Виктор Гюго - Ган Исландец
Незнакомка улыбнулась.
— Какъ, дитя мое! До сихъ поръ вы не встрѣчали еще ни одного дружескаго существа?..
Щеки Этели вспыхнули румянцемъ. Одну минуту она колебалась въ нерѣшимости.
— Да… Богу извѣстно, что мы нашли только одного друга…
— Одного? — поспѣшно спросила незнакомка. — Прошу васъ назовите мнѣ его; вы не знаете какъ это важно… для спасенія вашего батюшки… Кто этотъ другъ?
— Не знаю. — сказала Этель.
Незнакомка поблѣднѣла.
— Вы насмѣхаетесь надо мной, между тѣмъ какъ я хочу вамъ помочь. Подумайте, дѣло идетъ о жизни вашего отца. Кто онъ? Скажите мнѣ, кто этотъ другъ, о которомъ вы мнѣ говорили?
— Богъ мнѣ свидѣтель, сударыня, что я знаю только его имя: Орденеръ.
Этель произнесла эти слова съ такимъ затрудненіемъ, которое испытываемъ мы, открывая постороннему человѣку священное имя, пробуждающее въ насъ самыя отрадныя воспоминания.
— Орденеръ! Орденеръ! — съ страннымъ волненіемъ повторила незнакомка, конвульсивно теребя бѣлыя кружева своего покрывала. — А какъ зовутъ его отца? — спросила она, запинаясь.
— Не знаю, — отвѣтила молодая дѣвушка. — Что мнѣ за дѣло до его семьи и отца. Орденеръ, сударыня, самый благородный человѣкъ въ мірѣ!
Увы! Тонъ этихъ словъ открылъ сердечную тайну Этели.
Незнакомка приняла спокойную важную осанку и спросила, устремивъ на молодую дѣвушку пристальный взглядъ.
— Слышали вы о скорой свадьбѣ сына вице-короля съ дочерью нынѣшняго великаго канцлера, графа Алефельда?
Она принуждена была повторить свой вопросъ, чтобы привлечь на него вниманіе Этели, мысли которой блуждали вдали.
— Кажется слышала.
Ея спокойствіе и равнодушіе повидимому до нельзя поразили незнакомку.
— Ну, что же вы думаете объ этомъ союзѣ?
Невозможно было примѣтить хотя бы малѣйшую перемѣну во взорахъ Этели, когда она отвѣтила.
— По правдѣ сказать, ничего. Дай Богъ, чтобы союзъ ихъ оказался счастливымъ.
— Но вѣдь графъ Гульденлью и графъ Алефельдъ, родители помолвленныхъ, заклятые враги вашего отца.
— Все же я желаю счастія ихъ дѣтямъ, — тихо повторила Этель.
— Мнѣ пришло въ голову, — продолжала коварная незнакомка, — такъ какъ жизнь вашего отца находится въ опасности, вы могли бы, по случаю предстоящаго брака, просить помилованія у сына вице-короля.
— Богъ наградитъ васъ за вашу добрую заботливость, сударыня. Но развѣ просьба моя дойдетъ до сына вице-короля?
Искреннее простодушіе этихъ словъ до такой степени поразило незнакомку, что та вскрикнула съ изумленіемъ.
— Какъ! Развѣ вы его не знаете?
— Этого вельможу! — удивилась Этель: — Вы забываете, что до сихъ поръ я не дѣлала шагу изъ этой крѣпости.
— Это правда, — пробормотала сквозь зубы незнакомка. — Что же лгалъ мнѣ этотъ выжившій изъ ума Левинъ? Очевидно, она не знаетъ его… — Однако, это немыслимая вещь! — продолжала она громкимъ голосомъ, — Вы должны были видѣть сына вице-короля, онъ былъ здѣсь.
