Избранные произведения - Пауль Хейзе
— Не выйти ли вам ненадолго на свежий воздух, господин Ребер, вместо того чтобы сидеть в душной комнате? — спросила Катри, появившись на пороге.
— Почему бы и нет? — рассеянно ответил Конрад, собираясь было пойти за ней, но по пути намерения его изменились. — Идите вперед, — сказал он, — я приду позднее. — Он повернулся и пошел в противоположном направлении, на верхний этаж, в спальню матери. Ему хотелось сказать ей ласковые слова, памятуя о напоминании сестры.
Но возле лестницы он едва не столкнулся с отцом, вышедшим из гостиной. Оба отпрянули друг от друга, будто двое медведей, неожиданно встретившихся в зверинце. Отец быстро вернулся в комнату, сын же тихо пошел наверх.
В спальне матери было темно, хоть выколи глаза, так как окна были занавешены плотными гардинами.
— Смотрите, а вот и он собственной персоной, — встретил его из темноты злой окрик тетушки. Слова эти сопровождались отвратительным смехом, в котором Конраду почудилась издевка. Ощупью приближаясь к кровати, он споткнулся и упал на кресло, стоявшее на пути. Падая, Конрад чувствительно ударился о деревянную спинку кровати, свалив на пол и разбив что-то глиняное, звон черепков которого долго стоял у него в ушах.
— Неужели этот недотепа только и знает, что причинять ущерб и приносить невзгоды! — простонала мать.
Конрад резко повернулся, ушел из спальни и спустился с лестницы.
— Этого я не заслужил! — простонал он. — «Недотепа»! Конечно, будешь «недотепой», если ты честен, прилежен и незапятнан. Хотя, ясное дело, и у меня есть недостатки, как у любого другого человека. — И на уме у него вновь и вновь вертелось это словечко — «недотепа». Оно засело в мозгу, будто рыболовный крючок в рыбе. — «Человек, награжденный медалью за спасение, тот, кого полковник хвалил перед строем как образцового офицера, не может быть недотепой. Недотепы сидят в забегаловках или, в зависимости от обстоятельств, в тюрьме».
Под лестницей, за гранатовым деревом, он остановился и посмотрел в окно. Прислуга на террасе убирала танцевальный зал. На столе в тени олеандра с безразличным видом сидела Катри, болтая ногами. Но Конрад ее не замечал. Охваченный гневом, он время от времени сжимал кулаки. — «Лейтенанта артиллерии нельзя называть недотепой, — мрачно пробормотал он про себя. — Кто знает, может, иная мать радовалась бы такому сыну, как я». — Он остановился у окна вовсе не оттого, что собирался застрять здесь, а просто чтобы где-то приткнуться — другого подходящего места он не нашел.
В это время с лестницы, тяжело ступая, сошла тетушка в шляпе и шали, с кожаным саквояжем в руке.
— Ну вот, я ухожу, — прокаркала она, заметив Конрада. — Теперь ты доволен?
Он заставил себя сдержаться.
— Нет, я не доволен. Напротив, я был бы рад, если бы ты осталась. Я не имел против тебя зла.
— Да ну, хватит нести околесицу, — пролаяла тетушка. — Не прикидывайся, сейчас не масленичный карнавал. Ты только и знаешь, что глазеть на свою зазнобу.
— Зазнобу? Что бы это значило?
— Ну тогда на свою девчонку или как тебе больше нравится ее называть. К сожалению, я не умею выражаться образованным языком, как господин лейтенант. Впрочем, для приблудной залетки такое название будет вполне почетным.
— Кого это ты называешь приблудной залеткой?
— Ну кого же еще? Ту, которая, кажется, единственная существует для тебя в этом мире. На которую ты все глаза проглядел — заносчивая, расфуфыренная бернская девица, одним словом. Видишь, как ты сияешь, как довольно ухмыляешься, стоит лишь намекнуть на нее. Не выпучивай глаза, будто собираешься меня проглотить, как волк Красную Шапочку. Только спокойно — я ухожу, я бегу, я прыгаю, я испугалась. Ладно, не страшно, что я посмела своим старым беззубым ртом упомянуть об этой сиятельной особе. Будь здоров! После того, как я уеду, можешь без помех увиваться за ней. Но не будь жестоким, не заставляй себя так долго ждать — она ведь дрожит от нетерпения. Ну ладно, прощай, прощай! Нет худа без добра. Скорее всего, беды не случится, поскольку тут была тетушка-ведьма. Впрочем, ты вполне заслужил несчастье. Стало быть, будь здоров. Наверное, ты видишь меня в последний раз в жизни.
И Конрад не стал ее задерживать.
Однако через несколько шагов тетушка обернулась:
— Да, чуть не забыла. Я тебе привезла одну безделицу, она лежит у матери. Мать отдаст ее тебе завтра, когда ты снова поумнеешь. А вообще-то ты можешь огорчать меня сколько угодно, я все равно навсегда останусь твоей старой уродливой тетушкой-ведьмой, которая когда-то качала тебя на коленях, помнишь? Ну, прощай, Конрад! Прощай же!
И с этими словами тетушка ушла, а Конрад отправился к Катри на террасу.
— А что, у вас тоже сердитый отец? — печально заговорил Конрад.
— Ваш отец, господин Ребер, можно сказать, вырезан из дерева, тогда как мой — из камня.
— Вот никак не могу взять в толк, — заметил он, зачем людям так хочется отравлять жизнь ближнему.
Она пожала плечами.
— Кто знает, как мы поведем себя в старости. Вы, например, тоже кажетесь мне человеком вовсе не с мягким характером.
— Почему? Вы что, полагаете, будто это связано с возрастом?
— Примитивный вопрос: с возрастом или с дряхлостью — все равно. Неужели вы думаете, что ваш отец был таким всю жизнь? Неужели он никогда не прикалывал к шляпе весенние цветы, не издавал ликующий клич в горах? Я это вот как понимаю: в печенке у стариков сидит скорпион, который постоянно донимает их, отчего они становятся желчными, злыми, не могут никому сказать ни одного доброго слова, даже если хотят.
Конрад задумался.
— Странно, мне такое никогда не приходило в голову. Вообще мне кажется: будь вы всегда рядом со мной, я бы смог кое-что легче переносить. — А так как Катри слегка покраснела от его слов, он сразу же поправился: — Простите, я не то имел в виду. — И сам покраснел еще сильнее, чем Катри.
— А я это вовсе не так и поняла, — успокоила она.
На
