Даниэль Дефо - Радости и горести знаменитой Молль Флендерс (пер.П. Канчаловский)
Долго онъ разсказывалъ мнѣ о своихъ приключеніяхъ. Изъ нихъ особенно были замѣчательны ограбленіе почтовыхъ каретъ изъ Уэстъ-Честера возлѣ Ликфильда, гдѣ ему досталась большая добыча, и нападеніе на пять скотоводовъ на Западѣ, ѣхавшихъ на ярмарку изъ Бедфорда въ Уилтширъ за покупкой барановъ; за эти два раза онъ добылъ столько денегъ, что, по его словамъ, если бы онъ зналъ, гдѣ я находилась, то навѣрное принялъ бы мое предложеніе отправиться вмѣстѣ со мной въ Виргинію, гдѣ мы могли бы устроиться, пріобрѣтя плантацію или поселясь въ какой нибудь другой англійской колоніи.
Онъ написалъ мнѣ три письма, по указанному мною адресу, но ни на одно не получилъ отвѣта. Дѣйствительно, я очень хорошо знала, что эти письма я получила въ то время, когда была женой моего послѣдняго мужа, и не могла на нихъ отвѣтить…
Послѣ этого я просила его разсказать мнѣ сущность настоящаго дѣла и чѣмъ оно угрожаетъ ему. Онъ объяснилъ, что противъ него нѣтъ никакихъ уликъ, хотя его обвиняютъ въ трехъ послѣднихъ грабежахъ, изъ которыхъ, по счастливой случайности, онъ замѣшанъ только въ одномъ. Къ тому же противъ него имѣется только одинъ свидѣтель, чего для суда недостаточно; но судъ полагаетъ, что найдутся другіе, а потому, когда онъ увидѣлъ меня, то думалъ, что я пришла сюда именно съ этой цѣлью. Такимъ образомъ онъ полагаетъ, что, если никто не покажетъ противъ него, тогда его оправдаютъ, хотя онъ имѣетъ указанія, что, въ случаѣ его согласія, его отправятъ въ ссылку безъ суда; но онъ готовъ идти лучше на висѣлицу, чѣмъ въ ссылку, такъ какъ безъ ужаса не можетъ подумать о томъ, что его сошлютъ на плантаціи, подобно тому, какъ римляне ссылали своихъ рабовъ въ рудники. Это общее мнѣніе всѣхъ джентльменовъ, которые, благодаря своей злосчастной судьбѣ, стали разбойничать на большой дорогой; казнь положитъ конецъ всѣмъ земнымъ бѣдствіямъ; что же касается вопроса, что будетъ потомъ, то, по его мнѣнію, каждый человѣкъ скорѣе можетъ искренно раскаяться въ теченіи послѣднихъ пятнадцати дней своего существованія, подъ вліяніемъ грядущей казни и жизни въ тюремной ямѣ для осужденныхъ, чѣмъ въ пустыняхъ и лѣсахъ Акероди; что рабство и каторжныя работы такія вещи, до которыхъ не можетъ унизиться истинный джентльменъ; что онѣ служатъ средствомъ заставить каждаго изъ нихъ сдѣлаться собственнымъ палачомъ; это гораздо хуже и у него не достанетъ терпѣнія даже думать объ этомъ.
Я употребила всю силу моего краснорѣчія, чтобы разубѣдить его въ его взглядахъ, прибавя самый краснорѣчивый доводъ женщины — слезы. Я говорила ему, что позоръ публичной казни долженъ подѣйствовать на джентльмена сильнѣе всякого другого оскорбленія, какое онъ можетъ встрѣтить за моремъ, что во всякомъ случаѣ лучше жить, чѣмъ умереть отъ насильственной смерти; что ему будетъ не трудно пріобрѣсти расположеніе капитана корабля, такъ какъ обыкновенно это бываютъ люди съ прекраснымъ характеромъ, и что, ведя себя хорошо и особенно имѣя деньги, онъ всегда найдетъ возможность выкупить себя, по прибытіи въ Виргинію, особенно, если, какъ мнѣ кажется у него нѣтъ недостатка въ деньгахъ, которыя въ подобномъ положеніи являются единственнымъ вѣрнымъ другомъ.
