Константин Паустовский - Книга скитаний
Если сентябрь не будет сплошь дождливым, то очень возможно, что я приеду ненадолго в Солотчу. Ехать раньше нельзя, – со мной еще много возни (перевязки и проч.).
…Не в Солотче ли Роскин? Я ничего не знаю. Связи с Москвой почти нет.
Здесь немного шумно и безалаберно, как и приличествует писательскому дому отдыха. Места красивые, но дожди держат взаперти. Играю на биллиарде, читаю и скучаю (три месяца мне запретили работать).
‹…› Живите весело. Привет Вале, Мальвине, Тубе и Штормам.
Ваш К. Паустовский
Е. С. Загорской-Паустовской в Коктебель (Москва, 24 июня 1934 года)
Кролик, маленький. Получила ли ты две мои телеграммы о Димушке? 21-го я был у него, но мне его не показали, не хотели его волновать. Он здоров и весел и, по рассказам Марии Тиграновны, – страшный фантазер и пользуется среди ребят репутацией сказочника. Сначала врач предложила мне его взять сейчас же в Москву, но потом сама же передумала и предложила оставить в санатории. Она – путанная и паническая женщина. Весь персонал очень спокоен, кроме нее. Последнее заболевание было 14-го июня, и карантин кончается 27-го, пока новых заболеваний нет.
Детей домой (до окончания карантина) не отпускают без справки из Москвы от санитарного врача о том, что в квартире нет детей и без подписки, что до окончания карантина ни мальчик, ни я не будем выходить из квартиры. Справку эту санитарный врач дать отказался, т. к. у нас в квартире[24]… двое детей.
Мария Тиграновна тоже очень против того, чтобы брать мальчика до окончания карантина в Москву, и я его оставил. 27-го, если все будет благополучно, я его возьму и тотчас же выеду с ним в Коктебель. 26-го мне обещали выдать путевки.
Вещи мальчика при мне собрали и пересчитали. Все в целости, только порвано несколько пар чулок.
Валерия редкий человек. Пожалуй, о Димушке она волновалась сильнее, чем о Сереже. До моего приезда она приходила три раза к нам справляться, когда я приеду. Я ей звонил 21-го, и она предложила, если мальчик заболеет, перевезти его сейчас же к ней, т. к. она с большим трудом получила разрешение держать Сережу дома. Ее уже оштрафовали на 100 рублей за то, что она вышла во двор, поэтому гулять она выходит тайком ночью. Мих. Серг. живет в лаборатории. Соседи взволнованы, следят за ней, и каждый день приходит по три-четыре раза санитарный врач. Вчера я был у них, мы встретились в час ночи на Пятницкой и сидели втроем у них на задворках, среди досок, чтобы никто не заметил.
Сережа поправляется. Напиши Валерии обязательно.
Оставить Димушку в санатории до осени нельзя. Есть постановление… что до сентября в санатории могут быть только дети, переболевшие скарлатиной. После карантина всех не болевших возьмут по домам. М. Тигр, говорит, что с сентября Дим опять будет у них и устроить это будет очень легко.
В квартире чисто, Нюша готовит и все делает, даже поливает цветы.
В Москве опять тысячи дел. Разумный не уехал и снова пристает ко мне с переделками. Я не могу его видеть. Сейчас он, Марьямов и еще какие-то кинолюди придут ко мне для переговоров об этом: я зол и, конечно, откажусь. Марьямов хочет весь июль провести со мной, чтобы писать сценарий Колхиды. Это меня совсем не устраивает, я хотел бы отдохнуть. У меня были – Гехт, Буданцев, Роскин, Марьямов, Руднев. Алеша куда-то исчез. Виделся со Шкловским, он написал статью о пяти лучших очеркистах в русской литературе: Пушкине, Гончарове, Достоевском, Пришвине и мне. Вобщем, я попал в хорошую компанию.
В Москве – скверно. Шум, пыль, сознание зря потерянного времени и множество пустяковых дел.
В Солотчу уехала одна Мальвина с Бубой. Едет Роскин. Фраерман без Валентины воспрял духом, веселится и жуирует. Валентина в Кисловодске, будет там до конца лета.
Все говорят, что я очень загорел, окреп и помолодел. Вышел «Озерный фронт». Видел пробные экземпляры «Колхиды» (без рисунков). Очень хорошо. Лансере согласился работать над иллюстрациями для второго издания. Говорят, на съезде очеркистов обо мне очень много говорили.
Как бы я хотел развязаться с кино и писать, только писать. Жить сейчас стало легко.
‹…› Прости, Киц-Перекиц, за это сумбурное письмо, – я с минуты на минуту жду кино-людей и спешу. Не волнуйся, загорай и жди. Как живопись? Когда будут норд-осты – старайся чем-нибудь отвлекаться.
