Йен Бэнкс - Бизнес

— Они не хорошо тоже. Самый плохой. Все размякли. Очень мягкие люди теперь. Слишком много жить в домах, как говорится. Из них плохой офицер, вы разве не знаете. — Он опять покачал головой и внимательно изучил свой пустой бокал. — Грустное положение дел.

— А остальные мужчины? Из кого вы вербуете солдат?

— Не иметь солдат, — сказал он, пожимая плечами. — Ни один не иметь. Ни одного шиша.

— Ни одного солдата?

— У нас есть ополчение; я начальник. У мужчин оружие дома, у нас есть еще оружие, можем дать, здесь, во дворце, также в резиденции губернатора в каждых городах. Но не бараки, не постоявшая армия, не профессионалы, не региональная армия. — Он ударил себя в грудь. — Вот единственный комплект военная форма на вся страна.

— Ничего себе!

Сриккум Пих указал туда, где Сувиндер разговаривал с двумя министрами. Принц помахал рукой. Я помахала в ответ.

— Я прошу у принца деньги на форму для людей, — продолжал военачальник, — но он говорить: «Нет, сейчас не время, старина Сриккум, надо ждать. Может, следующий год». Ну, я очень терпеливый. Оружие важнее формы. Это так.

— Но если бы к вам вторглись, скажем, китайцы, сколько человек вы могли бы выставить? Какое количество было бы максимальным?

— Тайна государственной безопасности, — произнес он, медленно качая головой. — Очень совершенно секретно. — Потом задумался. — Примерно двадцать три тысячи.

— О, это довольно внушительное войско. Или ополчение.

Сриккум Пих посмотрел на меня с сомнением.

— Это смотреть сколько ружей. Люди не должны их продавать или использовать как другие вещи, как подпорка в доме, а некоторые используют. — Он помрачнел

— Грустное положение дел, — сказала я.

— Грустное положение дел, — согласился он и тут же повеселел. — Но принц всегда говорит: он счастлив, что я самый безработный человек в Тулане. — Он огляделся, потом приблизился ко мне и перешел на шепот. Мне пришлось нагнуться, чтобы лучше слышать. — Я каждый год получать премию за отличную работу, потому что нет войны.

— Серьезно? — я рассмеялась. — Это же просто великолепно! Вас можно поздравить.

Начальник ополчения предложил наполнить мой бокал, который и без того был полон, и удалился в направлении столика с напитками. Он был явно доволен и самим собой, и отсутствием войны, которое приносило ему немалую выгоду.

Я еще побродила по залу и вскоре разговорилась с одной из учительниц, молодой валлийкой по имени Сирис Уильяме.

— О, Сирис, как солистка «Кататонии»?

— Совершенно верно. Даже пишется одинаково.

— Вас, конечно, все время об этом спрашивают, но тем не менее — как вам нравится здесь работать?

Сирис полагала, что в Тулане чудесные дети. Школы очень плохо оборудованы, а родители частенько не пускают детей на уроки, когда есть работа по хозяйству, но в основном ученики вполне смышленые и прилежные.

— А сколько они проводят в школе? Сколько лет учатся?

— На самом-то деле они учатся только в начальной школе. Средняя школа существует, но она платная. Хотя плата незначительная, большинству семей и это не по карману. Обычно старший ребенок в семье получает образование класса до седьмого-восьмого, а все остальные уходят из школы в одиннадцать-двенадцать лет.

— Старший ребенок — это всегда старший мальчик, даже если в семье есть девочка постарше?

— Ну, практически всегда мальчик, — печально улыбнулась она. — Я пытаюсь — то есть, вообще говоря, все мы пытаемся, просто я самая настойчивая — как-то это изменить, но такова традиция многих поколений, понимаете?

— Разумеется.

— Но здешние люди далеко не глупы. Они уже склоняются к мысли, что образование будет на пользу и девочкам тоже; мы одержали не одну победу. Но все равно это, как правило, значит, что только один ребенок из семьи будет учиться в средней школе.

— Думаю, некоторые старшие сыновья были от этого не в восторге.

— Как знать, — улыбнулась она. — Они только радуются, когда заканчивают ходить в школу. По-моему, большинство как раз хотело бы усадить за парты сестер.