— Можетъ быть, сударыня. Но изъ всѣхъ, приходившихъ сюда я не знаю никого, кромѣ моего Орденера…
— Вашего Орденера!.. — перебила незнакомка и продолжала, какъ бы не примѣчая смущенія Этели. — Знаете вы молодого человѣка съ благородной открытой физіономіей, съ стройнымъ станомъ, съ важной твердой поступью? Взоръ его величественъ и благосклоненъ, лицо нѣжное какъ у молодой дѣвушки, волосы каштановые?..
— Ахъ! — вскричала несчастная Этель. — Это онъ! Это женихъ мой! Мой обожаемый Орденеръ! Не слыхали ли вы о немъ чего?.. Гдѣ вы встрѣтились съ нимъ?.. Неправда ли, онъ сказалъ вамъ, что удостоилъ меня своей любовью? Говорилъ вамъ, какъ горячо я люблю его? Увы! У несчастной узницы нѣтъ другого утѣшенія въ этомъ мірѣ!.. Великодушный другъ! Нѣтъ еще недѣли, какъ стоялъ онъ на этомъ самомъ мѣстѣ въ зеленомъ плащѣ, подъ которымъ билось его благородное сердце, съ чернымъ перомъ, такъ красиво развѣвавшемся надъ его прекраснымъ челомъ!..
Этель вдругъ замолчала. Она примѣтила, что незнакомка дрожитъ, блѣднѣетъ и краснѣетъ; и наконецъ услышала эти безжалостныя слова.
— Несчастная! Ты любишь Орденера Гульденлью, жениха Ульрики Алефельдъ, сына смертельнаго врага твоего отца, вице-короля Норвегіи.
Этель упала безъ чувствъ.
XXXVII
— А что, старый товарищъ Гульдонъ Стайнеръ, вечерній-то вѣтерокъ не на шутку хлещетъ по моему лицу волосьями моей шапки?
Съ этими словами Кенниболъ, отведя на минуту взоръ свой отъ великана, шествовавшаго во главѣ мятежниковъ, обратился къ одному изъ случившихся возлѣ него горцевъ.
Стайнеръ покачалъ головой, и тяжело вдохнувъ отъ усталости, переложилъ знамя съ одного плеча на другое.
— Гм!.. Я полагаю, начальникъ, что въ этихъ проклятыхъ ущельяхъ Чернаго Столба, гдѣ вѣтеръ бушуетъ какъ потокъ, намъ не согрѣться и на раскаленныхъ угольяхъ.
— Надо будетъ развести такой костеръ, чтобы всполошились всѣ старыя совы на вершинахъ скалъ и въ развалинахъ. Терпѣть не могу я этихъ совъ; въ ужасную ночь, когда привидѣлась мнѣ фея Убфемъ, она явилась передо мною въ видѣ совы.
— Клянусь святымъ Сильвестромъ! — пробормоталъ Гульдонъ Стайнеръ, отворачивая голову: — Ангелъ вѣтра безжалостно бьетъ насъ своими крыльями! По моему, Кенниболъ, слѣдовало бы поджечь всѣ горные ели. Прекрасное бы вышло зрѣлище: войско грѣется цѣлымъ лѣсомъ!
— Избави Боже, пріятель Гульдонъ! А дикія козы!.. Кречеты, фазаны! Жарить дичину разчудесное дѣло; но зачѣмъ же жечь ее!
Старый Гульдонъ засмѣялся.
— Начальникъ! Ты все тотъ же чортъ Кенниболъ, волкъ для дикихъ козъ, медвѣдь для волковъ и буйволъ для медвѣдей!
— А далеко ли до Чернаго Столба? — спросилъ кто-то изъ охотниковъ.
— Къ ночи, товарищъ, мы достигнемъ ущелій, — отвѣтилъ Кенниболъ: — теперь же приближаемся къ Четыремъ Крестамъ.
На минуту водворилось молчаніе; только слышенъ былъ шумъ многочисленныхъ шаговъ, завыванія вѣтра и отдаленное пѣніе сміазенскихъ кузнецовъ.