Камни произвели фурор.
Целую. Кот
Е. С. Загорской-Паустовской в Москву (Петрозаводск, июнь 1935 года)
…О моем приезде напечатали в здешних газетах, и это мне очень помешало, – приходят карелы, сидят и молчат… они очень односложны и посещения их очень утомительны. Один из них пишет обо мне статью в финскую газету.
Вся громадная работа по пересозданию страны ведется ГПУ – на Беломорско-Балтийском комбинате.
Приезжать сюда не стоит. Петрозаводск, как и вся Карелия, объявлены пограничной зоной, и у меня была сложная история из-за того, что я не знал этого и не взял в Ленинграде особый пропуск. Пускают сюда только по вызову здешних организаций. Кроме того, здесь холодно, – после Ленинграда я еще не видел солнца – все уныло. Похоже на поздний ноябрь, страшная грязь.
Числа 15 – 17 я уже думаю быть в Москве. Архипов очень просит приехать второй раз осенью, – тогда он будет больше свободен и сможет поехать в северную, самую интересную часть Карелии. Сейчас там еще зима.
‹…› Я все же думаю, что было бы хорошо, если бы ты поехала в Коктебель – особенно я это чувствую сейчас, в этой слякоти и холоде. Подумай. И мальчишке было бы там хорошо. Деньги Марьямов, должно быть, уже перевел.
Как Дим-Передим? Я послал ему открытку с видом Кивача. Поцелуй его покрепче. Пиши – я успею еще получить твои письма. До отъезда в Олонец – напишу.
Целую. Кот
ЛИСТАЯ СТАРЫЕ СТРАНИЦЫ... Комментарии Вадима Паустовского
1
Второй том с повестями «Время больших ожиданий», «Бросок на юг» и «Книга скитаний» не выходил (ред.).
2
Мне хочется рассказать о главной фигуре своей рязанской родни по материнской линии – Петре Александровиче Загорском (1861 – 1938). Екатерине Степановне Загорской, моей маме, он приходится родным дядей.
Последние годы жизни Петр Александрович Загорский был протоиереем (главным священнослужителем) знаменитого Успенского собора в Рязани, что построен еще в XVII веке выдающимся русским зодчим того времени Бухвостовым. В более раннее время Петр Александрович имел приход в деревеньке Екимовке, куда в 1923 году после скитаний по югу, охваченному гражданской войной, приехали супруги Паустовские. Успенский храм в Екимовке, разрушенный в годы советской власти, недавно восстановлен и заново освящен в 1993 году.
Особо хочу остановиться на жене П. А. Загорского, так сказать, попадье – Анне Матвеевне Загорской, урожденной Зачатской (1868 – 1932). Высокая, красивая, властная, она, по сути, вела все семейство. Ее мы называли Бабуля.
Она была крестной матерью сестер Елены и Екатерины Загорских, а это в духовной среде означало очень многое. Фактически она взяла на себя все родительские функции по отношению к осиротевшим девочкам. Заботилась о них, содержала, отдавала в епархиальное училище, словом, растила и выводила в жизнь.
Бабулю мой отец ценил за многие свойства характера – незаурядный ум, настойчивость в сочетании с тактичностью, чувством юмора, которое она умело маскировала за внешней серьезностью. Отец считал ее воплощением типа рязанской женщины.
Теперь – о маме. Она также родилась на Рязанщине, в селе Подлесная Слобода, что находится между Луховицами и Зарайском. Отец ее Степан Александрович Загорский был здешним священником, мать Мария Яковлевна – сельской учительницей. И церковь и здание школы сохранились до наших дней, правда, церковь сильно обветшала.
Паустовский не застал в живых родителей невесты. Степан Александрович умер еще до рождения младшей дочери. Мария Яковлевна последовала за ним через считанные годы.
Фактически моя мать воспитывалась своей старшей сестрой Еленой Степановной Загорской, которую очень ценил мой отец.
Незамужняя Елена Степановна была «покровителем» брака моих родителей, и молодые супруги постоянно гостили у нее в городке Ефремове, где она преподавала в гимназии. Леля отличалась пытливым умом и, как говорил отец, «дисциплинированностью мысли». Это качество он также старался перенять у нее. Общим у него с ней была и любовь к странствиям. Леля, несмотря на свой скромный заработок, сумела объехать пол-Европы. Для любознательных учителей в ту пору это облегчалось существованием особых обществ, осуществлявших льготные поездки для педагогов. Впрочем, она больше любила ездить самостоятельно. После нее сохранилось много зарубежных проспектов и альбомов с открытками, которые я любил разглядывать в детстве.