Я продолжила циркулировать по залу. Сам премьер-министр рассказал мне о работе туланского правительства. На местном уровне существовало некое подобие демократии, люди в каждом населенном пункте выбирали старосту или градоначальника, который потом выбирал околоточных, чтобы те поддерживали правопорядок (об этом можно было не беспокоиться: уровень преступности традиционно оставался очень низким, и я пока не видела в Тулане никого, кто хоть отдаленно напоминал бы полицейского). Главы благородных семейств, старосты и градоначальники входили в своего рода парламент, который собирался от случая к случаю и мог обращаться с предложениями к монарху, однако все остальные полномочия принадлежали тем, кого назначал монарх, и тем, кого назначали назначенцы монарха. Любой житель княжества, который считал, что с ним несправедливо обошлись в суде или в какой-либо другой инстанции, мог апеллировать к монарху. Сувиндер относился к этой своей миссии очень серьезно, и Джунгетаи Румде считал, что люди злоупотребляют доброжелательностью принца. Он предлагал учредить нечто вроде верховного суда, но Сувиндер предпочитал решать дела по старинке.

— Да нет же, они классные ребята. Только имейте в виду: они на все забили большой болт. — Рич был инженером-строителем из Австралии. Он рассмеялся. — Кое-кто со мной не соглашается, но по моему разумению, у местных классное отношение к жизни: они думают, их души куда-то там переселятся, понимаете?

Я улыбнулась и кивнула.

— А кому нужны защитные барьеры, если о тебе заботится сам Господь Бог и в другой жизни тебе больше повезет, понимаете? Но все равно, они вкалывают, как черти. Не могут остановиться.

Еще один круг по залу. Мишель, уныло-симпатичный врач-француз, относился к тому разряду людей, которые считают, что ухоженной внешности достаточно для того, чтобы произвести хорошее впечатление. Он, как у нас говорят, рубил сплеча, но та характеристика, что он дал туланскому здравоохранению, отличалась краткостью и объективностью. Высокая детская смертность, отсутствие акушерской службы в сельской местности, эпидемии гриппа, каждую зиму уносящие несколько тысяч жизней, дефицит продовольствия, много случаев слепоты, которую легко предотвратить и/или вылечить. В некоторых долинах проблемы со щитовидкой, вызванные недостатком минеральных солей и витаминов. Никаких признаков детоубийства на основании пола ребенка. СПИД известен, но не распространен.

На этой оптимистичной ноте добрый доктор сделал мне непристойное предложение, причем таким скучающим тоном, что невольно возникал вопрос: то ли он настолько привык к собственной неотразимости, что уже перестал прилагать усилия, чтобы заманить женщину в свои объятия, то ли настолько боялся отказа, что считал за благо не облекать свое предложение в слишком значимую форму.

Я не последовала примеру Римской империи и не пала.

Голубые сосны и сосны чир, дубы с шершавыми листьями, гималайская цикута и серебристые ели, можжевеловое дерево и можжевеловый кустарник заполоняли любую щель, в которой оказывалась почва, причем можжевельник, хотя и скудный из-за ущерба, наносимого ему ветром и холодом, все-таки рос повсюду, исчезая лишь на высоте пяти километров над уровнем моря.

— У нас в обществе плюрализм. Мы уважаем верования индусов, наших братьев и сестер. Буддисты не соперничают с представителями других религий. Индуистская вера — как иудаизм, она предоставляет древние своды законов, по которым человек может жить и сверять свои мысли. Наша религия моложе, это религия другого поколения мысли, если угодно, вобравшая в себя древние традиции, привыкшая их уважать. На Западе ее рассматривают скорее как философию. Во всяком случае, по нашим сведениям.

— Да, я знаю нескольких буддистов из Калифорнии.

— Правда? Я тоже! Вы знаете…

Я улыбнулась. Мы обменялись несколькими именами, но, как и следовало ожидать, совпадений не обнаружили.

Сахаир Беиес был «ринпоче», то есть верховным ламой, монастыря Бхаиваир, крупнейшего в стране. Я уже видела этот монастырь, хотя и издалека — он протянулся вдоль скал над старым дворцом в нескольких километрах от Туна. Верховный лама, щуплый, неопределенного возраста, обритый наголо, облаченный в ярко-шафрановое одеяние, поблескивал мудрыми глазами из-за маленьких очков в проволочной оправе.

— Вы христианка, миз Тэлман?

— Нет.

— Тогда, наверно, иудейка? Я замечал, что фамилии на «-ман» в основном бывают у иудеев.

Я покачала головой:

— Нет, я чту Евангелие, но сама — атеистка.

Он задумчиво кивнул:

— Полагаю, это путь не из легких. Как-то раз я задал тот же вопрос одному из ваших соотечественников, и тот ответил: «по вероисповеданию я — капиталист». — Ринпоче рассмеялся.