Бэлла Жужунава - Вечерние прогулки при полной луне

— Здравствуйте, здравствуйте, вот и мы пришли! — весело заявил он, будто это была Бог весть какая радость. — Чайку горяченького не найдется?

И тут же утащил чайник и припасы, а Иван Иванович подошел к окну — может, еще кого-нибудь принесет? Эти типы показались ему какими-то странными, не похожими на мафиози, как он их себе представлял, хотя, с другой стороны, он, можно сказать, никогда с ними не сталкивался, разве что на экране телевизора. С виду вполне приличные люди, небось, тоже где-то работают, и в голову не придет, чем они по выходным занимаются. Тут Вася приоткрыл дверь и позвал его. "Ну, держитесь, умники, посмотрим, кто кого, — подумал он, — надо только хорошенько запомнить их физиономии".

Они вошли в большую, светлую комнату, часть которой отгораживала цветастая занавеска. На чисто выскобленном полу у окна стоял стол и два стула, на одном из которых сидел солидный мужчина, только теперь на нем был белый халат. У него было немолодое серьезное лицо, большая лысина и серые колючие глаза за отблескивающими стеклами очков. Мужчина сделал приглашающий жест, и Иван Иванович опустился на стул, весь подобравшись и в глубине души недоумевая, в особенности, когда мужчина открыл чемодан, лежащий на столе, и достал из него обычный аппарат, каким измеряют давление.

— Позвольте руку, — сухо сказал он, и Иван Иванович машинально задрал рукав, но тут же опустил его и вскочил.

— Это что же, медосмотр? С какой стати?

— Вы что-нибудь имеете против? — спросил мужчина удивленно.

— Против? Еще бы, конечно, я против. Надо думать, я здесь не для поправки здоровья, а?

— Одно другому не мешает, — ответил мужчина, и в глазах его Ивану Ивановичу почудилась усмешка. — А для чего вы здесь, как вы думаете?

— Это вы меня спрашиваете? — Иван Иванович чуть не поперхнулся от возмущения и сел, положив ногу на ногу.

— Все. Никаких осмотров, пока не объясните, зачем меня сюда затащили и что вам от меня нужно. И никаких разговоров. Никаких! Ясно?

Мужчина закивал головой.

— Конечно, конечно… Экий вы, однако, нервный…

За занавеской послышалось движение и оба посмотрели на нее.

— Во всяком деле порядок должен быть, вы согласны? — продолжал мужчина.

— И в вашем? — не удержавшись, съехидничал Иван Иванович.

— А в нашем в особенности! Впрочем, порядок — основа любого дела, как известно. Вы бухгалтер, не так ли? Вам ли не знать, что такое порядок?

Иван Иванович молча смотрел в сторону, играя желваками на скулах.

— Молчание — знак согласия, я так понимаю. А раз так, поймите — у НАС порядок такой: сначала осмотр, потом разговоры. И у НАС, заметьте, каждый своим делом занимается, а я, как видите, врач. Ну что, убедил я вас?

"Еще издевается, гад", — подумал Иван Иванович и грубо сказал:

— Вам, по-моему, самому врач нужен.

Он с удовольствием отметил, что брови у мужчины поползли вверх, и, перегнувшись через стол, раздельно сказал:

— Плевать я хотел на ваш порядок! Никаких осмотров, пока не объясните все! Если сами не можете, позовите того, кто может. Все! Больше ни слова!

Врач этот, или кто он там у них был на самом деле, тоже наклонился через стол и тихо ответил:

— Вам лучше знать, почему вы здесь, сюда просто так никого не приводят.

С удовлетворением отметив выражение ярости на лице Ивана Ивановича, он некоторое время разглядывал его с ироническим выражением, а потом пожал плечами и негромко позвал:

— Нина!

"Ну, все, — подумал Иван Иванович, — главная — баба. Ну, что за мерзость: все зло, вся пакость от них! А оказаться у бабы в руках, зависеть от нее — это что же может быть хуже?"

За занавеской что-то звякнуло, и, стремительно откинув ее, появилась женщина, при виде которой Иван Иванович обомлел.

Он не смог бы впоследствии сказать, какая она была — красивая или нет, молодая или уже в летах. Черты лица ее не были четкими, они все время расплывались, неуловимо меняясь. Но поразительнее всего было голубовато-серебристое свечение, окутывающее все ее тело, которое само, казалось, и источало его. Странное, зыбкое лицо, вытянутые вперед руки, одежда — все было окутано серебристым мерцающим облаком, в особенности хорошо видным потому, что свет в комнате ощутимо пригас, сгустившись в темно-синий сумрак. Тысячи мерцающих иголочек повторяли контур ее тела наподобие моментальных серебристых фотографий, они оставались в воздухе там, где она прошла и только спустя некоторое время медленно и неуловимо для глаза таяли. На женщине было надето что-то длинное, воздушное, сверкающее, взвихривающееся легкими всплесками. Длинные прямые волосы по мере ее медленного, плавного движения стлались за ней наподобие золотистого шарфа. "Ведьма, — подумал Иван Иванович с ужасом, — теперь все, точно хана".

