Коммунисты - Луи Арагон

военных постов в члены правления крупных компаний, от участия в колониальных или антисоветских авантюрах к подавлению забастовок, идут в фашистские лиги, в кагуляры… так вот, они не поняли, что характер войны изменился даже стратегически, потому-то их и побили… Впрочем, некоторые как раз этому и рады! Когда неприятель продвигается, они отступают, ничего другого они не умеют. Они объявляют, что их разбили, всякий раз, когда враг проходит вперед хоть на метр, понятно? Но характер войны изменился. Она перестала быть их делом. Она теперь дело всех, кто будет судить их стратегию, запретит им распоряжаться Францией, нашей жизнью, нашими свободами. Завтра, если эти господа капитулируют, какой ценой они выторгуют право продолжать свои мелкие делишки? В чьих карманах отыщут они разменную монету, чтобы ублажить Гитлера? Разве ты позволишь им торговать Францией, позволишь, чтобы тебя обошли так же, как, не спросясь тебя, втравили Францию в войну? Но теперь это уж не та же самая война. Это война национальная, понятно? Как в девяносто третьем! Вообрази, что в 1793 году армией командовали бы генералы, приверженцы старого режима! Неужели ты удивляешься, что их побили? Неужели ты удивляешься, что предатели из Кобленца открыли для интервентов двери? Во Франции немало людей, которые боятся национальной войны, ибо национальная война означает вооруженный народ, а если народ вооружается, он вооружается для того, чтобы защищать свои права, свои завоевания! Ясно, они предпочитают Гитлера, фашизм и, не будучи способны усмирить свой народ, с воплями призывают иностранного жандарма. Понимаешь, товарищ? Понимаешь, почему они отдали Север, отдали страну горняков немецкой солдатчине? Но пойми, на сей раз они не остановятся на полпути… потому что на этот раз они предпочитают платить подать Берлину, лишь бы не дал свои плоды тридцать шестой год… потому что они помнят, как из войны у нас родилась Коммуна… и видели, как из другой войны родилась новая коммуна — Коммуна советских народов, понимаешь?

Шахтеры подошли поближе и слушали Армана. Гаспар подтолкнул его локтем — осторожней, мол… Арман поглядел на стоящих вокруг него людей, на их суровые лица, заострившиеся черты, морщины, проложенные тяжелой жизнью… И улыбнулся. Он чувствовал себя в безопасности. Верил этим людям. Да, характер войны изменился. Теперь нужно только, чтобы люди прониклись тем энтузиазмом, которого требует новая война, та, что начинается. Наша война. Народная.

* * *

Характер войны изменился.

В этот день англичане вернулись в Луазон-су-Ланс. Вернулись по воздуху. И вот те же самые дома сначала бомбят одни, потом бомбят другие… Такие налеты действительно необходимы, чтобы отвлечь удар от Дюнкерка, облегчить эвакуацию французов. А также раненых англичан, которых эвакуируют после здоровых людей.

У Нестора прекрасный погреб, и потом, они уже начали привыкать к бомбежкам. Но дамы, жившие по-соседству, боялись оставаться одни у себя наверху. Нестор помог снести больную на матраце в их погреб. Однако через минуту явилась ее старушка-родственница: дамы умоляли разобрать между обоими погребами стенку, чтобы там был свободный проход, на всякий случай, если придется позвать на помощь, а может, и вытащить наверх. Надо правду сказать, даме, видно, недолго осталось жить, иссохла вся как скелет, пожелтела, бедняжка, да вообще лучше обо всем этом и не говорить. Что ж, раз так им спокойней, пожалуйста, разберу! Может, от бомбежек, может, от страха, но только вид у больной действительно совсем неважный… Когда вечером выносили ее из погреба, Нестор понял, что она кончается. Ночью она умерла.

Ну, ладно, родственница ее обрядит, Шарлотта, конечно, тоже поможет. Но надо позаботиться о похоронах, а сейчас, как это сейчас устроить? Ах, господин Нестор, я буду вам так признательна… Да что вы, помилуйте. И пришлось Нестору отправиться к священнику, который от удивления буквально слова сказать не мог. Подумать только, Платьо, безбожник, красный! — Значит, господин Платьо, вы явились ко мне по поводу церковного погребения?

— Ясно, церковного, чтобы все было как положено, господин кюре, — ответил наш Платьо, а про себя подумал: тогда — монашки, сейчас — панихиды… так я в жизни от попов не отвяжусь!

— Скажите, эта бедная дама получила хотя бы отпущение грехов?

— Уж не знаю, чего она там получила, — ответил Нестор, — надо ее похоронить — вот что я знаю!

Он только что вернулся из Ланса, куда ему пришлось бежать бегом. Вернее, из Авиона, после встречи у терриконов. Барбетта живо справилась с поручением. Явилось четверо мужчин и сама Барбетта. Решили выпускать газету. Самое важное сейчас — добыть ротатор, принадлежавший партийной организации. Ротатор спрятали еще в сентябре, зарыли в саду одного мобилизованного, и все никак не удавалось застать его жену дома — очень она далеко работала.

А тут родственница покойницы-соседки уехала в Лилль, правда, дом перед отъездом она заперла. Только, видите ли, как оно сошлось… У них дома осталась пишущая машинка, бумага, и даже восковка есть! Конечно, потом вернем соседу, а теперь…

Да, теперь действительно характер войны изменился…

ЭПИЛОГ

Ночь от Портсмута до Плимута ехали в настоящем пассажирском вагоне. Несмотря на поздний час, в порту собралась толпа, женщины бросали цветы… После Дюнкерка все это казалось просто неправдоподобным. Партюрье орал как оглашенный, и немудрено: с самого Байеля он таскал с собой новый китель тонкого сукна, благополучно привез его на «Флоре» в Англию, и, представьте себе, когда уже выбирались на пристань, он, подымаясь на последние ступеньки, положил китель на землю над самой головой, и когда вылез наверх, хвать — нет кителя, кто-то спер. Ну и страна — карманщик на карманщике!

Утром на вокзале Жан попытался послать письма матери и Сесиль. Английских денег на марки у него не было. Какая-то женщина, с которой Жан пытался объясниться, истощив весь скудный запас английских слов, ответила что-то вроде, чтобы он не беспокоился, она все сделает…

В Плимуте, в адмиралтействе, им устроили что называется королевский прием — любезнее не бывает. Военным врачам отвели комнаты офицеров флота, а те по сему случаю улеглись прямо на полу в коридоре. Солдаты, правда, разместились с меньшим комфортом, но почти каждому досталась отдельная постель. Многие вообще не ложились спать и возвращались из города в состоянии радостного возбуждения с полными руками подарков, перецелованные всеми встретившимися на пути женщинами, обалдевшие, немножко навеселе, с бесконечным запасом рассказов. На следующий день их посадили на принадлежавшее компании