Габриэль Витткоп - Белые раджи
В самые знойные недели на Борнео Вайнер и Сильвия часто уезжали на дачу в Кэмерон-Хайлендс, что в центральной части Малайского полуострова. Еще в начале века, желавшие играть на свежем воздухе в гольф англичане построили в непроходимых джунглях извилистую дорогу, которая вела вдоль пропастей, горных рек, оглушительных водопадов и поросших лесом скал с исполинскими папоротниками, открывая на каждом вираже бескрайние перспективы, затянутые голубой дымкой дальние горизонты и наконец, приводила на плато Танах-Рата - спокойную местность, где выращивали чай и перец. Отвратительные тюдоровские коттеджи и Смоук-Хаус-Инн казались посреди хвойных рощ неуместной опереточной декорацией. Бринчангская площадка для гольфа насчитывала восемнадцать лунок, вечерами там было свежо, почти холодно, и казалось, будто весь мир создан специально для подданных ее британского величества.
Сквозь заросли бесшумно крались группки негроидных аборигенов - загадочных оранг асли, задолго до малайцев заселивших полуостров. Сарбаканы у них на плечах, предназначенные для охоты на обезьян и белок, которыми питались туземцы, казались пародией на клюшки игроков в гольф. С утра до вечера в небе кружились вороны, после чего, как только туманы превращали всю округу в китайский эстамп, воздух оглашали заунывными криками козодои. Плантации гуаявы были испещрены белыми папильотками, защищавшими плоды от многочисленных насекомых: замаскированных под цветы богомолов, превращавшихся в водяные капли скарабеев и неожиданно оживавших зелено-бурых листочков...
Через большое окно на террасу Вайнер смотрел, как дочери отправляются играть в гольф: три юные мисс в юбках-брюках и белых пуловерах. Раздражительная амазонка Леонора. Нежная и благоухающая, как розовый бутон, Элизабет. И его любимица Вава, экстра-вавагантная Валерия, овсюжок, тра-вава на ветру.
Повернувшись на три четверти за столиком с изображением жасминовой гирлянды на столешнице, в наброшенном на плечи шарфе с золотыми пуговицами, грациозная Сильвия с густой, чуть седеющей шевелюрой заканчивала письмо.
— Хочешь сегодня выпить со мной чаю, Мип?
Она обернулась слегка удивленно, любезно и равнодушно.
— С удовольствием, дорогой.
С некоторых пор она стала собой гордиться. «У меня получилось, - думала она, - мне удалось разлюбить. Теперь все стало гораздо проще. Но насколько счастливее была я в своем горе!»
Вайнер часто говорил себе, что все можно начать сызнова... Ведь мы бываем такими добродетельными задним числом, когда уже слишком поздно. Ну и что? Это же было здорово, разве нет?.. Гммм... Так-то вот... «Возможно, Мип заслуживала чего-то другого, - думал он. - Кого-нибудь другого...» Затем он грустил, но без всякой глубины или тайного надрыва: просто беспокойство.
Теперь они беседовали осторожно. Словно два мудрых монарха, которыми им нравилось порой становиться, говорили даже о делах раджа. Понарошку, ради развлечения. Творить добро тоже бывает приятно, и когда в связи с кризисом зашла речь о репатриации тамильских рабочих, оставшихся в Сараваке после того, как перестали возделываться матангские плантации, взволнованный переселением этих людей, большинство из которых даже успели забыть родной язык, Вайнер позволил им остаться.
— Мне хотется, чтобы всем было хорошо.
Это было нелегко, тем более что внутреннюю политику раджа постиг целый ряд кризисов. Отчасти из-за постоянной чехарды с ответственностью, которую брали на себя то Вайнер, то Бертран, управление стало хаотичным. Решение о разделе власти влекло за собой ее распыление, а также непоследовательность, задержки и, главное, невероятную бумажную волокиту. Раздувание бюрократического аппарата вступило в открытый конфликт с местными адатами, который достиг кульминации во время восстания Асуна.
Подобно лесному пожару, восстание разгорается лишь в том случае, если оно подготовлено обстоятельствами. Правительство Вайнера создало среди туземного населения искусственную иерархию, которую использовало для того, чтобы местные вожди непосредственно и детально надзирали за каждым ламаном. Это позволяло радже осуществлять систему контроля и вместе с тем политику попустительства. Кроме того, в связи с кризисом вводились новые налоги на продукты джунглей: мед, воск, дикий латекс, камфару, ротанговую пальму и иллиповый орех, продажа которых обеспечивала прежде средства к существованию для многих семей. В то же время учреждение Лесного департамента, разделившего тропические джунгли на заповедники, где запрещалось охотиться, собирать урожай и корчевать деревья, резко снизило уровень жизни. Множество принятых ранее декретов внезапно стали невыполнимыми, и когда старый налог на двери - с самого основания раджа каждая семья должна была ежегодно платить за них один доллар - распространился на занимаемые вдовами и сиротами комнаты в ламине, изумлению не было предела. Что все это значит? Почему меняется дедовский уклад? Кто даст ответ?.. В небольшом матангском бунгало уже двадцать лет пылился обмотанный пурпурным шарфом и повешенный на рога косули solar-topee, к которому никто не смел прикасаться. В давние времена постоянно терявший свой глаз старый раджа споро управлялся с делами. Однако нынешний раджа Саравака был белым человеком-невидимкой.
