему адвокату, что если ему от меня что– нибудь надо, пусть придет сюда сам!
Горничная Флорина могла сколько угодно фыркать по поводу важности коротенького человечка, – Теодор схватил ее за руку и потащил к двери.
– Уж я передам ему ваши слова, будьте спокойны! – угрожающе сказала она.
Но адвокату, по-видимому, было важно повидать Теодора еще сегодня же, он действительно приковылял в лавку и начал с того, что нынче вежливости от молодежи трудно ожидать. Теодор стоял как раз перед прилавком с аршином в руках, а ведь хороший аршин бывает обыкновенно из ясеневого дерева. Он шагнул к адвокату и спросил, не надо ли ему чего-нибудь?
– Да, – ответил адвокат и сразу же сказал, что старой лавке приходится сдаться.
– Так скоро? Господи помилуй…! – Ха-ха, Теодор видел толстяка насквозь: адвокат наверно решил, что его гонорар в опасности – ага, но на это Теодор только улыбнулся, он лучше знал старую лавку.
– Тут нечему улыбаться, – сказал адвокат и погремел ключами.– И вообще я не желаю разговаривать с вами здесь, разве мы не можем переговорить наедине?
– Нет, – ответил Теодор, – я хочу разговаривать с вами при свидетелях.
Адвокат злобно усмехнулся при этих словах и сказал:
– Теперешняя молодежь не блещет благовоспитанностью. Вы нахально приказываете передать мне, чтобы я пришел к вам для переговоров, неужели вам не стыдно! Если бы не ваши родители и не ваши сестры, вы бы напрасно дожидались меня. Впрочем, я больше ничего не имею сказать вам, и у нас с вами не будет никаких дел. После сегодняшней перемены к худшему в положении вашего отца, я посоветовал вашим сестрам уладить сами отношения с вами. Результат, к которому вы придете, должен быть окончательным, и то, что надо будет закрепить письменно, то я напишу. По моему мнению, для всех вас будет выгодно помириться на минимуме. Разумеется, вы заберете все товары в лавке?
– Да.
– И по приличной цене. Разумеется, вы это сделаете. И купите и самую лавку.
– Нет, – ответил Теодор.
– Вот как?
– Это старый хлам. Как видите, у меня есть собственный дом, а как вы полагаете, сколько он мне стоил? Нет, вы и остальные выгнали меня из старой лавки, и я в нее больше не пойду.
Но это, конечно, была только хитрость со стороны Теодора. Неужели он так– таки зря выстроил новую лавку стена об стену со старой? Разве он не собирался соединить оба дома в один, когда придет время?
– Но я могу арендовать старую лавку, – сказал он. Тогда адвокат не на шутку испугался и, может быть, подумал о своем гонораре:
– Единственное, что меня беспокоит – это ваши родные, – сказал он, – что будет с ними? Если им не удастся сколько-нибудь выгодно сбыть свое имущество, то я не знаю, чем они будут жить в дальнейшем.
– Мои родные могли бы жить так, как жили раньше.
– Я согласен, – сказал адвокат, – что при теперешних обстоятельствах это было бы самое лучшее.
Ага, заевшийся адвокат раздавлен, окончательно растоптан, пузо, свинья! Теодор властвует над ним. Он спросил снисходительно:
– На всякий случай, сколько вы хотели бы получить за старую лавку?
– Я говорил об этом с вашими, мы полагали – ваш отец полагал – три тысячи.
Довольно странно, горничная Флорина вызвала на божий свет господина Дидрексона; как поступил бы в подобном случае он?
– Я дам три тысячи, – сказал Теодор. Адвокат счел это своей личной победой и сказал:
– Вот видите, очень полезно поговорить с вами!
Я не зря представил вам беспристрастное изложение дела. Что такое, он опять за свое и начал побрякивать ключами!
– Вы вовсе не представили никакого изложения, – сказал Теодор, – и можете убираться, когда вам будет угодно.
– Да, – оторопело проговорил адвокат.– Ну, да, желательно, чтобы ваши родные в дальнейшем действовали по намеченным мною принципам. В конце концов образуется одно помещение и одно имущество, счета вычитаются, мое маленькое вознаграждение тоже вычитается; но остается еще многое; часть ваших родителей, и другая – ваших сестер. Вы сами по-прежнему отказываетесь от наследства?
– Натурально.
– Отлично, это-то я и хотел выяснить. Когда товары будут подсчитаны и вы установите между собой ценность имущества, я готов предложить свои услуги. Вы согласны?
– Нечего вам стоять и болтать! – сказал Теодор.– Я дам своим родным все, что полагается, и еще больше без вашей помощи.
ГЛАВА XIV
Можно ходить в жилете с золотыми пуговицами и не уметь сочинить оперу. Виллац Хольмсен ходил в жилете с пуговицами из золота.
Чего только он не придумывал! Если б в один прекрасный день он остановился и подсчитал все, что придумывал для того, чтоб привести себя в настроение, он сам удивился бы. Он гулял и запирался у себя в комнате, пил вино и постился, стремился к людям и бежал от них, работал днем и работал ночью – получалась только работа, только крах.
К отчаянной бесплодности прибавилась ужасная и неугомонная ревность.
– Покушайте же, пожалуйста! – говорила Полина, устремляя на него темно– голубой взгляд.
– Спасибо, – отвечал он, даже не поворачивая головы. Он работал, разумеется, он отлично играл, он научился этому искусству с самых ранних лет и, кроме того, был счастливчик, родился в сочельник, но теперь это не помогало, скорее, это его изводило. Нет, ему и в этом году не следовало приезжать в Сегельфосс, все пошло плохо с самого начала. Даже первую встречу он в глубине души, верно, представлял себе немножко по-иному: с безмолвным изумлением, с любопытной толпой на набережной. Ведь он же известный в стране человек, многообещающий музыкант. А как вышло на самом деле? Встретила его на набережной экономка его родителей, милейшая фру Кристина. Сегельфосс видел туристов поважнее его, англичан, объездивших земной шар, принца Бонапарта, направляющегося на Шпицберген. Один раз приезжал государственный министр, ужасно ломался и притворялся, будто интересуется жизнью и стремлениями народа, за что карьерист адвокат Раш прокричал ему «ура» на набережной. Приезд Виллаца Хольмсена произошел в полной тишине. Несчетное число раз он собирался уехать, но оставался. Он прирос к месту.
Антон Кольдевин, разумеется, давно уехал домой. У господина Хольменгро все идет своей обычной чередой. Марианна изредка показывается на пригорке, когда идет с отцом на мельницу или возвращается оттуда. Она в ярко-красной накидке. Может быть, Антон скоро опять приедет к ней. На здоровье!
Опасное и ужасное время! Виллац достает глины и лепит – чего только он не придумывал! Ему хочется вылепить летящую фигуру, великолепную ростральную фигуру, украшение для галиона. Оказалось, что он не разучился лепить, совсем не разучился, даже был сейчас искуснее, чем в детские годы в Англии, когда обучался лепке. Но делать ростральные фигуры было безусловно трудно. Виллац вытащил рисовальные принадлежности, кисти и тюбики с красками, а почему бы и нет! Его мать тоже рисовала, и он научился от нее. Потом опять играл. Потом собственноручно пришил золотые пуговицы к своему жилету и разгуливал с ними в честь самого себя и в память отца, от которого их получил. Во всяком случае, было очень приятно красоваться с золотыми пуговицами на груди, и Виллац гулял так по своим комнатам на кирпичном заводе, даже ходил в лес к своим дровосекам.