Онъ улыбнулся и отвѣтилъ, что не говорилъ мнѣ, что у него есть деньги. Я рѣзко перебила его, сказавъ, что изъ моего разговора нельзя было придти къ заключенію, что я ожидаю отъ него какой-либо помощи, если онъ и имѣетъ деньги; не смотря на то, что у меня ихъ немного, я не нуждаюсь, и скорѣе прибавлю къ его запасу, чѣмъ возьму у него; я предлагаю ему это не потому, чтобы не могла обойтись безъ его помощи, но думаю, что намъ лучше всего покинуть отечество и отправиться жить туда, гдѣ мы будемъ жить свободно, а не подъ гнетомъ воспоминаній о тюрьмѣ, гдѣ мы станемъ размышлять о нашихъ прошлыхъ бѣдствіяхъ, сознавая, что наши враги насъ забыли и что мы живемъ новыми людьми въ новомъ мірѣ, не зная никого, кто бы могъ напомнить намъ наше прошлое.
Я высказывала всѣ эти доводы такъ горячо и на всѣ его страстныя возраженія я отвѣчала такъ убѣдительно, что наконецъ онъ обнялъ меня и сказалъ, что моя искренняя привязанность къ нему побѣдила его и что онъ приметъ мой совѣтъ и заставитъ себя подчиниться роковой судьбѣ, надѣясь найдти поддержку въ такомъ вѣрномъ другѣ и товарищѣ по несчастью.
XXVI
На бортѣ корабля. — Письмо къ моей гувернанткѣ. — Мой мужъ отправляется вмѣстѣ со мной
Но возвращаюсь къ себѣ. Время моего отправленія приближалось. Моя гувернантка, продолжая быть моимъ вѣрнымъ другомъ, дѣлала попытки исходатайствовать мнѣ прощеніе, но я не могла получить его, не истративъ всего моего капитала; такимъ образомъ мнѣ пришлось бы приниматься за свое старое ремесло, что было хуже всякой ссылки, гдѣ я могла такъ или иначе существовать.
Въ февралѣ мѣсяцѣ мы въ числѣ тринадцати ссыльныхъ были сданы купцу, который производилъ торговлю съ Виргиніей, на корабль, стоявшій на якорѣ въ Делтфордъ-ригъ. Тюремный офицеръ доставилъ насъ на бортъ корабля, и хозяинъ корабля выдалъ ему росписку въ полученіи.
Ночью надъ нашей каютой заперли люкъ и насъ помѣстили татъ тѣсно, что я боялась задохнуться отъ недостатка воздуха: на другой день утромъ корабль поднялъ якорь, и мы спустились по рѣкѣ до мѣста, извѣстнаго подъ именемъ Бьюгсбойсъ-Холь; говорили, что это сдѣлали по соглашенію съ купцомъ, чтобы лишить насъ всякой возможности бѣжать. Однако же, когда корабль сталъ здѣсь на якорь, намъ позволили выйти на палубу, хотя и не на шканцы, которые обыкновенно предназначается для капитана и пассажировъ.
Когда по шуму шаговъ надъ моей головой и движенію корабля я замѣтила, что мы идемъ подъ парусами, то пришла въ сильное недоумѣніе; я боялась, что мы уйдемъ, не повидавшись съ нашими друзьями; но скоро я разубѣдилась въ этомъ, слыша, что бросаютъ якорь; въ то же время кто то сообщилъ, что утромъ намъ позволятъ выйти на палубу для свиданія съ тѣми, кто къ намъ пріѣдетъ.