Пока гости рани танцевали румбу, джунгли роптали. Люди договаривались между собой и сплачивались вокруг вождя, который появлялся в прибрежных энтебайских деревнях, призывая к мятежу. Его звали Асун, он пользовался определенным авторитетом и, по древнему обычаю отрабатывая угрозы, оттачивая оскорбления и бурно жестикулируя, сумел создать себе воинственный образ. Местное предание приписывало ему магические способности - довольно сомнительная гипотеза, если сравнить его, скажем, с Рентапом. Вероятно, в отличие от последнего, Асун никогда не был абсолютным владыкой, а оставался лишь горластым вожаком, способным повести за собой людей. Очаги восстания вспыхнули лишь в довольно ограниченном числе ламинов, а множество других придерживались выжидательной политики и лавировали, дабы избежать мщения Асуна.
Когда Асуна вызвал к себе районный чиновник по особым поручениям, главарь велел сказать, что будет вести переговоры только с Белым раджей. Вайнеру пришлось пожертвовать поездкой в Лондон и отправиться в Энтебаи. Он злился на Асуна и на самого себя.
Встреча состоялась в грязной деревушке Нанга-Мунус, где в лужах барахтались утки и свиньи. Пока раджа, Бертран и несколько офицеров ждали в доме местного вождя, Асун передал, что ему нездоровится. Наконец с наступлением темноты он согласился прийти в сопровождении небольшой свиты. Вайнер с любопытством смотрел на этого человека среднего роста, с неприметным лицом.
— Необъяснимый успех... Как у Греты Гарбо...
Тем временем Асун уселся в тени колонны и, не дожидаясь, пока ему дадут слово, угрожающим тоном обратился к собранию. Больные, разумеется, не говорят столь зычным голосом, а когда от них требуют подчинения, не ответствуют таким потоком брани чиновнику по особым поручениям. Вайнер позволил вождю высказаться, а затем, в свою очередь взяв слово, доказал мятежнику, что тот проиграл всухую, полностью дискредитировав себя в глазах приспешников. Раджа говорил громко и спокойно, не спеша и не горячась. Асун тревожно засуетился, послышался шорох соломы, шелест ткани и жаркие вздохи. Вайнер сделал паузу, давая вождю время для ответа, но тот молчал, тихонько пофыркивая. Тогда Вайнер продолжил: до тех пор, пока правительство не вынесет решения по его делу, Асун может оставаться на свободе, но лучше ему явиться в Сибу с повинной.
В ожидании ответа белый раджа и его офицеры всю ночь пили чай с таким видом, будто Асуна здесь нет. Вождь молчал. На рассвете он встал, вышел из ламина и исчез в лесном тумане. Никто из сообщников за ним не последовал: по слухам, сконфуженные и смущенные, они ушли позже.
Однако ситуация так и не разрешилась: Асун и его люди по-прежнему вели себя, словно опустошающие все на своем пути завоеватели, но затем большинство из них были взяты в плен. Однажды Асун то ли сдался, то ли был пойман при невыясненных обстоятельствах. После суда его сначала выслали в Лунду, где он прожил в относительной свободе целый год, а затем ему разрешили поселиться на левом берегу Кучинга. То был простой и логичный способ контроля за его действиями, так как в лагере у подножия форта Маргарита под жестким надзором уже проживала небольшая колония бывших мятежников.
Сэр Вайнер Брук всегда проводил личную политику милосердия и реабилитации, нередко приводившую к успеху. Асун больше никогда не пытался поднять на него оружие. Что же касается мятежников Кендаванга и Баньянга, вызывавших в конце 30-х беспорядки в Четвертом округе, Вайнер вынудил их капитулировать, по примеру Джеймса Брука подарив в залог прощения свой меч. Следует уточнить, что меч был бутафорский, так как царское оружие сочли излишней роскошью для правонарушителей. Раджа ограничился тем, что отправил их в недолгое изгнание - охотиться за бабочками для музейных коллекций, а затем доверил им надзор за одной из своих частных плантаций. Он и впрямь не был злопамятен, к тому же месть слишком изматывает.