Вы что расшумелись, мои хорошие? — спросила женщина звучным, мелодичным голосом с оттенком легкой укоризны, и так по-домашнему, так по-хорошему она это сказала, что Иван Иванович, зажмуривший от страха глаза, невольно тут же распахнул их. Она стояла совсем близко, наклонив к нему удивительное лицо, по которому скользили тенями серебро и чернь, так что стоило ей повернуться в профиль, и возникало впечатление, что половины лица у нее вообще нет.

— Да вот, — ответил мужчина будничным голосом, как будто в ее появлении не было ничего необычного. — Не желает осмотреться.

— Не может быть, — удивленно продолжала женщина. — Это какое-то недоразумение.

— Ведь он же ВИДИТ, Дмитрий Алексеевич, вы понимаете, да? Просто чудо какое-то.

Она провела ладонью перед лицом Ивана Ивановича, оставляя в воздухе фосфоресцирующий след, и спросила:

— Вы ведь это видите, правда? Замечательно! Я же говорила, Дмитрий Алексеевич, что здесь совсем не так все безнадежно, и, скорее всего, можно будет обойтись без крайних мер.

Она протянула руки к голове Ивана Ивановича, волосы его встали дыбом и тысячи мелких иголочек вонзились в кожу, приятно пощипывая ее.

— Не волнуйтесь так, не надо, — продолжала женщина мелодичным, теплым голосом. — Ну вот, уже не так страшно, правда? Вы у нас молодец! Покажите-ка нам, что вы сегодня видели во сне. Ну-ка, вспомните, это очень важно, от этого зависит ваша судьба.

И тотчас же перед его внутренним взором возникло склоненное к нему Лидкино лицо, близко-близко, так что видна была каждая веснушка и капельки пота на облупленном носу. Женщина взмахнула рукой, оставляя за собой сверкающую поверхность, на которой, как на призрачном экране, возникло то же самое лицо.

— Это кто? — спросила она.

— Лидка, — ответил Иван Иванович пересохшим горлом. — Соседка… Девчонка.

— А чем она для вас так примечательна? Она что, как-то по-особенному к вам относилась?

— По-особенному? Не знаю. Да, она меня всегда жалела, — ответил Иван Иванович, и сам страшно удивился своим словам.

— Ну вот видите, Дмитрий Алексеевич, — в голосе женщины звучало торжество. — И это на другой день всего. Смотрите, как быстро идет расторможение. И все так живо, ярко. Если поищем хорошенько, найдем и другие очаги, я уверена. Вы согласны?

— Да, пожалуй, тут есть над чем поработать, — ответил Дмитрий Алексеевич медленно, как бы в раздумьи.

— Давайте попробуем, ладно? В конце концов, все в наших руках.

Иван Иванович слушал этот разговор отстраненно, не понимая и не очень даже вникая. Им овладело странное и неестественное спокойствие, не хотелось ни думать, ни шевелиться. Постепенно голоса отдалились, затихли, вокруг сгустилась тьма, и он растворился в ней, полностью отключившись.

Наверно, это был не сон, во всяком случае, ему показалось, что он тут же и открыл глаза. В комнате горел обычный свет. Иван Иванович полулежал на стуле, верхняя часть тела у него была обнажена. Крышка чемодана была откинута, и взгляд Ивана Ивановича испуганно прошелся по сверкающим медицинским инструментам, аккуратно разложенным в нем. На ослепительно белой салфетке лежал шприц, в воздухе остро пахло спиртом. Дмитрий Алексеевич, держа Ивана Ивановича за руку, считал пульс, а с другой стороны к нему склонялась женщина, внимательно вглядываясь в его лицо. Вполне обычная, безо всяких этих непонятных странностей, очень даже ничего, лет так… впрочем, черт ее знает, сколько ей было лет, это неважно. Волосы ее, собранные в аккуратный узел, прикрывал белый колпак, облачена она была в обыкновенный белый халат, в общем, с виду медсестра, да и только. Вот только в глазах у нее почудилось Ивану Ивановичу что-то от той, привидившейся недавно, какие-то темные сверкающие точки прыгали в их глубине, и в то же время их выражение чем-то напоминало Лидкин взгляд, как будто был Иван Иванович этой чужой женщине небезразличен, как будто она сочувствовала ему и хотела помочь. Он уцепился за ее взгляд, доверившись идущему от него теплу, и спросил: