Пэлем Вудхауз - Том 11. Монти Бодкин и другие
Он никогда не говорил Гертруде, что заплатил Перси Пилбему тысячу фунтов за то, чтобы тот зачислил его в помощники, не упомянул и сейчас. Девушкам не интересны технические подробности. Им нравится только чистая идея.
— Эту должность, — продолжал он, — я занимаю и по сей день, несмотря на связанные с ней многотрудные и малоприятные обязанности. Не то чтобы Пилбем постоянно меня гонял, но по крайней мере дважды я получал такие задания, после которых человек послабее наверняка попросил бы расчет. В первый раз я два часа проторчал перед рестораном под проливным дождем. В другой раз меня послали на свадебные торжества в Уимблдон охранять подарки. Кто не испытал этого на своей шкуре, тому не понять, каким дураком себя чувствует человек, охраняющий свадебные подарки. Тем не менее я прошел через это, я выстоял. Все это, говорил я себе, приближает меня к Гертруде.
Он снова страшно захохотал. Смех этот уже меньше был похож на смех гиены и больше — на крик души, но для человека с чутким слухом он был по-прежнему неприятен, и мистер Лльюэлин снова прянул, как испуганная лошадь.
— О, если бы это могло приблизить вас ко мне! Не успел я приехать в Канны в долгожданный отпуск, как вдруг — нате вам, ни с того ни с сего получаю телеграмму, в которой мне дают отставку! Да-а, — продолжал Монти, и голос его дрогнул от жалости к себе, — каково было мне, измученному морально и физически, вдруг узнать, что меня разжаловали и все мои усилия пропали даром!
Гертруда Баттервик подалась вперед. Она хотела ответить. Но он знаком руки велел ей молчать:
— Могу только предположить, что кто-то за моей спиной пришел и украл вас у меня. Если вы не окончательно спятили, то, я думаю, только этим и можно объяснить ваше поведение. Но позвольте сказать вам. Если вы думаете, что мною можно играть как кошка с мышкой, вы очень ошибаетесь. Ничего подобного. Я выведу на чистую воду этого змея, который тихой сапой втерся к вам в доверие, и если понадобится, поставлю его на место. Я пойду к нему и для начала предупрежу. Если не подействует, тогда…
Гертруда обрела дар речи, стряхнула гипнотические чары, которые он все это время на нее наводил. Лицо ее пылало, взор метал молнии — даже мистеру Лльюэлину, глянувшему на нее, стало как-то не по себе. Она напомнила ему его жену Грейс в тот момент, когда он осмелился предположить, что ее брат Джордж мог бы найти более подходящее применение своим талантам, чем должность эксперта по постановочной части в их кинокомпании.
— Лицемер!
— Ах, так? — Монти смотрел на нее в упор и был страшен во гневе. — Интересно, что вы имеете в виду?
— Вы отлично знаете, что я имею в виду.
— Нет, не знаю.
— Нет, знаете.
— Но я действительно не знаю, что вы имеете в виду. И более того, — продолжал Монти, — уверен, что и сами вы не знаете. Что еще за «лицемер»? Почему лицемер?
Гертруда возмутилась:
— Притворялись, что любите меня!
— Я и люблю.
— Нет, не любите.
— Сказано вам, люблю. Кому же, как не мне, знать, люблю я вас или нет!
— Тогда кто такая Сью?
— Что за Сью?
— Кто такая Сью?
— Что за Сью?
— Сью. Кто она такая? Кто Она Такая?
Монти подобрел. Что-то похожее на нежность проступило в его поведении. Несмотря на то, что она изводила его самым беспощадным образом, а теперь заладила свое, как часы с кукушкой, все же он любил эту девушку.
— Послушай, старушка, — сказал он с пониманием, — так можно до утра проговорить. Это все равно что повторять «на дворе трава, на траве дрова». О чем ты вообще говоришь? Что ты имеешь в виду? Скажи, и мы вместе разберемся. А то заладила одно: «Что за Сью? Что за Сью?» — а я и знать не знаю ника… — Голос его внезапно пресекся. Глаза беспокойно забегали. — Ты случайно имеешь в виду не Сью Браун?
— Понятия не имею, какая у нее фамилия. Я знаю одно: ты едешь в Канны, притворяясь, что любишь меня, а через неделю у тебя на груди — татуировка с ее именем в сердечке. Отрицать это бесполезно, потому что ты послал мне свою фотографию в купальном костюме, я ее увеличила и все увидела.
Наступило молчание. Пещерный Бодкин исчез, и на его место заступил Бодкин с вокзала Ватерлоо. Он как-то скособочился, поджал ногу, на лице его вновь появилась слабая заискивающая улыбка.
