Арчибалд Кронин - Замок Броуди
Итак, она встала и, поднявшись наверх к себе в спальню, сбросила с плеч халат, скользнувший на пол; даже не взглянув на себя в зеркало, закончила туалет, торопливо намочив конец полотенца и обтерев им лицо.
Затем она достала из шкафа нечто, оказавшееся (после того, как были сняты сколотые булавками листы бумаги, в которые оно было завернуто) старой котиковой жакеткой. Жакетка, реликвия, сохранившаяся еще со времен ее девичества, вся вытерлась, обтрепалась, лоснилась и местами побурела.
Миссис Броуди, только изредка надевая, хранила ее больше двадцати лет, и эта ветхая, вышедшая из моды жакетка, некогда облекавшая ее юную девичью фигуру, была так же трагична, как сама Маргарет Броуди. Впрочем, ей она не представлялась в таком мрачном свете; для нее это была котиковая жакетка, может быть, не совсем модного покроя, но зато из настоящего котика, самое лучшее из всего, что у нее было, и она чрезвычайно дорожила ею. Она забыла свое горе на ту минуту, когда, подняв жакет, вынула его из оберток, любуясь им, слегка встряхнула, погладила пальцами вылезший мех, потом со вздохом, как будто вытряхнув из этой заношенной вещи поблеклые воспоминания забытой юности, медленно надела ее; жакетка, во всяком случае, имела то достоинство, что закрывала порыжевшее платье и тепло укутывала ее больное, одряхлевшее тело. Затем миссис Броуди наскоро подобрала растрепавшиеся волосы и небрежно приколола черную шляпу, украшенную облезлым пером, которое с жуткой претензией на кокетливость свисало за левым ухом. Завершив таким образом все приготовления к выходу, она поспешила вниз и вышла из дому чуть не крадучись.
Выйдя на улицу, она не пошла, как ее супруг, по середине мостовой, а, наоборот, держалась ближе к стенам домов, шла мелкими шажками, волоча за собой ноги, опустив голову, с посиневшим от холода лицом, стараясь не привлекать ничьего внимания и всем своим видом говоря о безропотном мученичестве. Падающий снег превратил тусклый мех ее жакетки в блестящего горностая; он залеплял ей глаза и рот, вызывал кашель, промочил ее тонкие, не подходящие для такой погоды башмаки настолько, что задолго до того, как она добралась до кондитерской Мойров, они хлюпали при каждом шаге.
Несмотря на неожиданность ее визита, Агнес очень обрадовалась ей и тепло ее приветствовала. Обе женщины обменялись быстрым взглядом; каждая надеялась в глазах другой прочитать радостную для себя весть. Но обе тотчас увидели, что их надежда напрасна, и грустно опустили глаза. Все-таки каждая задала вслух вопрос, на который другая уже заранее ответила без слов:
— Получила что-нибудь на этой неделе, Агги?
— Нет, мама. — Агнес, горячо надеясь на будущие родственные отношения с миссис Броуди, нежно называла ее «мама». — А вы?
— Нет еще, дорогая, пока нет, но, может быть, почта опаздывает из-за непогоды, — сказала миссис Броуди уныло.
— Это возможно, — подтвердила Агнес не менее уныло.
Каждая пыталась обмануть другую, а между тем обе знали наизусть расписание почты из Индии, и пути почтовых пароходов были для них теперь открытой книгой. Однако сегодня гнет все растущей неизвестности становился уже настолько невыносим, что эти слабые попытки обмануть себя не помогали, и они с минуту растерянно смотрели друг на друга, словно исчерпав все темы для разговора. Первой оправилась Агнес, вспомнив об обязанностях хозяйки, и, собрав все свое мужество, сказала любезно:
— Мы с вами выпьем по чашке чаю, мама. Вы совсем промокли от снега и озябли.
Миссис Броуди в безмолвном согласии прошла за ней в маленькую комнатку за лавкой, где среди множества пустых жестяных коробок из-под печенья, ящиков с шоколадом и бутылок с сиропом стояла маленькая железная печка, распространявшая скудное тепло.
— Садитесь сюда, мама, — сказала Агнес, открыв металлическую дверцу печки и ставя стул перед ее небольшим зевом, в котором пылал огонь. — Из-за непогоды сегодня очень мало покупателей, так что у меня есть время поболтать с вами.
Словно по молчаливому уговору, они не продолжали больше печальной беседы о письмах, и пока Агнес кипятила воду, мама протянула к огню свои мокрые башмаки, от которых шел пар, и сказала задумчиво:
— Да, снег так и валил все время, пока я шла. Как приятно в такой день погреться у печки.
Агнес подбросила лопатку кокса на последние раскаленные угли и спросила:
— Что вы будете пить, мама, чай или какао? На этой неделе нам прислали свежее какао Иппса.