— Дружище Гульдонъ Стайнеръ, — спросилъ Кенниболъ, переставъ насвистывать охотничью пѣсню Роллона: — говорятъ, ты недавно вернулся изъ Дронтгейма?
— Да, начальникъ. Мой братъ, рыбакъ Георгъ Стайнеръ, захворалъ и я работалъ за него въ лодкѣ, чтобы его несчастная семья не умерла съ голоду, пока онъ умиралъ отъ болѣзни.
— Такъ. А не случалось ли тебѣ, когда ты былъ въ Дронтгеймѣ, видѣть тамъ этого графа, узника… Шумахера… Глеффенгема… какъ бишь его зовутъ-то? Ну да того, за котораго мы взбунтовались, чтобы освободиться отъ королевской опеки, и чей гербъ несешь ты на этомъ знамени огненнаго цвѣта?
— Да, его не легко таскать! — промолвилъ Гульдонъ: — Ты спрашиваешь объ узникѣ Мункгольмской крѣпости, о графѣ… ну да все равно какъ ни зовутъ его. Но какъ же ты хочешь, начальникъ, чтобы я его видѣлъ? Для этого, — продолжалъ онъ, понизивъ голосъ: — необходимо имѣть глаза того демона, который идетъ впереди васъ, не оставляя, однако, за собой сѣрнаго запаха, — глаза этого Гана Исландца, который видитъ сквозь стѣны, или кольцо феи Мабъ, которая можетъ проникнуть даже въ замочную скважину. Я убѣжденъ, что въ эту минуту среди насъ только одинъ человѣкъ видѣлъ графа… узника, о которомъ ты спрашиваешь меня.
— Одинъ?.. Да, правда, господинъ Гаккетъ! Но его теперь нѣтъ съ нами. Онъ покинулъ насъ прошлой ночью, чтобы вернуться…
— Да я не о господинѣ Гаккетѣ говорю тебѣ, начальникъ.
— О комъ же?
— А вонъ объ этомъ молодчикѣ въ зеленомъ плащѣ, съ чернымъ перомъ, который какъ съ неба свалился къ намъ прошлой ночью…
— Ну?
— Ну, — продолжалъ Гульдонъ, приближаясь къ Кенниболу: — вотъ онъ-то и знаетъ графа… того знаменитаго графа, все равно какъ я тебя, начальникъ Кенниболъ.
Кенниболъ взглянулъ на Гульдона, подмигнулъ ему лѣвымъ глазомъ и ударивъ его по плечу, вскричалъ съ торжествомъ человѣка, довольнаго своей проницательностью:
— Представь себѣ, я это подозрѣвалъ!
— Да, начальникъ, — продолжалъ Гульдонъ Стайнеръ, снова перекладывая огненнаго цвѣта знамя съ одного плеча на другое: — могу увѣрить тебя, что этотъ зеленый молодчикъ видѣлъ графа… какъ бишъ его зовутъ-то? Ну того, за котораго мы будемъ драться… въ самой Мункгольмской крѣпости, и повидимому, ему такъ же хотѣлось проникнуть въ эту тюрьму, какъ намъ съ тобой войти въ королевскій паркъ.
— Откуда же ты это узналъ, пріятель?
Старый горецъ схватилъ Кеннибола за руку и съ подозрительной осторожностью распахнулъ свой кожаный плащъ.
— Погляди-ка! — сказалъ онъ ему.
— Съ нами крестная сила! — вскричалъ Кенниболъ: — блеститъ какъ настоящiй алмазъ!
Дѣйствительно, роскошная брилліянтовая пряжка красовалась на грубомъ поясѣ Гульдона Стайнера.
— Да это и есть настоящій алмазъ, — возразилъ горецъ, снова запахивая полы плаща: — это такъ же вѣрно, какъ то, что отъ луны два дня пути до земли и что мой поясъ сдѣланъ изъ буйволовой кожи.