Всю эту ночь я спала на голомъ полу, вмѣстѣ съ другими арестантами; но потомъ намъ отвели маленькія каморки, по крайней мѣрѣ тѣмъ, у кого были постели, и уголъ для сундука или чемодана съ бѣльемъ, если кто имѣлъ его. Это необходимо прибавить, потому что у нѣкоторыхъ только и были тѣ сорочки, что на нихъ, и ни одного фартинга въ карманѣ. Однако же я не видѣла, чтобы они терпѣли большую нужду на кораблѣ, особенно женщины, которымъ матросы давали за деньги стирать свое бѣлье и пр., что давало тѣмъ возможность пріобрѣтать необходимое.
Когда на слѣдующее утро насъ выпустили на палубу, я спросила у одного изъ служащихъ, разрѣшатъ ли мнѣ послать на берегъ письмо моимъ друзьямъ, чтобы они, узнавъ гдѣ мы стоимъ, могли прислать мнѣ нѣкоторыя необходимыя вещи. Это былъ боцманъ, человѣкъ очень вѣжливый и привѣтливый; онъ объяснилъ, что съ первымъ приливомъ въ Лондонъ отправится корабельный ботъ и онъ сдѣлаетъ распоряженіе доставить на немъ мое письмо.
Дѣйствительно, онъ доставилъ мое письмо въ руки гувернантки я привезъ отвѣтъ; передавая мнѣ письмо, онъ возвратилъ данный мною шиллингъ, говоря:
— Возьмите ваши деньги, онѣ не понадобились, письмо я доставилъ самъ.
Меня такъ удивило это, что сначала я не знала, что ему сказать, однако, послѣ небольшой паузы, я отвѣтила:
— Вы слишкомъ добры, сэръ; и было бы совершенно справедливо, если бы вы оставили деньги у себя за исполненіе моего порученія.
— Нѣтъ, нѣтъ, — сказалъ онъ, — мнѣ и такъ хорошо заплатили. Кто эта дама? Ваша сестра?
— Нѣтъ; она хотя мнѣ и не родственница, но мой самый дорогой и единственный другъ въ мірѣ.
— Вѣрно, что мало такихъ на свѣтѣ друзей. Вы знаете, она плакала, какъ ребенокъ, читая ваше письмо.
— О, да, — замѣтила я, — я увѣрена, что она не пожалѣла бы и ста фунтовъ, если бы могла вырвать меня изъ этого ужаснаго положенія.
— Неужели? — спросилъ онъ, — но я думаю, что я могъ бы за половину дать вамъ возможность освободиться…
Онъ такъ тихо сказалъ эти слова, что ихъ никто не могъ услышать.
— Увы, сэръ, — отвѣчала я, — но это было бы такое освобожденіе, что если бы меня поймали, то я заплатила бы за него своею жизнью.
— Да, разъ вы уйдете съ корабля, надо быть очень осторожной, и въ этомъ отношеніи я ничего не могу сказать.
На этомъ мы пока прекратили разговоръ.
Между тѣмъ моя гувернантка, вѣрная до послѣдней минуты, передала письмо моему мужу въ тюрьму и получила на него отвѣтъ; на другой день, она пріѣхала сама, привезла мнѣ, во-первыхъ, такъ называемую морскую койку и обыкновенную домашнюю утварь; потомъ сундукъ, сдѣланный спеціально для моряковъ, со всѣми удобствами и наполненный всѣмъ, что мнѣ было необходимо; въ одномъ изъ угловъ этого сундука устроенъ былъ потаенный ящикъ, въ которомъ хранилась моя касса, то есть въ ней она положила столько денегъ, сколько я рѣшила взять съ собой. Я просила ее оставить у себя часть моего капитала, съ тѣмъ чтобы она купила и прислала мнѣ потомъ тѣ вещи, которыя понадобятся, когда я устроюсь, потому что деньги не имѣютъ особеннаго значенія тамъ, гдѣ все покупаютъ за табакъ; при самомъ большомъ благоразуміи было бы не выгодно везти ихъ отсюда.
