Лао Шэ - Сказители
– Совершенно верно, – крикнула любовница военачальника и бросила на пол недовязанный свитер. – Выгнать эту вонючую потаскушку!
Сюлянь поднялась и дрожащими руками стала рвать на мелкие кусочки свои учебники. Затем она вышла, как будто сходила со сцены после представления. Она слышала, как девочки за ее спиной покатывались со смеху. Злобные реплики летели в нее подобно острым стрелам.
У нее на глаза навернулись слезы. Когда подоспела директор, Сюлянь уже дошла до ворот. Пожилая женщина привела ее к себе в кабинет и вытерла слезы.
– Прошу прощения, я и подумать не могла, что может такое случиться. Ответственность за происшедшее лежит на мне. Я послушалась совета господина Мэна и решила принять некоторое число девушек из низших слоев общества, которые не имеют возможности получить образование. Но я и предположить не могла, что может произойти такое. Ты такая смирная, они обидели тебя. Мне очень неловко.
Сюлянь сидела, закусив губу.
– Не переживай, я все улажу. Я с ними хорошенько поговорю. – Директор продолжала: – Ты хорошая девушка, нельзя с тобой так обращаться.
Сюлянь промолчала. Директор велела ей обязательно прийти на следующий день. Она кивнула головой и медленно пошла домой.
Спустившись с горы, Сюлянь обернулась и посмотрела на здание школы. Голова у нее кружилась и словно раскалывалась от негодования. Неужели нужно будет гуда вернуться? Возвращаться каждый день в этот мир проституток, наложниц и грязных денег? Она ни за что больше не поднимется на эту гору, где над ней издевались! Никогда!
Сюлянь шла домой с тяжелым сердцем. От переживания у нее ныло все тело. Мать все же была права: «Став однажды актером, будешь им всю жизнь. И не выйти тебе в люди! Исполнителей сказов под барабан презирают все». Она больше не винила Циньчжу. Жизнь Циньчжу была очень несчастной; чтобы смягчить свое горе, она искала радость. Все же Циньчжу умница, она никогда не рассчитывала встать на ноги, и никто над ней не издевался. Она была довольна, жила сегодняшним днем, веселилась с мужчинами, и ладно. Дафэн тоже права, замужество намного лучше, чем ходить в школу. Внутренний голос ей твердил: «Сюлянь, катись вниз, иди по пути Циньчжу и Дафэн. Э тот путь легкий, на нем не тесно, у тебя лишь он один. Спускайся скорей, не переоценивай своих возможностей. Ты глупая потаскушка».
Ей не хотелось идти домой, она села на большой камень у дороги и стала разглядывать проезжавший мимо нее транспорт. Нет теперь у нее никого. Брошенная всеми, она занимается такой низкой профессией, и будущее ее весьма туманно. Сегодня она собиралась войти в новый мир, а ее выгнали. Больше идти некуда!
В одном квартале отсюда текла река Цзялинцзян, мимо Сюлянь навстречу с Янцзы неслись мутно-желтые потоки воды. Вот она! Вот здесь и закончить свою
бессмысленную жизнь! Но она вовсе не хотела умирать. Она посмотрела на свои ноги, такие красивые ступни, крепкие и здоровые. И чтобы их так рано не стало? Она потрогала лицо. Гладкая кожа, без единой морщинки. Это ее лицо, и его нельзя просто так уничтожить. Она пощупала свои груди, они были нежными и упругими. Нельзя их уничтожить.
Жизнь еще впереди. Сейчас она хочет умереть, как глупо! Можно жить и не посещая школы. Живут же так множество девушек-актрис и тех, кто стал наложницами и проститутками. Зачем же из-за этого терять свою жизнь?
Она зашагала вперед, кровь ее кипела, ей снова хотелось жить. При каждом удобном случае она теперь будет ходить в кино в свое удовольствие. Если Циньчжу может быть весело, почему не может быть весело ей?
Сюлянь ускорила шаг, косички раскачивались от легкого ветерка. Она заметила, что люди смотрят ей вслед, но ее это не трогало. Ее звали Сюлянь. Сюлянь хочет пойти в кино. Смотреть фильмы гораздо интереснее, чем ходить в школу.
