Портрет леди - Генри Джеймс
«Француженка, – решила про себя Изабелла, – у нее какой-то французский акцент…» Это предположение сделало ее в глазах нашей героини еще более интересной.
– Надеюсь, дяде лучше, – продолжала Изабелла. – Во всяком случае, от такой прекрасной музыки ему должно стать лучше.
В улыбке дамы промелькнуло сомнение.
– Боюсь, бывают такие моменты, когда даже Бетховен ничем не может нас утешить. Правда, как правило, так бывает в худшие моменты нашей жизни.
– Что касается меня, то я готова слушать вас еще и еще.
– Что ж, пожалуйста, если это доставит вам удовольствие.
И любезная незнакомка снова повернулась к фортепиано и взяла несколько аккордов. Изабелла пересела поближе. Внезапно дама перестала играть и, не снимая пальцев с клавиш, полуобернулась и через плечо взглянула на Изабеллу. Ей было лет сорок. Не красавица, но очаровательна, подумала Изабелла.
– Простите, – произнесла она. – Вы ведь племянница… та самая юная американка?
– Да, племянница… тетина, – ответила Изабелла просто.
Дама за фортепиано глядела на Изабеллу с очаровательной улыбкой на губах.
– Чудесно, – наконец сказала она, – мы с вами соотечественницы.
И начала играть.
«О, значит, не француженка», – сказала себе Изабелла. Первоначальная гипотеза казалась ей более романтичной, но установленная истина не привела к разочарованию. Слушая музыку, она одновременно размышляла и пришла к выводу, что американки вообще отличаются от остальных женщин.
Дама продолжала играть все так же негромко и проникновенно. В гостиной меж тем сгущались тени – наступили сумерки. Изабелла видела, как холодный осенний дождь поливал мокрую, словно озябшую лужайку, а деревья гнулись от сильного ветра. Наконец незнакомка кончила играть, встала, подошла к Изабелле и, прежде чем та успела еще раз поблагодарить ее, сказала:
– Рада, что вы возвратились. Я столько слышала о вас.
Изабелле очень нравилась незнакомка, но она отозвалась с некоторой неловкостью:
– Слышали? От кого?
Дама замялась на мгновение, потом ответила:
– От вашего дяди. Я здесь уже три дня. В первый день он позволил мне посидеть с ним в его спальне. Он говорил только о вас.
– Наверное, это было скучно – вы же не знали меня.
– Напротив – мне захотелось познакомиться с вами. Тем более что ваша тетушка не отходит от мистера Тачетта, а я большую часть времени провожу в одиночестве и смертельно устала от своего собственного общества. Я выбрала весьма неудачный момент для визита.
Вошел слуга с лампами, за ним другой, который принес поднос с принадлежностями для чаепития. Появилась миссис Тачетт, которой, видимо, доложили, что чай подан; она сдержанно приветствовала Изабеллу и с той же безучастностью приподняла крышку чайника, чтобы взглянуть на содержимое, – ни в том, ни в другом случае не подобало выказывать слишком большой интерес. Она не смогла сказать ничего утешительного о здоровье мужа; с ним остался его лечащий врач, и теперь большие надежды возлагали на предстоящие консультации сэра Мэтью Хоупа.
– Надеюсь, вы уже познакомились? – спросила миссис Тачетт. – Если нет, то рекомендую это сделать, поскольку, пока мы с Ральфом будем находиться у постели мистера Тачетта, вам вряд ли придется наслаждаться более широким обществом.
– Я ничего о вас не знаю, кроме того, что вы прекрасная пианистка, – сказала Изабелла, обращаясь к гостье.
– А это далеко не все, что следовало бы узнать, – произнесла миссис Тачетт в своей обычной суховатой манере.
– Но я уверена, что для мисс Арчер мало что будет представлять интерес! – воскликнула гостья и рассмеялась. – Я давняя приятельница вашей тети. Я долго жила во Флоренции. Я – мадам Мерль.
Последние слова прозвучали так, как будто она говорила о всем известной личности. Однако Изабелле это имя ничего не говорило, она понимала лишь, что ни у кого в жизни она не встречала столь очаровательных манер.
– Она не иностранка, несмотря на имя, – сказала миссис Тачетт. – Она родилась… вечно я забываю, где ты родилась.
– Значит, не стоит и говорить об этом.
– Очень даже стоит, – сказала миссис Тачетт, которая всегда стремилась довести мысль до логического конца. – Вот если бы я помнила, то тогда твое напоминание было бы лишним.
Мадам Мерль одарила Изабеллу прекрасной открытой улыбкой.
– Я родилась под сенью национального флага.
– Мадам Мерль обожает недомолвки, – заметила миссис Тачетт. – Это самый крупный ее недостаток.
– О, – отозвалась мадам Мерль, – у меня множество недостатков, но только не этот. И уж определенно это не самый большой. Я появилась на свет на Бруклинских военных верфях. Мой отец был моряк и в то время занимал довольно высокий пост в американском военном флоте. Мне полагалось бы любить море, но я его терпеть не могу. Вот почему я не возвращаюсь в Америку. Я люблю сушу. Это так прекрасно – любить что-нибудь.
Изабелла как беспристрастная свидетельница не нашла меткой характеристику, которую миссис Тачетт дала своей подруге. Живое, приветливое лицо мадам Мерль отнюдь не наводило на мысль о скрытности. В этом лице читалось богатство натуры, широта чувств, стремительных и свободных. Оно не обладало классически правильными прекрасными чертами, но было на редкость привлекательным.
Высокая пышная блондинка, мадам Мерль была сложена так счастливо, что не казалась излишне полной. Черты лица ее были крупноваты, но удивительно соразмерны. Из ее небольших серых глаз исходил удивительный свет – они никогда не тускнели, хотя, справедливости ради, надо добавить, что никто не видел, чтобы в них когда-нибудь блеснула слеза. Большой, четко очерченный рот при улыбке чуть-чуть кривился влево, что почти все ее знакомые находили необычным, кое-кто – жеманным, и лишь некоторые – неотразимым. Изабелла скорее относилась к последней категории. У мадам Мерль были прекрасные густые волосы, причесанные с живописной простотой, и крупные белые руки совершенной формы – столь совершенной, что их хозяйка предпочитала не украшать их – и не носила колец. Как мы видели, Изабелла сначала приняла ее за француженку, но дальнейшие наблюдения привели ее к мысли, что скорее ее можно принять за немку – благородную немку, графиню, княгиню. Менее всего можно было предположить, что она родилась в Бруклине – хотя и непонятно, почему в этом месте не могла родиться столь изысканная дама. Государственный флаг Соединенных Штатов действительно реял над ее колыбелью; эти звезды и полосы, свободно плескавшиеся на ветру, казалось, тогда еще могли предопределить ее жизненное кредо. Однако мадам Мерль было вовсе не свойственно колебаться и трепетать; ее манеры отличались спокойствием и уверенностью, которые приходят лишь с большим опытом. Но этот опыт не лишил ее молодости, а лишь привнес благожелательность и мягкость. Если можно так выразиться, мадам Мерль
