Джейн Остин - Гордость и предубеждение
— Вы глубоко ошибаетесь. Мне не приходится жаловаться на подобные разочарования. Я имела в виду не какие-либо отдельные случаи, а общий вред, который нам причиняют ее манеры. Наше положение в обществе, уважение наших знакомых подрывается взбалмошностью, самоуверенностью и крайней несдержанностью, столь свойственными ее характеру. Простите, но я должна высказать свою мысль до конца. Если вы, дорогой отец, не возьмете на себя труд обуздать ее неудержимую натуру и разъяснить Лидии, что сегодняшние помыслы не могут стать делом ее жизни, то скоро заниматься ее исправлением будет поздно. Ее характер окончательно сформируется, и, к нашему общему позору, она к шестнадцати годам превратится в пустую кокетку. Кокетку худшего, наиболее низкого пошиба, не располагающую никакими достоинствами, кроме молодости и некоторой внешней привлекательности. Невежество и пустота сделают ее совершенно беззащитной перед всеобщим презрением, вызванным ее погоней за успехом. Той же опасности подвергается и Китти, которая во всем следует за Лидией — глупой, тщеславной, праздной и совершенно разнузданной девчонкой. Папа, дорогой, неужели вы полагаете, что, вызывая осуждение и презрение всех наших знакомых, они не бросают тень на репутацию своих сестер?
Мистер Беннет почувствовал, что Элизабет вложила в эти слова всю свою душу. Ласково взяв ее за руку, он сказал:
— Ты напрасно волнуешься, моя девочка. Все, кто знают тебя или Джейн, достаточно уважают и ценят вас обеих. И это мнение не может пострадать оттого, что у вас имеются две, или я даже мог бы сказать, три на редкость глупые сестры. В Лонгборне не будет покоя, если Лидия не попадет в Брайтон. Пусть же она туда поедет. Полковник Форстер — человек разумный. Он не допустит, чтобы она попала в настоящую беду. И, к счастью, она достаточно бедна, чтобы не привлекать к себе охотников за приданым. Там ей даже флиртовать станет труднее, чем здесь — офицеры найдут в Брайтоне девиц, заслуживающих большего внимания. Будем же надеяться, что эта поездка заставит ее почувствовать свою незначительность. Во всяком случае ее поведение не может сколько-нибудь заметно испортиться без того, чтобы мы оказались вправе посадить ее до конца дней под замок.
Элизабет пришлось удовлетвориться этим ответом. Так как собственное ее мнение не изменилось, она ушла от отца разочарованная и огорченная. Не в ее характере, однако, было таить досаду, углубляясь в переживания. Она сознавала, что выполнила свой долг, а печалиться заранее по поводу неотвратимых бед, усиливая их вдобавок своим беспокойством, было ей несвойственно.
Если бы Лидия и ее мать узнали, о чем она говорила с отцом, они едва ли смогли бы найти выход своему негодованию. Брайтонская поездка казалась Лидии вершиной земного счастья. Ее пылкое воображение рисовало ей улицы этого курортного городка, полные пока еще незнакомыми ей офицерами. Она видела себя предметом поклонения многих десятков молодых людей. Перед ее мысленным взором вставал во всем блеске военный лагерь — стройные ряды изящных палаток и между ними веселая толпа красавцев, щеголяющих в красных мундирах. И в довершение всего Лидия представляла себе, как она будет сидеть под одной из этих палаток и флиртовать напропалую одновременно не меньше, чем с шестью офицерами.
Что бы она почувствовала, если бы узнала, что ее сестра пытается вырвать ее из этого уже такого реального и такого заманчивого рая? Чувства эти способна была бы понять одна ее мать, которая переживала почти то же самое. Только благодаря поездке Лидии она смогла примириться с безжалостным решением мистера Беннета не допустить путешествия в Брайтон всей семьи. Оставаясь в полном неведении о случившемся, обе они почти беспрерывно предавались восторгам до самого того дня, когда Лидия должна была покинуть Лонгборн.
Теперь Элизабет предстояло встретиться с Уикхемом в последний раз. Встреча эта уже не могла сколько-нибудь серьезно ее волновать, так как она не раз виделась с ним после своего возвращения. Их прежняя близость исчезла. Она даже научилась замечать в самой пленявшей ее прежде мягкости Уикхема постоянную наигранность, вызывавшую раздражение и скуку. Более того, она находила новые поводы для неудовольствия в том, как он стал к ней теперь относиться. В самом деле, напоследок он снова начал оказывать ей такое же внимание, каким было отмечено начало их знакомства, и которое после всего происшедшего могло ее только рассердить. И она потеряла к нему последнее уважение, как только заметила признаки этого праздного волокитства. Решительно отвергая его любезности, она видела в них упрек своему прежнему поведению. Только помня о нем, Уикхем мог считать, что, при первом новом знаке внимания с его стороны, она будет польщена и ответит ему взаимностью, независимо оттого, по какой причине и насколько он прерывал свое ухаживание.