Потом она вернулась домой и собралась было рассказать о случившемся отцу и матери, но, увидев тетушкино лицо, передумала. Что толку говорить ей об этом. Сочувствия не дождаться, а стать посмешищем не хотелось. В ушах как будто звучал голос матери: «Собака надела туфли – выкаблучивается. Ха-ха!» Не годится, матери нельзя говорить. А отец? Тот, если узнает, будет сердиться. Нельзя, чтобы он потерял лицо1. Она любила отца, нельзя ему говорить об этом, никому нельзя говорить. Буду делать вид, что хожу в школу.
В комнате Сюлянь лежало несколько книг и кистей для письма. Она взяла одну книгу, прочитала несколько иероглифов, но вдруг во внезапном порыве разорвала книгу на кусочки и выбросила в окно. Ну их! Книги, прощайте навсегда. Мать не знала грамоты, как не знает ее Циньчжу, Дафэн и тетушка Тан. Но все они живут прекрасно. Сюлянь сломала о колено кисть, выдернула из нее один за другим все волоски, положила их на ладошку и разом сдула с руки.
Глава 22
С тех пор как японцы совершили налет на Пирл- Харбор, вражеские самолеты в Чунцин не прилетали. Воздушная тревога объявлялась по-прежнему, но налетов не было. После того как города Чэнду, Куньмин, Гуйлинь стали базой 14-го соединения американских военно-воздушных сил, Чунцин потерял свое военно-стратегическое значение.
Обманчиво мирный облик Чунцина и возраставшее с каждым днем чувство безопасности привели к тому, что семья Фан провела лето в Чунцине. В городе стояла страшная жара, но жилья хватало для всех, да и дела сценические шли хорошо.
В один прекрасный день Баоцин снова столкнулся с обстоятельством, которое глубоко потрясло его и огорчило. Он отправился в школу справиться об успехах дочери. Облачившись во все самое лучшее, он прихватил с собой подарок для учительницы и в приподнятом настроении под палящими лучами солнца с трудом вскарабкался на гору.
Директор была очень откровенна и рассказала ему о том, что произошло, и почему Сюлянь больше не хочет ходить в школу. Она предложила возвратить Баоцину уплаченную им солидную сумму за обучение, на что он не обратил никакого внимания. Он был подавлен. Понятно, ее оскорбили. Баоцин представил себе, какой это был удар по чувствительному сердцу. Ведь то же самое пережил когда-то и он. Если уж стал актером-сказителем, то и ты сам и вся твоя семья обречены нести бремя дурной славы и всю жизнь маяться. Однако жизнь продолжается, и нужно думать, как изменить ситуацию к лучшему. Иначе издевательствам не будет конца.
Домой Баоцин вернулся в подавленном состоянии. Он был очень сердит на Сюлянь, но в то же время не мог не сочувствовать ей. Как быть? Ведь сам он вел себя не хуже других, в актерской среде считался человеком незаурядным. И послужил неплохо делу сопротивления. Разве все это никак не учитывается? Он много раз выступал с благотворительными концертами и никогда не просил денег на транспорт, никогда не делал ничего во вред государству, во вред обществу. Почему же тогда людн всегда так презирали его? Печать огромных трудностей и горестей лежала на его лице, он тяжело вздохнул.
Баоцин вспомнил слова Мэн Ляна. Он действительно не мог понять современную эпоху и признавал это. Эпоха, о которой говорил Мэн Лян, совсем не уничтожила дурные привычки прошлых времен. Уже столько лет существует республика, зачем же губить людей искусства и рассматривать актеров так, будто они не идут в сравнение даже с грязью, прилипшей к подошве ботинка?
Сюлянь сидела на корточках в холле и раскладывала карты. Баоцин подумал, какой смысл корить ее в чем-то, лучше уж по-хорошему.
– Так, – сказал он, улыбаясь, – обезьянка, на этот раз ты попалась. Папа истратил столько денег, чтобы отправить тебя в школу, а ты ищешь развлечений. Разве это правильно?
Сюлянь покраснела. Она подняла голову, посмотрела на Баоцина и не произнесла ни звука. Закусив тонкую губу, она с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться.
Баоцин продолжал в шутливом тоне:
– Молодая госпожа, куда вы ходили? Надеюсь, ваши новые друзья – порядочные люди. Я так за вас беспокоюсь.
Сюлянь поняла шутку и засмеялась.
– О, я всего лишь ходила в кино, люблю смотреть фильмы. Если девушка ходит в кино, в этом нет ничего дурного. В кинотеатре темно, никто меня не видит. Там можно узнать немало интересного, как в школе. Мне хочется вдохнуть немного свежего воздуха, погулять по улицам, но люди пялят на меня глаза. Вот мне и остается смотреть фильмы.