— Я, пожалуй, предпочту какао. Оно питательнее, чем чай, больше подкрепляет в холодную погоду. Вы, Агнес, всегда уж угостите чем-нибудь вкусным.
— Для вас, мама, я, конечно, могу себе это позволить, — ответила мисс Мойр, значительно поджимая губы. — Было бы очень грустно, если бы я не могла немного поухаживать за вами. Не хотите ли снять пальто? — И она сделала движение, намереваясь помочь миссис Броуди снять ее котиковую жакетку.
— Нет, нет, спасибо, — поспешила сказать та, с испугом подумав об убожестве своего туалета. — Я ведь недолго у вас пробуду. — Глаза ее увлажнились от благодарности, когда она взяла из рук Агнес чашку горячего какао и принялась с наслаждением прихлебывать из нее; она даже согласилась взять сладкое печенье и грызла его, откусывая самые маленькие кусочки. Расчувствовавшись в такой уютной обстановке, она сказала со вздохом:
— Тяжелая выдалась для меня зима. Не знаю, как я и пережила ее.
— Я знаю, мама, вы очень страдали.
— Ох, как страдала! Никогда я не думала, Агнес, что придется пережить такой позор. Я его не заслужила. А между тем ее отец, я это чувствую, считает меня виноватой в том, что я не уберегла Мэри.
Она едва решалась выговорить имя дочери, настолько запретным было теперь это имя у них в доме.
— В ее падении виновата она одна, мама. Ваше влияние могло привести ее только к добру, и если она грешила, значит у нее порочная натура. Забудьте о ней и позвольте мне занять ее место.
— Это очень мило с вашей стороны, Агнес. Но знаете, иногда ночью мысль о ней просто не выходит у меня из головы. Я никогда не думала, что мне будет так ее недоставать, — она ведь всегда была такая молчаливая, ко всему в доме равнодушная. И я даже не знаю, где она!
— Вы должны перестать думать о ней, — мягко настаивала Агнес.
— Отец не позволяет мне ничего о ней узнавать. Не позволял даже тогда, когда она лежала в больнице и была на краю смерти. И тогда, когда умер бедный малютка.
Агнес крепко сжала губы.
— Не знаю, следует ли мне рассказывать вам, мама, — начала она неохотно, — и неудобно мне говорить об этом, приличная девушка даже и отдаленно не должна соприкасаться с такими вещами… но я на днях слышала, что она в Лондоне.
Она произнесла последние слова с оттенком осуждения, выражая таким образом свое мнение о многообразных возможностях, скрытых в этом городе для развратных людей.
— И вам известно, что она там делает? — воскликнула миссис Броуди.
Агнес прикрыла глаза ресницами и покачала головой.
— Не знаю наверное, — отвечала она, понизив голос, — но я слышала (только это слухи, я за них не отвечаю, имейте в виду), что она поступила куда-то прислугой.
— Прислугой! — ахнула мама. — О господи! До чего я дожила! Ужас! Что бы сказал ее отец, если бы узнал об этом. Дочь Броуди — прислуга!
— А к чему же еще она пригодна? — тряхнула головой Агнес. — Слава богу, что она занялась честным трудом, если только это правда.
Несмотря на ее близость к семье Броуди, Агнес испытывала приятное чувство собственного морального и социального превосходства, сообщая будущей свекрови эти новости, которые с жадностью выудила из городских пересудов.
— Прислуга в Лондоне! — повторила мама тихо. — Ужасно! Неужели эти люди из Дэррока не могли что-нибудь для нее сделать?
— Вот в том-то и дело, — подхватила Агнес. — Эти Фойли хотели в память сына взять ребенка и увезти его с собой в Ирландию. Вы, верно, знаете, что они вернулись туда. Конечно, всякие ходят слухи, не всем им можно верить, но мне думается, что, когда ребенок умер, они постарались как можно скорее избавиться от Мэри.
Миссис Броуди отрицательно покачала головой.
— Это им было бы нетрудно, — возразила она, — Мэри всегда была очень независима. Она бы ни от кого не приняла подачки — нет, она прежде всего пошла бы работать, чтобы прокормиться.
— Ну как бы там ни было, а я сочла нужным вам сказать то, что знаю, мама. И во всяком случае, вы за нее больше не ответственны. Конечно, я ей зла не желаю, хотя она и замарала имя моего жениха. Будем надеяться, что она когда-нибудь раскается. Но сейчас вам есть о ком подумать, кроме нее.
— Ох, правда, Агнес! Суждено мне проглотить и эту горькую пилюлю. Должна вам сказать, никогда я не была высокого мнения о Мэри и оценила ее только тогда, когда ее лишилась. Но я постараюсь забыть ее, если смогу, и думать о тех, кто у меня остался. — Она тяжко вздохнула. — Что такое с нашим бедным Мэтом, ума не приложу! Меня просто убивает эта неизвестность. Может быть, он болен, как вы думаете?