В самый последний день пребывания полка в Меритоне Уикхем вместе с другими офицерами обедал в Лонгборне. И, вовсе не стремясь расстаться с ним в дружеских отношениях, Элизабет, в ответ на расспросы о ее жизни в Хансфорде, рассказала ему о трехнедельном визите в Розингс полковника Фицуильяма и мистера Дарси, спросив при этом, знает ли он полковника.
Уикхем казался озадаченным, недовольным, встревоженным. Однако после недолгого замешательства, он, улыбаясь, ответил, что когда-то ему приходилось частенько встречаться с этим человеком. Охарактеризовав его как настоящего джентльмена, он спросил, какое впечатление полковник произвел на Элизабет. Она отозвалась о нем очень тепло. Как бы между прочим, Уикхем вскоре осведомился:
— Сколько времени, вы сказали, он провел в Розингсе?
— Около трех недель.
— И вы часто с ним виделись?
— Да, почти ежедневно.
— Его манеры сильно отличаются от манер его кузена.
— Да, весьма сильно. Но узнав мистера Дарси ближе, я стала о нем думать гораздо лучше.
— Ах, вот как! — сказал Уикхем, бросив на нее взгляд, который не ускользнул от ее внимания. — А могу ли я узнать… Но, сдержавшись, он продолжал уже более беззаботным тоном: — Изменилось ли его отношение к окружающим? Или он дал себе труд придать некоторую мягкость своим манерам? Ибо я мало надеюсь, — продолжал он более низким и уже более серьезным тоном, — что он изменился к лучшему по существу.
— О нет, — сказала Элизабет, — по существу он остался таким, как был.
Уикхем явно не знал, как отнестись ему к этим словам — обрадоваться ли или остерегаться их смысла. Что-то в ее лице заставило его держаться настороже в то время, как она продолжала:
— Признаваясь, что за время нашего знакомства он вырос в моем мнении, я не имела в виду перемены в его манерах или взглядах. Мне просто хотелось сказать, что, узнав его ближе, я стала лучше разбираться в его характере.
Выступившие на лице Уикхема красные пятна и его беспокойный взгляд явно выдавали его тревогу. Несколько минут он молчал. Наконец, преодолев смущение, он снова к ней обернулся и произнес самым вкрадчивым тоном:
— Именно вам, столь хорошо знакомой с моими чувствами к мистеру Дарси, должно быть понятно, как я рад услышать, что у него хватило здравого смысла вести себя хотя бы внешне порядочно. Во многом это объясняется его гордостью. Она приносит немалую пользу, если не ему самому, то хотя бы тем людям, которым приходится с ним иметь дело. Благодаря ей он не поступает с ними так дурно, как когда-то обошелся со мной. Боюсь только, что эта его особая осторожность объясняется тем, что вы встретились с ним в гостях у его тетки, мнением которой он весьма дорожит. Насколько я знаю, он всегда ее побаивался, когда они жили вместе. А теперь еще немалую роль должно сыграть его намерение жениться на мисс де Бёр, которое, я уверен, он твердо решил осуществить.
При этих словах Элизабет не смогла удержаться от улыбки, ответив ему только легким кивком. Было ясно, что он хочет навести разговор на старую тему о причиненном ему ущербе, но она не собиралась ему в этом потворствовать. До конца вечера он сохранял свою обычную напускную веселость, уже не стремясь оказывать ей предпочтение. И они расстались, наконец, со знаками взаимного расположения и взаимным желанием больше никогда не встречаться.
После того, как гости разъехались, Лидия вместе с миссис Форстер отправилась в Меритон, который они должны были покинуть на следующее утро. Прощание с родными было скорее шумным, нежели трогательным. Одна только Китти проливала при этом слезы, да и то вызванные завистью и обидой. Миссис Беннет поминутно желала дочери всяческих удовольствий, требуя, чтобы она не пропустила ни одной возможности повеселиться — совет, которому та несомненно собиралась последовать. И ликующие прощальные возгласы Лидии совершенно заглушили так и не услышанные ею менее громкие напутственные пожелания ее сестер.