Он сам был во всем виноват. Уже не в первый раз эта «Сью» в сердечке причиняла ему неприятности. Совсем недавно, в Бландингском замке, у него было неприятное объяснение с Ронни Фишем на ту же самую тему. Тогда Ронни задавал разные вопросы, теперь вот Гертруда задает. Монти даже пообещал себе, что если на этот раз каким-то чудом выпутается, то возьмет порошок, или пемзу, или пятновыводитель, или чем там еще выводят татуировки, и навеки сотрет эту несчастную «Сью». А заодно и сердечко.
— Послушай! — сказал он.
— И слушать не хочу.
— Но ты должна выслушать! Ты ошибаешься.
— Ошибаюсь!
— То есть я хочу сказать, ты ошибаешься в одном. В самом главном, я бы сказал. Твоя ошибка в том, что ты предположила, будто татуировка свежая. Это не так. Я все могу объяснить. Я сделал ее как дурак — бог знает почему я сделал такую глупость — почти три года назад, когда еще не был знаком с тобой.
— Да?
— Не надо! — попросил Монти. — По крайней мере, говори что хочешь, только не делай вид, будто ты не веришь ни единому моему слову.
— Я и так не верю ни единому твоему слову.
— Я говорю правду. Три года назад, еще безмозглым мальчишкой, я был помолвлен с девушкой, которую звали Сью Браун, и мне казалось, нет ничего дурного в том, чтобы вытатуировать на груди ее имя. Было чертовски больно и стоило — ты не поверишь сколько. Едва я это сделал, как помолвка отменилась. Мы были помолвлены две недели. Потом выяснили, что оба промахнулись, и расстались при обоюдном согласии. Она пошла своим путем, я — своим. Эпизод закончен.
— Да?
— Когда ты говоришь «Да?» таким тоном, ты ошибаешься. Я ее больше никогда не видел, она не появлялась на моем горизонте, и только месяц назад, чисто случайно, мы встретились в Бландингском замке…
— Да?
— Сейчас ты сказала «Да», словно тебе показалось, что эта встреча что-то изменила. Ничего подобного. То мимолетное чувство, которое я испытывал некогда к Сью Браун, давно улетучилось. У нее — то же самое. Конечно, я и сейчас думаю, что она вообще-то — высший сорт, но влюбленность прошла. Остались одни воспоминания. Да что я! Достаточно сказать, что она с ума сходила по Ронни Фишу и вышла за него замуж. Вот!
— О?
К этому восклицанию Монти Бодкин не стал придираться. Это было не презрительное «Да!», не снисходительное «Да…», которые, слетая с уст любимой, заставляют человека чувствовать себя так, словно он наступил на консервную банку. В этом восклицании были спокойствие, доброта и раскаяние. Оно говорило о том, что непонимание ушло, обиды забыты.
— Монти! Это правда?
— Конечно, правда. Черкни пару строк миссис Р. О. Фиш в Бландингский замок, Шропшир, — и ты сама убедишься, что все именно так и было.
Последние признаки оледенения, которые так неприятны у любимого существа, исчезли из глаз Гертруды. Началась оттепель, и светло-карие озера наполнились слезами раскаяния.
— О Монти! Какой я была глупой!
— Ну, что ты!
— Нет, правда. Ты ведь понимаешь, как я мучилась?
— Еще бы!
— Я думала, ты из тех мужчин, которые влюбляются во всех встречных женщин. А этого я вынести не могла. Ты ведь не будешь меня ругать за то, что я не могла этого вынести?
— Конечно, нет. Совершенно правильное отношение.
— Я хочу сказать, если человек, с которым ты помолвлена, порхает вроде мотылька, лучше сразу с ним порвать.
— Да-да. С этими мотыльками нужна твердая рука.
— Даже если очень больно.
— Вот именно.
— А отец всегда уверял, что ты такой.
— Он уверял? — ахнул Монти. — Старый су… извини, оговорился.
— Я, конечно, отвечала «Нет», но, знаешь, ты такой красивый, Монти! Мне иногда кажется, что все девушки в мире должны сохнуть по тебе. Наверное, это глупо.
— Еще как глупо. С чего ты взяла, что я красивый?
— Но ты же красивый!
— Ничего подобного.
— Конечно, красивый.
— Ну ладно, будь по-твоему, — сдался Монти, — хотя лично я этого не замечал. Но, черт возьми, даже если бы я был писаным красавцем, думаешь, я бы посмотрел хоть раз на кого-нибудь, кроме тебя?
— Не посмотрел бы?
— Конечно, нет. Грета Гарбо, Джин Харлоу[33] или Мэй Уэст[34] — на что они мне? Тьфу!
— Монти! Мой дорогой!
— Гертруда! Старушка!
— Нет, Монти, не надо. Не сейчас. Толстяк смотрит.
Монти обернулся и признал, что ее замечание справедливо. И «толстяк», и «смотрит» было сказано верно. На свете трудно было найти человека толще, чем мистер Лльюэлин, и никому из них не удалось бы посмотреть на них пристальнее, чем он.
